Золотые рельсы - Боумен Эрин

Собака, которую Кэти зовет Матт, прыгает в фургон и сворачивается калачиком рядом с Малышом. Кэти забирается на козлы — с ее животом это сделать не так-то просто. Правильней было бы, если бы повозкой управлял кто-то из нас, но она отказывается сообщить, куда мы едем или даже в каком направлении.

Фургон полон ее вещей, тут и незаконченная колыбель, и ящики с курами. Три свиньи и корова пойдут на привязи. Остается надеяться, что банда Роуза далеко, потому что не заметить наш караван невозможно, и двигаться мы будем с черепашьей скоростью.

— Завяжите глаза, — говорит Кэти, бросая мне и Малышу по платку.

— Это шутка? — говорит Малыш.

Кэти взводит курок пистолета, в ее взгляде нетерпение.

— Хорошо, хорошо, — Малыш поднимает руки. Должно быть, он привык, что ему угрожают, либо для него это вообще не угроза, и он без лишних слов повязывает платок. Я неохотно делаю то же самое, завязав уголки ткани на затылке.

— Хорошо, — ворчит Кэти, — и если я увижу, что вы сняли их без моего разрешения, вышвырну вас из фургона умирать с голоду.

Раздается щелчок поводьев, и упряжка устремляется вперед.

Малыш Роуза почти тут же засыпает. По крайней мере, мне так кажется. Его дыхание изменилось, стало не таким глубоким, но из-за скрипа фургона мне сложно об этом судить.

Я еще немного выжидаю и наклоняюсь к Кэти.

— Он спит?

С козел раздается скрип, и она отвечает:

— Похоже на то.

— Его интересует то же, что и меня. Вы это знаете, верно?

Она ухмыляется.

— Я жду уже десять лет, что один из бандитов Роуза явится ко мне. Это был лишь вопрос времени.

Я озадаченно хмурюсь.

— Итак, ты хочешь узнать о том стрелке, которого я наняла, так?

— Да, пожалуйста.

— Его звали Нат.

— А фамилия?

— Я никогда не слышала фамилии.

— Где его найти?

— Нигде. Он умер примерно десять лет назад, вскоре после того, как закончил мое дело.

— Что же мне теперь делать?

Единственное, что я могу разглядеть сквозь повязку, — свет фонаря на козлах. Когда я залезала в фургон, он был повернут на восток, но я не заметила, чтобы мы пересекали железную дорогу, а если бы мы ехали на юг, в Прескотт, вокруг было бы больше шума и света. Значит, мы движемся на север или на запад, где только горы, но даже если я сейчас выскочу из фургона, сорву повязку и сяду на свою гнедую, я не представляю, как попасть домой.

— Так вот чего вы хотели, — я слишком поздно понимаю, что она надо мной подшутила. — Я для вас просто помеха, вы не хотели оставлять меня там. Вдруг я проболтаюсь и пушу людей по вашему следу. Вот вы и пообещали мне имя стрелка, зная, что это ничего мне не даст, и назвали его, когда убедились, что я в ловушке.

— Поверь, у меня нет желания тащить кого-то в свое убежище, и я тебя в ловушку не загоняла. Я тебе оказываю услугу. Мы, женщины, должны помогать друг другу. Кто нам еще поможет?

— Но…

— Но эти черти вернутся на мою ферму, вот и вся недолга. Тебе нельзя было там оставаться. Домой тебе тоже нельзя из-за дяди, вот я и сказала то, что должна была, чтобы усадить тебя в фургон. Ты бы лучше поблагодарила меня, я ведь тебе спасаю жизнь.

— Да, но не жизнь моей матери. Она погибнет, как только дядя заключит с ней брак, если я ничего не сделаю.

— Так придумай что-нибудь. Найми Риза, как я тебе предлагала. Он хорошо стреляет, и убивать ему не впервой.

— Дело в том, что я не хочу убивать дядю, если можно этого избежать, да и не могу я доверять Малышу Роуза.

— Раз он так опасен, то позаботься, чтобы его арестовали, когда дело будет сделано.

Я хмурюсь.

— Я думала, он вам помог, а вы взяли его с собой, чтобы помочь ему, ведь он спас вам жизнь.

— Я везу его с собой, потому что лучше, когда твои враги в поле зрения, а не скачут по долинам, где их не заметишь. «Всадники розы» — это «Всадники розы». Стоит немного ослабить бдительность — он тут же тебе глотку перережет, весело насвистывая при этом.

Глава двадцать третья

Риз

Я слышу каждое слово.

Я спал, но проснулся, когда фургон основательно тряхнуло, и уже хотел недовольно проворчать, как услышал слова Кэти и застыл.

Его зовут Нат. Я сижу неподвижно, как статуя, и не смею пошевелиться, глаза все еще завязаны платком. Чтобы расслышать друг друга за скрипом колес и топотом копыт, женщинам приходится говорить довольно громко, так что я слышу практически все.

Она никогда не знала фамилии стрелка.

Она слышала, что он мертв.

Все это вранье. Она просто защищает мужа, отвлекает внимание от своей семьи. Если у меня и были в этом сомнения, они исчезают, когда я слышу дальнейшую болтовню Кэти. Она не помогает мне, а использует меня. Она предлагает Вон нанять меня, чтобы я пригрозил ее дяде, а потом сдать меня властям. Очевидно, только ее семья и Вон заслуживают счастья и спокойствия.

«Я говорил тебе, от этого не убежишь, — пробуждается Босс в моей голове. — Ты уже запятнан. Ты не заслуживаешь счастья. Ты не заслуживаешь даже быстрой и легкой смерти».

Ну, одно я знаю точно. Если Кэти и Вон наплевать на меня, тогда и мне на них тоже. Как только доберемся до места, я сбегу, едва Кэти отвернется. Я знаю, она будет следить за мной. «Лучше, когда твои враги в поле зрения» и все такое.

Я привык иметь дело с двуличными, вероломными, темными, как ночь, мерзавцами. Этим женщинам меня не переиграть на моем поле, ведь я упражнялся в этом последние несколько лет.

Когда придет время, я добьюсь своего.

Я решаю еще немного вздремнуть. В конце концов, Кэти права. «Всадники розы» — это «Всадники розы». В этой игре я не проиграю.

Какое-то время спустя фургон останавливается. Можно прекрасно знать дорогу, но при слабом свете луны, звезд и единственного фонаря ее не разглядеть. Мы засыпаем, укрывшись одеялами.

Я окончательно просыпаюсь от голоса Кэти, который говорит: «Теперь можете снять повязки», сдираю платок и осматриваюсь, пытаясь запомнить местность. Мы где-то в предгорьях; повсюду торчат молодые деревца и кусты, но между ними вполне может проехать фургон в любом направлении, однако на тонком слое снега не видно следов колес. По этой дороге ездят нечасто. Вдоль нее растут сосны, и, судя по низкому солнцу, проглядывающему через растительность, мы, должно быть, движемся на северо-запад. Я оборачиваюсь на юг, надеясь заметить скалу Большой палец или еще какой-нибудь знакомый ориентир, но вижу только лес. Мы можем находиться и в пяти милях от фермы Кэти, и в пятнадцати. Я слишком часто засыпал, а наша остановка на ночлег окончательно запутала меня.

Вон говорила, что выросла в этих краях, но непохоже, чтобы она представляла, где мы. Сняв повязку, она крутит головой и таращит глаза, словно сова.

Мы едем вверх по коридору из сосен, которые слегка наклоняются, загораживая дорогу. И вдруг, словно поезд из туннеля, фургон выкатывается на открытое место. Кэти натягивает вожжи и слезает с козел. Я не верю глазам: здесь, среди гор, недалеко от Прескотта, находится замечательное убежище. Земля покрыта инеем, сквозь который пробивается ломкая замерзшая трава. Это довольно широкая поляна, которая заканчивается крутым склоном, и перед ним стоит дом.

Он выглядит точным подобием того, который мы только что покинули, от застекленных окон с простыми ставнями, на которых вырезаны кресты, до стен из обычных, видавших виды бревен. Здесь нет крыльца, но от двери отрывается вид на небольшой водоем. Возможно, где-нибудь рядом есть запруда на ручье, которая позволяет наполнять его и хранить воду даже тогда, когда ручей пересыхает. Свиньи, переваливаясь, устремляются туда, скользя, и плюхаются в грязь, словно это лучшая перина из гусиного пуха на Территории. На дальнем конце поляны — конюшня, но она маловата для всей живности, которую мы привезли. За ней, как и за домом, начинается резкий подъем. С тыла поляну защищают горы, к ней ведет одна-единственная дорога, по которой мы только что приехали.