Золотые рельсы - Боумен Эрин

— Ну так и не спрашивай. Просто отвези ее в Прескотт и предъяви дядюшке. Если это ошибка, отпустишь ее.

— Деньги обещаны хорошие.

— И впрямь хорошие. Даже с учетом десяти процентов Норману за то, что направил ее к нам. Я приготовлю лошадей.

Одни шаги удаляются из вестибюля, другие слышны все громче, они приближаются. Я отшатываюсь от двери, протягиваю руку за кольтом и вспоминаю, что отдала его женщине. Шаги останавливаются за дверью. Я бегу к столу, разбрасываю в стороны бумаги и чернильницы. Ручка двери поворачивается.

Я сжимаю в руке чугунный подсвечник. Паркер хватает меня за плечо, я поворачиваюсь и замахиваюсь, пытаясь защититься. Он дергает головой, отклоняясь от удара, и подсвечник попадает ему в висок. Раздается противный глухой стук, и он валится на пол, словно свинцовое ядро.

Из-под его головы лужей растекается кровь, ее слишком много.

Подсвечник с грохотом падает у меня из рук. Тошнота подступает к горлу. Я, спотыкаясь, отступаю, глядя на Паркера, и вытираю рот рукой.

Его грудь неподвижна, взгляд застыл. Кровь течет в мою сторону по щелям между половицами.

— Паркер? — раздается женский голос.

Я выбегаю из комнаты и, столкнувшись с женщиной, сбиваю ее с ног. Бегу в вестибюль, хватаю со стола кольт, вылетаю на солнечную улицу и бросаюсь к своей лошади, чувствуя, как болят свежие мозоли на ногах. Я едва успеваю отвязать гнедую и сесть в седло, как на улицу выскакивает женщина, крича:

— Она убила Паркера! Убила!

В руке у нее пистолет.

Я пришпориваю гнедую и стрелой вылетаю из Бангартса. Мимо свистит первая пуля, лошадь чуть не сбрасывает меня. Все мое тело, каждый мускул болит от напряжения, но я удерживаюсь в седле. Крепко держа поводья, я заставляю животное повиноваться, и, после того как еще пять пуль пролетают мимо, не причинив мне вреда, наступает краткая передышка. Я оглядываюсь: Бангартс остается позади, и никто не преследует меня.

Но я все еще скачу так быстро, как только могу. Сердце колотится, как паровой молот, до гула в ушах. На прерию начинают опускаться тени. Солнце прячется за скалами справа от меня. Когда мне кажется, что моя цель близка, я придерживаю лошадь и ищу свой знак у рельсов.

Потом спешиваюсь, разбрасываю камни, опять забираюсь в седло, сворачиваю на запад и двигаюсь в гору по еле заметному следу к богом забытой, заброшенной людьми дороге, по которой, я надеялась, мне не придется возвращаться.

Глава тридцать первая

Риз

С наступлением сумерек нас всполошил звук приближающихся копыт. Кэти начала заниматься ужином, я вожусь с огнем в очаге, так что Джесси первым бросается к окну с винчестером, ожидая худшего.

— Это всего лишь Шарлотта, — похоже, он удивлен не меньше, чем я.

Ее неожиданный утренний отъезд был вполне объясним, Кэти даже почувствовала некоторое облегчение.

— Пусть едет домой. Дорогу обратно ей не найти, да она и не захочет.

То, что Вон появляется вновь, кажется какой-то бессмыслицей.

Я откладываю кочергу, поднимаюсь и выхожу вслед за Колтонами.

Вон останавливает лошадь близ конюшни и спрыгивает. С первого взгляда на нее я понимаю: что-то случилось. У нее такой же напуганный вид, какой был в дилижансе, и ее руки дрожат.

— Мы не думали, что ты вернешься, — говорит Джесси, явно не замечая, в каком Вон состоянии.

— Что-то не так, — говорю я, обхожу его и выбегаю на поляну. На Вон все то же бежевое платье Кэти, и на юбке темнеет кровь, словно подол в нее окунули, верх платья тоже забрызган.

— Боже, что случилось?

— Я поехала в Б-бангартс, — губы у нее трясутся, руки тоже. — Мой дядя об-бъявил меня в розыск. Он заявил, что у меня не все дома после того, как я побывала у тебя в заложниках, и он хочет вернуть меня домой.

— Тебя узнали?

Она кивает.

— Я думала, что нашла наемного убийцу, но это оказался охотник за головами, и вместо того, чтобы предложить ему работу, я… мне пришлось…

Она прижимает руку ко рту. В ее глазах блестят слезы, но она их смахивает.

— Я не собиралась убивать его. Просто ударила, чтобы выбраться, но крови было так много…

— Это кто-нибудь видел? — спрашивает Кэти.

— Женщина в гостинице. За мной не гнались.

— Если твой дядя упомянул, что тебя похитил Малыш Роуза, — я рассуждаю вслух, — неважно, почему и как ты одна отправилась в Бангартс. Парни из банды услышат наши имена и поймут, что я, скорее всего, прячусь где-то неподалеку.

— Боже правый, только этого нам не хватало, — говорит Джесси. — Они начнут искать, прочесывать долину. — Вон трет пятно на юбке, не поднимая на него глаз. — Мы собирались найти «Всадников розы», когда нам это будет удобно, но теперь придется иметь дело с ними, когда они отыщут нас! — Она трет сильнее. — С тем же успехом ты могла объявить во всеуслышание о наших планах! — Она чуть не до крови стирает руки. — Написать про нас большими буквами на стенах! Послать телеграмму…

— Может, хватит? — окорачиваю я Джесси. — Не сейчас!

Он застывает с открытым ртом.

— Дело сделано. Внушениями ничего не изменить. Кэти бросает многозначительный взгляд на Джесси, словно говоря: «Тут я согласна с Ризом». Потом ободряюще трогает Вон за плечо.

— Пойду вскипячу воды для чая. — И вперевалку удаляется в дом.

С минуту все тихо, на поляне все молчат, слышно только хрюканье свиней у пруда.

— Прости, — наконец, говорит Джесси Вон. — Просто… просто сейчас совсем не кстати, что они нас будут искать.

— Боже всемогущий, я понимаю! — взрывается Вон. — Я все испортила! Ясно, ясно, ясно! — И она убегает к пруду.

— «Прости» было достаточно, — говорю я Джесси.

— Кэти говорит, я вечно не знаю, когда надо заткнуться.

— Она наблюдательна.

Он ерошит рукой волосы, хмурится, потом берет гнедую под уздцы и ведет в конюшню. Я прихватываю одеяло и иду за Вон. Она стоит на коленях в мелком пруду, оттирая подол платья, и дрожит от холода.

— Вылезай оттуда, пока не окоченела.

Она оборачивается и видит меня с одеялом под мышкой. Руки у нее стерты до крови от стирки, костяшки пальцев посинели. Услышав мои слова, она вылезает из воды, словно только сейчас почувствовала холод, и тяжело садится прямо в грязь, я набрасываю ей на плечи одеяло.

— Ты не могла иначе.

Она фыркает, продолжая смотреть на воду.

— Значит, вот как с этим поступают? Убеждают себя, что выбора не было, успокаивая свою совесть?

Я сажусь на камень неподалеку.

— В первый раз тяжелее всего. Тебе могут сниться кошмары. Я несколько недель не мог спать.

— Как это случилось?

— Какая тебе разница?

— Есть разница, раз спрашиваю.

Я сжимаю руки в замок. Не уверен, что я хочу вскрывать эти раны снова. Об этом и думать-то тяжело, а говорить и подавно. Пока я был в банде, такого желания не возникало. Но, может, так приходит исцеление. Может, нужно выпустить яд, чтобы обрести прежние силы.

— Когда я пробыл в банде с неделю, — начинаю я, — нас узнали, когда мы проезжали один городок. И помощник шерифа собрал отряд, чтобы нас поймать, но у них не было ни малейшего шанса. Босс велел нам занять позиции на склоне глубокого оврага и открыть огонь, когда преследователи подойдут по руслу высохшей реки поближе. Когда он заметил, что я не стреляю, то велел другим остановиться. К тому моменту в живых оставался лишь один член отряда. Ему было примерно столько же лет, сколько мне сейчас.

Я смотрю на ладонь правой руки, на тонкий шрам на ней.

— И? — спрашивает Вон.

— Парень знал, что ему конец. Он бросил нам свой кольт и сказал: «Уезжайте». Босс подобрал пистолет и велел мне его прикончить. «Я в безоружного не стреляю», — ответил я. Босс пнул меня в спину, я рухнул в овраг и разодрал ладонь, когда пытался удержаться за камни. Остановился в нескольких десятках шагов от парня. Босс проверил его пистолет, защелкнув барабан. «Теперь он вооружен», — крикнул он и бросил к ногам парня пистолет. Парень взглянул на меня, на пистолет и снова на меня. Он понимал, что Босс не даст ему уйти, и, должно быть, решив, что лучше умереть, сражаясь, схватил свой кольт. Когда ствол оказался на уровне моей груди, я принял решение и убил его.