Золотые рельсы - Боумен Эрин

И все же я надеялся.

Не знаю, что на меня нашло. За последние несколько лет я ни на одну девушку не взглянул дважды. Да я и не хотел ни на кого засматриваться, и точка, потому что Роуз даже мою мать использовал, чтобы сделать меня послушным. А привязанность к кому-то другому дала бы ему еще больше власти надо мной. Так что я не смотрел по сторонам. Так было до сих пор. Но стоило удрать от него и получить шанс начать жизнь сначала, как я позволил себе слабость.

Покончив с мытьем, я вылезаю из ванны. И, вытираясь, вижу себя в небольшом зеркале над комодом. Вон совершенно права — выгляжу я скверно. Правый глаз стал немного видеть, но он все еще ужасно опухший, и хотя рана над ним больше не кровоточит, вид у нее неважный. На груди у меня кровоподтеки — думаю, к утру их станет гораздо больше.

Я поднимаю с пола одежду, не без труда надеваю белье и носки. Со штанами сложнее, но я умудряюсь натянуть их и едва успеваю застегнуть пуговицу, как раздается стук в дверь. Не успеваю я ответить, как она распахивается.

— Джесси сказал дать тебе одну из его… Ой! — Вон поднимает взгляд от чистой рубашки, которую принесла, и краснеет: — Прости, я…

— Давай ее сюда, — я хватаю рубашку и пытаюсь надеть ее. Ужасно, что меня все время, при каждом движении передергивает от боли, и простейшие манипуляции становятся трудной задачей. Я чувствую, Вон смотрит на меня, и мельком замечаю, что ее взгляд прикован к кровоподтеку на моей груди. То, как она опускает глаза, а потом вновь широко распахивает их, наводит меня на мысль, что я ей небезразличен. Может, я слишком быстро поднялся на крыльцо, не дав ей времени ответить? У меня не такой большой опыт общения с женщинами, но я знаю, просто так они не краснеют. Опять же, большинство из них не входят в комнату, пока находящийся там не ответит на стук. Я с трудом застегиваю пуговицы на рубашке.

— Так что же случилось? Стычка и потасовка?

— Я все рассказал за столом.

— Да, но не в подробностях. Тебе было страшно? Как тебе удавалось быстро думать в такой ситуации?

Она говорит очень серьезно и заинтересованно, даже с некоторым восторгом.

Я опускаю руки, забыв про пуговицы. Что-то изменилось, просто у нее не нашлось слов, чтобы выразить это. Ее взгляд отрывается от кровоподтеков и встречается с моим. Сейчас она кажется ближе, чем тогда, когда помогала мне идти к дому; это странно, ведь мы в нескольких футах друг от друга. Моя кровь до сих пор заметна на воротнике ее платья. Я помню, как, напрягаясь изо всех сил, она старалась сдвинуть меня с места, я был для нее непосильной ношей, и все же она старалась.

Вон улыбается мне невинно и беззаботно, даже усмехается. Что-то ёкает у меня в груди.

Затем она открывает дневник, которого я сначала не заметил, лицо ее становится серьезным, и я понимаю свою ошибку.

— Каков Роуз из себя? Опиши его и других, их имена и как они выглядят.

Она больше на меня не смотрит, взгляд ее застыл на карандаше в руке.

Я чертов дурак. Наивный болван.

— Убирайся, — я указываю на дверь.

— Что? — она вздергивает подбородок, не понимая, и это выглядит почти комично. Почти.

— Убирайся!

— Но…

— Это тебе не рассказ, Вон, это наши жизни! Моя, и Кэти, и Джесси! Это тебе не игра, не романтичная история, пригодная, чтобы продать ее какой-то газетенке и набить свой карман. Наши несчастья — это не чей-то путь к успеху.

— Я думала…

— Ничего ты не думала, черт возьми! Тебе никогда не приходилось этого делать. Всю жизнь ты получаешь то, что хочешь, просто протягиваешь руку и берешь. Но хоть это не трогай! Ради бога, имей совесть, в конце концов!

Она сердито смотрит, между бровей — глубокая морщинка, пальцы сжимают карандаш так сильно, что костяшки побелели. Потом она совсем по-детски разворачивается и хлопает дверью.

Всю ночь я меряю шагами кухню, не в силах уснуть.

— Думаешь, Роуз знает, что золото у Колтонов? — спросила Вон.

Тогда я помотал головой, но теперь меня преследует воспоминание: Лютер Роуз показывает мне монету, точь-в-точь такую, как та, что он вытащил у меня из кармана тогда, на ферме Ллойдов, и говорит: «Видишь, они одинаковые». Как и на моей, цифры были стерты, но в свете костра виднелся орел.

«Мы с Уэйланом выросли в приюте. Когда он сбежал, то поклялся, что вернется за мной, как только сможет обеспечить нам достойную жизнь. Я умолял его взять меня с собой, но был на восемь лет младше его и только путался бы под ногами. Он сказал, что эти две монеты — единственные на свете, потому что он спилил на них цифры, и пока его монета с ним, а моя — у меня, мы вместе».

Босс положил обе монеты на ладонь, провел по ним большим пальцем. «Уэйлан вернулся за мной, как и обещал. Он изменился. Стал тише, сосредоточеннее. Он выше держал голову и больше улыбался, но улыбка выходила кривой и какой-то фальшивой. Когда директор приюта попыталась помешать ему забрать меня, Уэйлан выстрелил ей в грудь и забрал деньги из ящика для пожертвований».

«Зачем ты мне это рассказываешь?» — спросил я его тогда. Это было через несколько дней после моей попытки побега из публичного дома. Побои еще болели, и я с трудом двигался.

«Потому что я хочу, чтобы ты запомнил — любовь заставляет нас делать странные вещи, сынок».

Он сгреб монетки пальцем с ладони в карман.

«Думаешь, он нашел их тогда? Деньги, за которыми охотился в горах Суеверия?»

«Золото, — уточнил Роуз. — Это была чистейшая золотая руда. Говорят, ее хватило бы, чтобы жить по-королевски. Или исчезнуть».

Трудно было разобрать выражение лица Лютера при свете костра, но мне казалось, я увидел что-то похожее на тоску. И подумал, что его брат хотел жить как король, а Лютер хотел исчезнуть, начать новую жизнь, может быть даже честную, с семьей и приличным заработком.

«Так ты думаешь, он нашел то золото?»

«Да, думаю, оно-то его и сгубило».

Прежде мне казалось, Босс хотел этим сказать, что его брат погиб, охотясь за сокровищами, — завел своих людей в самую глубь печально известных гор Суеверия, и они нашли золото, но слишком ослабели, чтобы выбраться оттуда. Заблудились и умерли от голода. Или их перебили индейцы. Но сейчас, сидя перед очагом в кухне Колтонов, я боюсь, что ошибся или неправильно понял Лютера Роуза. Возможно, он имел в виду, что брат его нашел золото и расстался с жизнью из-за него. Кэти жаждала мести и осуществила ее, а в придачу получила огромное состояние, которое прячет, потому что из-за него было пролито много крови.

Возможно, Роуз подозревает об этом.

Это значит, что он захочет большего, чем месть. Он захочет получить не только стрелка, который убил его брата, но и все золото этого стрелка.

Я встаю со стула и гляжу в окно. Там в свете луны мерцает бледный нетронутый снег.

За мной не следили. Я точно это знаю. Мне было очень паршиво, но по пути сюда я не забывал оглядываться на прямых участках. Меня никто не преследовал, разве только снег и ветер. Убежище Кэти пока в безопасности. Но если Джесси промахнется в воскресенье… если он погибнет, а Роуз останется жив, они потребуют показать дорогу к этому дому. Если я сбегу, они пустятся за мной в погоню. И если что-то пойдет не так, доберутся сюда и все уничтожат.

Я раздумываю, не сказать ли Колтонам, что Роуз наверняка знает про золото. Это вызовет лишние опасения, и наш план может пойти насмарку, а бесконечно прятаться и убегать ни мне, ни Колтонам смысла нет. «Всадники розы» не оставят нас в покое.

Они будут ехать за нами до самых врат ада.

Так что мы сделаем то, что должны сделать. Сядем на воскресный поезд и будем стрелять метко и верно. И если Джесси Колтон промахнется, я завершу начатое им.

Глава тридцать шестая

Шарлотта

Деревья простояли в снегу всю ночь. Нет даже легкого ветерка, и утром снег окутывает ветви, словно на них белые перчатки.