Прости меня, отец - Сент-Клер Катерина

Видя, что он прижимает лезвие сильнее, я отворачиваюсь. Он сжимает пальцами мой подбородок, заставляя повернуться обратно.

– Смотри, – настаивает он, прижимая край лезвия к моему запястью. – Если ты считаешь, что так следует поступать с твоей болью, ты будешь не против посмотреть.

Я отбрасываю лезвие от него и опираюсь на приборную панель, гнев окутывает меня, как защитное покрывало, когда я тянусь к его лицу.

– Да пошел ты, – шиплю я. – Ты не лучше, чем они…

Он прерывает меня низким рычанием.

– Ложись на спину, – резко говорит он, никакой нежности в его приказе.

– Что?

Толкнув меня обратно на сиденье, он наклоняется надо мной и берется за рычаг, чтобы опустить спинку назад. Его лицо оказывается в паре дюймов от меня, и я ложусь практически горизонтально, когда он отпускает рычаг.

– Расслабься, Иден, – все так же резко говорит он и осматривает меня сверху донизу. – Ты спросила, есть ли предложения – сейчас узнаешь.

Чувствуя, как его тело нависает надо мной, я жду, когда я захочу сбежать, но вместо этого тело расслабляется, желание облегчает напряжение, которое сжимало мою грудь слишком долго.

Что, черт возьми, происходит?

– Дай мне руку, – требует он, моя голова уже дрожит.

– Я не…

Осторожно беря меня за руку, он сдвигает ладонь к моему животу, позволяя расположиться над поясом. Он обхватывает своей рукой мое лицо, оперев локоть на приборную панель.

– Некоторые думают, что боль помогает душе исцелиться, – шепчет он. – Некоторые, как я, считают, что есть способ получше.

Свободной рукой он направляет мою ладонь под штаны. Сердце колотится в груди, когда мои пальцы касаются белья, а его легкое дыхание на моем лице лишь усиливает возбуждение между моих ног.

– Ты согрешила, ты раскаялась, теперь прочитай мне Аве Марию как часть твоей епитимьи, – требует он.

– Что ты делаешь, Роман? – спрашиваю я, а его рука продолжает вести мою.

– Тебе нужно облегчение, – шепчет он. – Так что трогай себя, пока читаешь мне молитву.

Ошеломленная его словами, сдерживая желание отстраниться, я спрашиваю себя: не жестокая ли это шутка?

– Я не…

– Сделай это, или я сделаю это за тебя.

Чувствуя, как еще одна волна желания течет сквозь меня, я впиваюсь зубами в нижнюю губу и ощущаю, как выступает кровь. Роман, не отрываясь, смотрит на мои испачканные красным губы. Подняв свободную руку, он большим пальцем разжимает мои зубы и освобождает губу. Мои принципы исчезают, когда его рука вместе с моей проскальзывает под белье и прикасается к нежной коже.

– Начни здесь, – рычит он, слегка задевая мой клитор своими пальцами, которые все еще лежат поверх моих. Всего от одного прикосновения я уже мокрая.

Его дыхание скользит по щеке, когда он прижимается губами к моему уху. Мое лицо пылает от прикосновения.

– А теперь читай молитву.

Я пытаюсь в своей голове рационализировать то, что происходит. Поворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом и не увидеть на его лице ни следа игривости. Влага растекается по внутренней стороне бедер, желание почувствовать его прикосновение пересиливает все, что меня еще сдерживало:

– Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; благословенна Ты между жёнами, и благословен плод чрева Твоего Иисус…

Его рука направляет мои дрожащие пальцы к чувствительному скоплению нервов и выводит поверх него небольшие круги. Хриплый стон вырывается из меня, когда его тело становится ближе.

– Вот так, – хвалит он, рассматривая мою прокушенную губу. – Продолжай.

– Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных…

– Тебе понадобятся все ее молитвы, пока ты со мной…

Его слова обрываются, когда он входит в меня своими пальцами. Еще один безрассудный стон срывается с моих губ: чувствовать его внутри бесспорно приятно. Я стискиваю его фланелевую рубашку, пока он с легкостью выскальзывает и входит, звуки лишь усиливают мое возбуждение. Он двигается, и я вместе с ним, сосредотачиваясь на увеличившемся клиторе, пока он продолжает погружать пальцы все глубже и быстрее. Я зажмуриваюсь, пытаясь сдержать звуки, готовые сорваться с моих губ. Что-то теплое и влажное касается моего рта. Мои глаза распахиваются, когда Роман слизывает кровь с моей нижней губы.

– Закончи молитву, пока мои пальцы полностью в тебе, – требует он.

Как, мать его, я это сделаю?

Как я когда-либо смогу оставить это в прошлом?

Почему я не хочу этого забывать?

– … ныне и в час смерти нашей. А-аминь…

Он движется быстрее, сгибает пальцы, касаясь того места, которое посылает волны удовольствия в низ живота. Я развожу ноги сильнее, чувствуя легкое прикосновение его костяшки к моему входу, когда он вталкивает пальцы еще глубже. Он берет меня за подбородок, заставляя смотреть на себя.

– Я хочу слышать, – настаивает он. – Я хочу слышать твое наслаждение.

Он продолжает двигаться, требуя моего оргазма.

Притягивая его к себе за рубашку, я не могу помешать тихому всхлипу наслаждения сорваться с моих губ. Мои бедра приподнимаются ему навстречу. Та ночь с ним – последнее, о чем я думаю.

Чувствуя, как его нос касается моего, ведомая жаждой, я вытягиваю руку и прикасаюсь к впечатляющей выпуклости между его ног, желая подарить ему то же удовольствие, что ощущаю сейчас.

Я легко касаюсь его члена сквозь брюки, но он сжимает мое запястье и неторопливо вытаскивает свои пальцы из меня.

– Урок окончен, – шепчет он, возвращая мою ладонь на мое же колено. Безмолвно я слежу за тем, как он подносит блестящие пальцы, покрытые моей смазкой, к своим губам.

Он вбирает каждую каплю, прикрывая глаза, пока наслаждается вкусом. Я все еще поражена тем, насколько соблазнительным нахожу его в эту секунду.

Распятие, прижатое к моей груди, будто бы жжет кожу, когда он отнимает ладонь ото рта. Опустошенная и жаждущая, я хочу схватить его руку и вернуть туда, где она была. Пульсирующее желание говорит мне, что этот голод еще нескоро пройдет.

Роман помогает мне поднять спинку сиденья, прежде чем отстраниться. Мои щеки горят румянцем, взгляд цепляется за крупную выпуклость, угрожающую порвать его брюки. Искорка удовлетворения вспыхивает во мне, когда я понимаю, что он возбужден этим так же, как была я.

– Я-а…

– Ты моя алтарница, – говорит он, сменив тему так, будто не трахнул меня пальцами пару секунд назад. – Ты начинаешь службу с завтрашнего дня.

Он без стыда поправляет брюки, все это время глядя мне в глаза.

– Ты только что…

– И я сделаю это снова. Сегодня лезвие коснулось твоей кожи в последний раз, – рокочет он, и что-то греховное возникает в моей голове.

– Ты поклялся Господу…

– Мне знакомо искушение, Иден, – говорит он. – И пусть моя преданность Богу неизменна, боюсь, ты можешь стать моим величайшим грехом.

Все еще пытаясь осмыслить случившееся, я всем телом желаю снова почувствовать его прикосновение, нуждаюсь в большем. Резать себя я собираюсь меньше всего. Стремление освободиться от боли иным способом будит во мне голод, которого я еще никогда не ощущала. Но он сладок и греховен, и я хочу выпустить его на волю с Романом.

– А если я откажусь? – спрашиваю я.

Его губы изгибаются в усмешке, а слова вызывают волну наслаждения внутри.

– Значит, мне станет еще интереснее, – повернувшись ко мне, он опускает взгляд: – Я уверен, ты знаешь, что я могу хранить тайны? – спрашивает он. – Потому что никто, кроме меня, не посмеет больше прикоснуться к тебе вот так.

Ничего больше не говоря, он трогается с места, где мы припарковались, и едет к моему дому. Мое естество, едва ли насытившись, все еще горит и пульсирует от желания.

Впервые за много месяцев жажда наслаждения перевесила необходимость в боли.

Как, черт побери, я смогу очнуться от этого?