Прости меня, отец - Сент-Клер Катерина

Как и всегда.

Гнев сжимает мою грудь, мешая дышать, мешая думать о чем-либо, кроме как об избавлении от этого кошмара.

– Я, блять, ненавижу его, – шиплю я, задаваясь вопросом, как бы мне добраться домой и не убить брата.

Сколько себя помню, целью всей жизни Эйдена было мучить меня. Он во всем был вторым, пока я не уехала в университет. С тех пор, как я вернулась, он вывернул разочарование родителей во мне в нечто гнусное, настроив их против меня, когда я больше всего в них нуждалась.

Поскальзываясь на грязи, я пытаюсь думать о чем-то хорошем, пока иду.

Но меня гложет только злоба.

– Я, блять, убью…

Увидев свет фар прямо напротив, я замираю как вкопанная, взвешивая плюсы и минусы ситуации.

Либо я останавливаю эту машину, рискуя быть убитой, либо как-то попытаюсь найти другую дорогу домой до наступления ночи.

Кажется, мои шансы – пятьдесят на пятьдесят.

Выбегая на середину дороги, я размахиваю руками, которые сплошь покрыты шрамами, и, без сомнения, выгляжу как умалишенная или какое-то болотное чудовище, с головы до ног покрытое грязью и пылью. Черный 4Runner подъезжает и останавливается передо мной, но окна сильно затонированы, и я не вижу ничего внутри. Я кое-как подаюсь в сторону двери водителя, которая в тот же момент открывается.

Хватаясь за дверь, я резко вдыхаю, не в силах придумать достаточно вескую и убедительную причину, по которой я оказалась в таком положении.

– Извините, – начинаю я, но слова застревают в горле. Большие глаза Романа встречаются с моими, и мы оба замираем в удивлении.

Когда незадолго до этого я просила Бога о милости, я имела в виду другое. Сейчас божественное вмешательство казалось просто жестоким.

Сейчас я, как никогда, хочу заползти в яму. Еще сильнее осознавая свою наготу, я чувствую, как соски торчат сквозь мою мокрую майку. Я немедленно прикрываю грудь руками.

– Отец…

Без лишних слов он отходит от заведенной машины, не обращая внимания на дождь, тут же намочивший одежду. Фланелевая и черная рубашки мгновенно начинают липнуть к его мускулистому телу. Его крупная ладонь сжимает мой локоть и уверенно направляет меня к пассажирской двери.

– Отец, подождите…

– Садись, Иден, – отрезает он суровым голосом, распахивая дверь. Дождь стекает по его лицу.

Я с трудом сглатываю, проскальзывая на пассажирское сиденье. Пространство заполняет запах кожаной обивки с ноткой специй. Я смотрю, как он идет к месту водителя, его гнев почти ощутим. Он захлопывает дверь и крепко сжимает руль, его ярость понятна и без слов.

Трясясь от холода, я причесываю волосы пальцами, сгорая от стыда за то, насколько нецеломудренно выгляжу в его присутствии.

– Кто это сделал? – спрашивает он, уставившись в окно, где дождь бьет по стеклу. Он подносит руку к центру приборной панели и включает обогрев.

Почувствовав дуновение теплого воздуха, я устраиваюсь в кресле. Чтобы сохранить безопасное расстояние, я отвожу ноги к окну и молчу, пытаясь придумать ложь для прикрытия.

– Я не буду спрашивать снова. Кто это сделал? – он переводит взгляд на меня, рассматривая лицо. Я чувствую, что он слишком зол, чтобы отвлечься на порезы, которые явно уже видел на моих руках.

– Никто…

Он сжимает край майки, его теплые пальцы легко касаются моей кожи. Мои глаза расширяются, когда он указывает на отметины от ногтей на боку, темно-розовые и грубые шрамы, уже начинающие формироваться, пока тело пытается исцелиться после ночи, которую я предпочла бы забыть.

Я осматриваю его, и тепло приливает к щекам, чтобы пройти по всему телу и не вовремя спуститься в промежность, хотя мой разум этого не хочет.

– Кто это сделал? Это были дружки твоего брата?..

– Нет, это было не сегодня, – бормочу я, сражаясь с желанием заплакать.

Сжимая челюсти, он отдергивает руку и вжимает кончики пальцев в сомкнутые веки:

– Какого черта ты вообще здесь?

– А вы? – нажимаю я, раздраженная властностью в его голосе.

– Твой отец сказал, что ты отправилась в какое-то укромное место со своим братом. Я люблю поразмышлять в одиночестве после мессы и хотел знать, стоит ли поездка того. Твоя очередь, – шипит он.

– Эйден… Я привезла Эйдена и двух его друзей сюда, чтобы… покурить после мессы.

– Кто были те двое? – спрашивает он, не давая мне закончить.

– Зак и Натан.

– Из прихода? – произносит он.

Киваю, заставляя себя продолжить.

– Они поспорили, сможет ли Зак увидеть то, что было под моим свитером, – я всхлипываю, разжимая и сжимая руки. – Он вел себя ласково и сорвал его, когда я меньше всего этого ждала…

– Прекрати говорить, – шипит Роман, его костяшки белеют от того, как он сжимает руль.

Проходит несколько секунд, он сосредоточен на чем угодно, кроме меня.

Наконец его взгляд находит и мои руки. Я ожидаю увидеть осуждение, написанное на его лице, но его выражение – это что-то, что я не могу расшифровать до конца. Это похоже на понимание, смешанное с печалью, смешанного с печалью.

– Как долго?

– Три месяца, – признаюсь я, чувствуя себя так, будто впервые действительно говорю правду на исповеди.

– А следы от ногтей? – спрашивает он. – Как давно они у тебя?

Я кусаю губу, проглатывая гордость.

– Три месяца, две недели и один день, – говорю я холодно.

Он смотрит назад из окна, прежде чем выехать на дорогу и убраться из отеля.

Шум дождя заглушает тишину между нами.

Мне не пришлось долго рассказывать Роману, как везти меня домой. Мою семью достаточно хорошо знают в этом городе, и всем известно, где мы живем. Когда мы подъезжаем к воротам соседства, я даю ему пароль и створки распахиваются. Он паркует машину в паре кварталов от моего дома. Из-за ливня невозможно находиться на улице. Он выключает зажигание и поворачивается ко мне.

– Спасибо, но я хочу объяснить, мой брат…

– Должен ступать с осторожностью, – шипит Роман, заглушая мои оправдания.

Я мотаю головой и прищуриваю глаза:

– Эйден легко поддается влиянию…

– Разве не на таких чаще всего охотится Дьявол? – спрашивает Роман, и в такие моменты разница между нами становится очевидной.

Он считает, что вера – единственный путь. Я же верю… что ж, я даже не знаю, во что верю, с той ночи – ни во что.

– Вы не можете винить Дьявола, когда у всех есть свобода воли. Каждый сам выбирает совершать грехи, – шиплю я, помахивая рукой перед его лицом. – Дьявол не заставлял меня резать кожу, чтобы справиться с…

– Тебе нравится боль? – спрашивает Роман, его пальцы обхватывают мое запястье. Наблюдая за тем, как он изучает порезы, я мотаю головой:

– Нет, но это единственный способ забыться.

Он смотрит выше, его взгляд пронзает меня на мгновение, прежде чем он отвечает:

– Думаешь, это поможет тебе забыться? – он ведет пальцем вниз по запястью. Дыхание застревает в горле, тело предает меня приглушенной пульсацией между ног.

Черт, что я делаю?

Мой дом всего в паре кварталов, я могу просто уйти…

– Есть другие предложения? – выпаливаю я. Его лицо мрачнеет, что-то похожее на низкий рык рокочет в его горле.

В отличие от Зака, Роман не относится ко мне, как к своей добыче. То, как он смотрит на меня, связано с чем-то другим.

Может, желанием?

Или ненавистью?

Он опускает взгляд на карман моих штанов, из которого торчит небольшое лезвие, завернутое в тонкую ткань. Поняв, что он его заметил, я быстро опускаю руку, чтобы скрыть.

– Ты носишь его с собой? – спрашивает он.

– Нет, я…

Взявшись за ткань, он разворачивает ее на моих глазах. Он берет лезвие поудобнее, сжимая тупую сторону, пока крепко удерживает мое запястье свободной рукой.

– Тело можно избавить от боли многими способами. Некоторые считают боль величайшим испытанием Господа, – настаивает он, прижимая лезвие к запястью; мои глаза расширяются:

– Что вы делаете?

– Ты собиралась запереться в комнате и сделать это с собой, не так ли? – спрашивает он. – Скажи, ты чувствуешь облегчение прямо сейчас?