Путь отмщения - Боумен Эрин

Когда мы продвигаемся к югу, оставив шахту позади, ландшафт начинает сглаживаться, как будто по земле прошлись тяжелым катком. Горные кряжи и скалистые уступы исчезают. Деревья делаются ниже и растут дальше друг от друга. Вскоре перед нами, насколько хватает глаз, расстилается одеялом долина Хассаямпы. Солнце печет голову даже сквозь шляпу. Я чувствую, как между стиснутых повязкой грудей скатывается капля пота, и все мое внимание оказывается приковано к ней — мне хочется сорвать с себя рубашку и повязку и окунуться в реку. Правда, сейчас особо не поплаваешь: похоже, вся вода давно ушла под землю.

Билл плюется табачной жвачкой в Дворнягу, пытаясь попасть точно в холку, Джесси проверяет направление по компасу. Он оглядывает простирающуюся перед нами бесконечную равнину в бинокль и кивает:

— Все чисто.

Вокруг до самого горизонта не видно ни единого облачка пыли, и я могла бы сказать то же самое без всякого бинокля, но придерживаю язык. Чем меньше разговоров, тем лучше. Не хочу, чтобы у братьев сложилось впечатление, будто мне приятно их присутствие.

— Так когда ты собираешься рассказать? — спрашивает Джесси, подъезжая вплотную ко мне на Бунтаре — так зовут его жеребца. Коня Билла зовут Рио. У пса тоже есть кличка — Бейли, но он откликается только на Дворнягу, поэтому обычно его так и зовут. Все это мне сообщил Джесси, хотя я его не просила. По-моему, он не затыкался ни на минуту от самого Уикенберга.

— Что именно?

— Почему банда Роуза повесила твоего па?

— Без понятия.

— Думаю, ты врешь.

— Думаю, ты суешь нос не в свое дело.

— Просто… Никак не могу понять, что «Всадники розы» забыли в Прескотте и чего ради им охотиться за одиноким фермером? Не похоже на их обычные налеты. Разве что твой отец перевозил золото для казны, но ты решил об этом умолчать.

Я ничего не отвечаю.

— Знаешь, я вот так же потерял ма. Только ее убила не банда налетчиков, а индейцы. Дело было давным-давно, но я очень долго страдал. Даже сейчас иногда накатывает. Но со временем боль утихает. Не исчезает совсем, нет, просто притупляется, делается не такой острой. Конечно, если не выберешь путь отмщения. У тебя благородные намерения, Нат, но мстить — все равно что сыпать соль на открытую рану. Так она никогда не заживет.

Боже всемогущий, я будто сижу в церкви на воскресной проповеди.

— Нат, — продолжает Джесси с серьезным видом, — иногда надо просто отпустить тех, кого мы любим.

— Ну еще бы, — бормочет Билл, — у тебя это особенно хорошо получается.

Я серьезно, Нат, — настаивает Джесси, не обращая внимания на брата.

Я смотрю на Джесси, и он отвечает мне по-настоящему обеспокоенным взглядом, будто я глупый заяц, скачущий прямиком в раскинутые силки. Тень от полей шляпы падает ему на глаза. А то я не знаю, что иногда нужно просто смириться с неизбежным, — но иногда еще важнее не опускать руки, пока все не исправишь. Но еще я знаю, что с проповедниками спорить бессмысленно. Они непоколебимо верят в изрекаемые ими истины.

Поэтому я хмурюсь и продолжаю молчать.

— Ты всегда такой разговорчивый? — интересуется Джесси.

— А зачем лишний раз напрягаться? Ты болтаешь за двоих. — Я вонзаю каблуки в бока Сильви и уезжаю вперед.

Позади слышится хохот младшего Колтона.

— Заткнись, Билл, — шипит Джесси.

— Вот уж нет, — смеется тот. — Похоже, Нат пытается намекнуть, что это тебе неплохо бы заткнуться.

Мы едем дальше. Джесси надулся и молчит, лишь изредка вздыхает. Я слушаю, как ветер шелестит в зарослях кустарников, как шуршит перекати-поле, как хрустит земля под копытами Сильви.

Наконец-то тишина.

Глава шестая

Мы останавливаемся на ночлег за час до заката.

Джесси кружит, высматривая подходящее место для лагеря, и наконец приводит нас к обломку скалы, рядом с которым растут два чахлых куста. Жалкое укрытие, нас мигом заметят, поэтому мы договариваемся по очереди караулить всю ночь. «На всякий случай», — поясняет Джесси.

Апачи предпочитают держаться ближе к горам, банда Роуза опередила нас не на один дневной переход. Прочие путешественники наверняка заняты тем же, чем мы сейчас, — устраиваются на ночлег, — но я не хочу спорить. Я устала, проголодалась, по спине ручьями течет пот. Я просто хочу, чтобы этот день закончился. К тому же чем скорее парни поедят, тем раньше лягут спать, и я смогу облегчиться в уединении, а не под их пристальными взглядами. Не думала, что придется столкнуться с такими сложностями, когда решила переодеться в мужскую одежду. Хотя кто же знал, что мне придется путешествовать с настоящими парнями?

Джесси достает флягу с молоком из седельной сумки, замешивает тесто и печет на огне лепешки. Они получаются слишком сухими, пресными и подгорелыми, но с вяленым мясом и беконом мы уминаем их за милую душу, пока лошади бродят неподалеку и щиплют траву. Ни за что в этом не сознаюсь, но мне приятно находиться в компании.

Наевшись до отвала, мы наблюдаем, как небо раскрашивает горизонт в прекрасные цвета заката, потом привязываем лошадей к кустам и расстилаем одеяла для ночлега. Мочевой пузырь у меня сейчас лопнет, но нас окружает плоская равнина, где всё как на ладони, и если я попытаюсь тайком улизнуть в сторонку, это вызовет подозрения.

— Ты едешь с нами до Тусона? — спрашивает Билл. — Или свернешь с полдороги в погоне за бандитами, хотя тебе все равно с ними не справиться?

— У Финикса наши пути расходятся, — отвечаю я.

— У Финикса? — уточняет Джесси. Он сидит напротив на раскатанной подстилке, положив на колено маленький блокнот, в котором чирикает карандашом. — Там же ничего нет, кроме кучки чокнутых поселенцев, которые пытаются выстроить оазис посреди пустыни.

— Именно туда направляется Роуз со своими парнями, — говорю я.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все.

— Мы не сумеем тебе помочь, Нат, если ты не посвятишь нас в подробности, — возражает Джесси и снова начинает писать в блокноте. Или, скорее, рисовать. Карандаш скользит по бумаге долгими и плавными штрихами — не похоже, что из-под него выходят слова.

— Напомни, когда я говорил, что нуждаюсь в вашей помощи?

Он пожимает плечами, захлопывает блокнот и растягивается на подстилке, надвинув шляпу на лицо.

— Джесси пристает к тебе не для того, чтобы позлить, — поясняет Билл. — Он беспокоится за всех — считает, что это его работа. К тому же он до сих пор дуется, что вчера я обыграл его в покер. Хотя, черт возьми, я каждый раз выигрываю! У меня здорово получается просчитывать ходы. — В глазах у него вспыхивает озорной блеск. — Видел бы ты, как мы подрались, когда он понял, что все эти годы я мухлевал! Я долго ходил с фонарем под глазом. Но Джесси все равно продолжает со мной играть. — Билл протягивает мне кисет с табаком, но я отказываюсь, мотая головой:

— Я не жую табак.

— Да брось ты! — Билл встряхивает кисет. — Язык у тебя есть, зубы тоже — что мешает?

— У твоего брата тоже все есть, но, в отличие от тебя, он почему-то не в восторге от этой привычки.

— Джесси предпочитает самокрутки. Говорит, ему противен вкус жевательного табака и от этого портятся зубы.

Я вспоминаю лавочника из Уикенберга.

— Тут я с ним согласен.

— Впервые, — замечает Билл.

— Все когда-то бывает впервые.

— Эй, я, вообще-то, пытаюсь заснуть, — не вставая, подает голос Джесси.

Билл с поразительной меткостью сплевывает табак на один из камней, которыми обложен костер.

— Ладно, девочки, ложитесь спать, а то пропустите сон красоты. Я, так и быть, покараулю первым.

Боюсь, мне придется потерпеть еще несколько часов.

К рассвету Сильви начинает беспокоиться. Я просыпаюсь от звяканья поводьев: лошадь хочет освободиться и упрямо бьет передним копытом в сухую землю.

— Хорошо-хорошо, — я кое-как отдираю себя от подстилки и иду к Сильви, — сейчас поедем.