Путь отмщения - Боумен Эрин

К счастью, шум не потревожил парней, и мне удается сделать свои дела, прежде чем разбудить спутников. Похоже, я сама себя загнала в угол. Рано или поздно обман вскроется, это точно. Не смогу же я, выхлебав в пути целую флягу воды, терпеть весь день до самой ночи, когда придет моя очередь заступать в караул.

Наскоро позавтракав беконом, мы сворачиваем лагерь и навьючиваем лошадей. Я затягиваю подпруги седла, и Сильви, как обычно, ласково ржет, оглядываясь на меня.

— Свернем сегодня к востоку? — спрашиваю я. — Мы сбились с нужного направления.

— Не сбились, — возражает Джесси. — Мы просто едем параллельно Хассаямпе. Это значит…

— Я знаю, что такое «параллельно».

— Зачем же сразу вцепляться в горло! — Джесси вскидывает руки вверх, будто я нацелила на него кольт. — Я просто думал, что в Прескотте нет школы.

— Есть, и неплохая.

Понятное дело, я умалчиваю о том, что школу в Прескотте построили, когда мне исполнилось двенадцать, а к тому времени я уже и так знала все, что нужно. Па научил меня читать и писать. Он был сыном школьного учителя и вырос в Шарлотте; это позже они перебрались на Запад. Еще он питал слабость к поэзии и в детстве даже заставлял меня время от времени читать вслух стихи из маленького сборника. Хотя особого смысла я в поэзии не видела. От стихов урожай не созреет быстрее, они не защитят от набегов апачей. Это просто цветистые слова, которые при желании можно истолковать как угодно. Мне кажется, куда проще высказаться напрямую.

— И вообще, объясни, почему тебя так тянет к реке? — спрашивает Джесси.

— Из-за воды. Напоить лошадей. Помыться.

— Вот насчет последнего ты прав, Нат, — говорит Билл. — От тебя воняет еще хуже, чем от нас с Джесси, вместе взятых.

— Я дольше вас в дороге! — Щеки у меня вспыхивают, и я надвигаю шляпу на лоб, чтобы скрыть смущение. — Но и вы не розами пахнете.

Джесси хлопает Бунтаря по боку и запрыгивает в седло.

— Там, где мы сейчас находимся, Хассаямпа уже давно течет под землей, но я могу предложить кое-что получше.

— Получше реки?

— Не говори ему, Джесси, — предостерегает Билл. — Будет сюрпризом после долгого дневного перехода. Хотя там могло все пересохнуть, — добавляет он, скривив рот. — Дождей не было целую вечность.

— Я так понимаю, вы уже останавливались там прежде? — спрашиваю я.

Билл кивает:

— Это мое самое любимое место, лучше нет отсюда и до Тусона. Погоди, увидишь.

К середине дня поднимается ветер, но жару с собой не уносит. Мы пересекаем русло Хассаямпы в полдень, и злое солнце стоит прямо над головой. Равнины здесь широкие и бескрайние, они слегка понижаются к югу, куда нас ведет пересохшее русло реки. Где-то под этой бесплодной почвой река тоже пробивает путь на юг. К востоку от нас на горизонте возникает горная гряда, пурпурная в дрожащем мареве жаркого воздуха.

Джесси нервничает, из-за этого Бунтарь под ним начинает беспокоиться, а вслед за ним и Сильви норовит сорваться с места в карьер. Я позволяю ей выехать вперед: не хочу держаться слишком близко к братьям. Далеко к северу виднеется облачко пыли — дилижанс или грузовой фургон, — но оно уменьшается, значит, путники движутся в противоположную от нас сторону. Кроме них, вокруг никого, только плоская равнина — мы сразу заметим, если кто-то направится к нам.

Конечно, нам и самим негде будет скрыться в случае приближения опасности.

Может, поэтому Джесси так взвинчен.

За спиной у нас начинают собираться тучи. Похоже, надвигается гроза. Она объяснила бы усилившийся ветер, хотя все равно странно. В июне в Прескотте почти не бывает дождей, и сомневаюсь, что в пустыне их выпадает больше.

Мы продолжаем ехать вперед; Джесси каждые несколько минут подносит бинокль к глазам. Спустя несколько часов горная гряда уже не кажется такой маленькой. Но мой взгляд привлекает другое.

Впереди, примерно за милю от нас, над землей возвышается темный бугор. Сначала я решаю, что это огромный валун, гордо лежащий посреди пустыни, но он дымится. Как угли непогашенного костра.

— Вы это видите? — спрашивает Джесси, опуская бинокль.

Мы с Биллом киваем.

Пришпоривая лошадей, мы переходим на быструю рысь и спешим к странному предмету. Вскоре загадка разрешается.

Это обгоревший дилижанс: он лежит на боку, раскрытая дверца смотрит в небо, колеса праздно вращаются от дуновения ветра. В воздухе пахнет горелым деревом; тормозные колодки под брюхом дилижанса сломаны и перекручены; тяжелые кожаные шторы, призванные защищать от вездесущей пыли, съежились от огня. С сиденья кучера свисают брошенные поводья, но лошадей поблизости не видать.

Значит, кто-то обрезал постромки. Кто-то ушел отсюда живым.

С очередным порывом ветра до меня долетают новые запахи. Жареная плоть. Паленые волосы. Да, кому-то удалось скрыться, но нет сомнений, что другой — или другие? — не выбрался живым из этого ада.

И тут я вижу тело, валяющееся за фургоном: мужчина, на вид — возраста моего отца, с простреленной головой. Наверное, это кучер, но труп, как ни странно, не обгорел. Видимо, ужасная участь постигла только тех несчастных, кто находился внутри дилижанса. На лбу у кучера ножом вырезан символ — нечто вроде луковицы или бутона цветка.

«У него на седлах даже не выжжена роза. А ведь у них такой знак, разве нет?»

Я знаю, кто здесь побывал. Роза на седлах и такой же рисунок, вырезанный на лбу моего отца, — это их символ.

Дело рук «Всадников розы».

Я натягиваю узду и спешиваюсь с лошади. Когда дилижанс перевернулся, багаж свалился с крыши: рядом лежат разбитые сундуки, повсюду разбросаны вещи — книги, одежда. Один сундучок совершенно пуст — уверена, он был заполнен деньгами, пока бандиты не наложили на него лапу. Охота за золотом, долгие переходы в погоне за ним — предприятие не из дешевых. Сомневаюсь, что Роуз стал бы нарочно грабить дилижанс; скорее всего, их пути просто пересеклись, а он воспользовался удобным случаем.

Жар от тлеющего дилижанса становится невыносимым. Я отступаю назад и вдруг натыкаюсь взглядом на что-то белеющее в куче вещей. Детское платьице. А рядом — тряпичная кукла.

К горлу подкатывает тошнота, я подавляю рвотные позывы, запах горелого мяса и паленых волос забивает ноздри.

Это были не торговцы с товарами; не агентство Пинкертона, которое перевозит деньги с вооруженной охраной. В дилижансе ехала семья. Я задерживаю дыхание и подхожу ближе, морщась от жара. Сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я заглядываю в дверь перевернутого фургона. Задернутые кожаные занавески покоробились от огня и растрескались, тронь — и развалятся. Дулом кольта я отодвигаю их в сторону.

Внутри только обгоревшие до костей тела, даже не тела — обугленные черные скелеты. Один из них маленький. Размером не больше Джейка.

Я отшатываюсь, пячусь, и меня рвет под ноги в сухую пыль.

— Нужно похоронить кучера, — говорю я. Отпиваю из фляжки, полощу горло, чтобы избавиться от привкуса желчи во рту, и сплевываю.

— Чтобы выкопать здесь могилу, целый день уйдет. — Билл топает каблуком по сухой земле.

— Нужно что-то придумать.

Джесси просто щурится на фургон, как будто, если посмотреть подольше, дилижанс вдруг перевернется и встанет на колеса и оттуда как ни в чем не бывало выйдут пассажиры.

— Вы же видите, что они творят! — выкрикиваю я. — «Всадников розы» заботят только деньги и золото. Они сожгли семью заживо, а первым делом, похоже, пристрелили кучера. — Я указываю на раскинувшийся звездой труп. — И могу поклясться, что цветок у него на лбу вырезали задолго до того, как он испустил дух. То же самое мерзавцы сделали с моим отцом.

Джесси резко поворачивается ко мне. Губы у него сжаты в узкую полоску, но он ничего не говорит.

Застонав от бессилия, я решительно направляюсь к погибшему кучеру. Может, его и не удастся похоронить, но он хотя бы не станет пищей для стервятников. Я втащу тело во все еще тлеющий дилижанс, и пусть огонь избавит бедолагу от страшной участи.