Эта фраза звучала в ушах, как погребальный звон.
Она не просто выдаст меня. Она преподнесет меня Макару на блюде, предварительно облив грязью и ядом, чтобы разжечь его ярость до немыслимых пределов.
У меня были сутки.
Я схватила Тоню на руки, бросила корзину с продуктами и почти бегом помчалась к выходу. Мне нужно было звонить Егору. Но я знала, что даже он не сможет защитить нас от этого. От материнской ярости Татьяны Антоновны.
– Ну и что мне делать? - шептала я себе под нос, пока бежала с дочерью по тротуару, совершенно не видя и не слыша ничего вокруг.
Глава 47.
Я бежала, не разбирая дороги, сжимая Тоню так, что она начала хныкать. Слезы застилали глаза, и я едва не угодила под колеса проезжающей иномарки. Резкий сигнал и матерная брань водителя вернули меня в реальность.
Я остановилась, прислонилась к холодной стене какого-то гаража и, тяжело дыша, попыталась осмыслить безвыходность своего положения.
«Он – плоть от плоти моей».
Слова свекрови бились в висках, как набат. Она не блефовала. Она скульптор, который вылепил Макара таким, какой он есть – холодным, расчетливым, беспощадным к слабости. И она знала все рычаги, чтобы привести в действие самый страшный его гнев.
Я представила, как она звонит ему. Ее спокойный, ядовитый голос:
– Сынок, я видела твою Олесю. В каком-то дешевом гипермаркете, в лохмотьях, с испуганной Тоней. Она пряталась, Макар. Пряталась от тебя. А еще она выглядела жалко и униженно. И кто-то ей явно помогает…
Этого было бы достаточно. Этой картинки, этого яда. Его мать умела подать информацию так, чтобы добить наверняка.
Я посмотрела на Тоню.
На ее большие, испуганные глаза. На ее пальчики, вцепившиеся в мой свитер. Потом я положила руку на еще незаметный живот. Внутри меня билось два сердца. Жизнь моего нерожденного сына или дочери зависели от моего решения сейчас.
Бежать?
Но... Куда?
Свекровь уже знала, что мы в городе.
Макар сузит кольцо до размеров этого района. Егор и его мать рисковали всем. И даже их помощь могла оказаться бесполезной против спланированной мести моей свекрови.
Вернуться?
Добровольно войти в клетку? Положить себя на милость человека, которого я предала самым страшным для него образом – публичным побегом. Положить на милость его матери, которая меня ненавидела.
Но в возвращении был единственный, призрачный шанс. Шанс на контролируемое уничтожение. Если я вернусь сама, я смогу попытаться управлять ситуацией. Смогу сыграть на его чувствах, на его ревности, на его желании обладать. Я знала его слабые места. Я могла притвориться сломленной, раскаивающейся. Могла умолять о прощении ради детей.
Это была авантюра.
Безумная и опасная. Но охота, которую начнет Макар после разговора с матерью, не оставляла бы никаких шансов вообще.
Решение созрело внезапно, холодное и тяжелое, как камень на дне реки.
Я вытащила из кармана тот самый, купленный с рук телефон. Рука дрожала. Я нашла в контактах единственный номер, который знала наизусть, кроме номера отчима. Номер Макара.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь заглушить панику, и набрала его.
Он снял трубку после первого же гудка. Видимо, ждал. Всегда ждал.
– Алло? – его голос был напряженным, хриплым от бессонных ночей. В нем не было вопроса, было лишь ожидание.
– Макар, это я, – мой голос прозвучал тихо и сдавленно, но я вложила в него всю ту боль и отчаяние, которые чувствовала. – Я… я хочу вернуться.
В трубке повисла мертвая тишина. Я слышала только его ровное дыхание.
– Где ты? – наконец произнес он. В его голосе не было ни радости, ни гнева. Только лёд.
– Я… я одна. В городе. Я могу быть дома через час. – Я не могла выдать район, не могла рисковать, что он примчится сюда и увидит меня с Егоором или его матерью.
– Почему? – его вопрос прозвучал как удар хлыста. – Что случилось? Кончились деньги? Твой любовник тебя бросил?
В его голосе зазвучала знакомая, едкая ядовитая нотка.
Он уже выстраивал версию, и эта версия была ему приятна – я не сильная и независимая, а жалкая и брошенная.
– Нет любовника, Макар, – я сделала свой голос слабым и усталым. – Я просто… я не могу больше. Я боюсь. Я скучаю по дому. По тебе. Я поняла, что совершила ужасную ошибку.
Я позволила себе расплакаться. Тихо, почти неслышно. Искренние слезы стресса и страха текли по моим щекам, и он слышал их.
Он снова помолчал, переваривая.
– Час, – наконец отрезал он. – Ровно через час я жду тебя у ворот. Одна. С дочерью. Если тебя не будет… Олесь, тебе не стоит даже думать, что будет, если тебя не будет.
Он положил трубку, не попрощавшись.
Я опустила телефон и закрыла глаза.
Первая часть плана сработала. Он купился на образ раскаявшейся, запуганной беглянки.
Теперь нужно было сделать самое сложное. Объяснить все Егору.
Я медленно побрела назад, к дому Валентины Сергеевны.
Каждый шаг давался с огромным трудом. Я звонила в дверь, чувствуя себя предательницей.
Дверь открыла Валентина Сергеевна. Увидев мое заплаканное лицо, она сразу всё поняла.
– Родная, что случилось? Входи скорей!
Я вошла, поставила Тоню на пол, и она тут же побежала к своим игрушкам. Из гостиной вышел Егор, его лицо вытянулось от беспокойства.
– Олеся? Что-то случилось?
– Мне нужно вернуться, – выдохнула я, не в силах смотреть ему в глаза. – Я встретила в магазине его мать. Она дала мне сутки. Или я возвращаюсь сама, или она все расскажет ему. И тогда… тогда он убьет меня. И придет за вами. Я не могу подвергать вас такой опасности.
Егор побледнел. Он молча сжал кулаки.
– Это шантаж. Мы можем спрятать тебя лучше! Я могу…
– Нет! – перебила я его, и в моем голосе впервые прозвучала твердость. – Нет, Егор Михайлович. Вы не понимаете. Его мать… она знает, как его раскачать. После ее рассказа он превратится не в человека, а в машину для убийства. Он снесет все на своем пути. Я возвращаюсь. Это единственный способ хоть как-то контролировать этот ураган.
Я посмотрела на Егора, и в моих глазах он, наконец, увидел не жертву, а человека, принявшего тяжелое, но единственно верное решение.
– Я буду играть роль. Роль сломленной, испуганной овечки. Это даст мне время. Время подумать, искать его слабые места. И… – я запнулась, – и если что-то пойдет не так… если он… вы будете знать, где я. Вы будете моим запасным выходом.
Егор долго смотрел на меня, его лицо было искажено внутренней борьбой. Он понимал логику. Понимал весь ужас ситуации. Но принять это было невыносимо.
– Хорошо, – наконец прошептал он и сделав шаг ко мне, прижал к своей груди. Я вдохнула приятный аромат его туалетной воды и всхлипнула. – Но это не конец. Это передышка. Я не оставлю тебя там одну, слышишь? Не оставлю. Мы придумаем что-нибудь.
Через сорок минут я стояла у знакомых чугунных ворот нашего дома. Татьяна Антоновна не солгала – она не предупредила его. Он ждал меня один.
Макар вышел из дома. Он был бледен, его глаза горели холодным огнем. Муж медленно подошел ко мне, окинул меня унизительным, оценивающим взглядом – с ног до головы, задержавшись на моем простом, убогом пальто и платке.
– Ну что, – произнес он тихо, без эмоций. – Гулянка закончилась?
Я не ответила. Я просто опустила глаза и кивнула, изображая полную покорность.
Он взял Тоню на руки и прижал к себе. Нежно поцеловал дочь и я увидела в его глазах тоску и радость. Макар и правда скучал по своей крошке.
А потом его пальцы впились в мою руку выше локтя, сжимая так, что боль пронзила все тело. – Отлично, – прошипел он, влача меня за собой в наш прекрасный, ненавистный дом. – Тогда начнем с самого начала. С чистого листа. Я покажу тебе, что значит бросать меня. И что значит – возвращаться.
