— Что?
— Я беспокоюсь о нашем сыне, — тихо говорю я. — Я не хочу его потерять.
— Я тебе уже сказал, — Марк хмурится, — все в твоих руках. Все зависит от того, как ты себя поведешь.
Делаю выдох и бегу к машине, боковую дверцу которой услужливо распахнул водитель.
Я должна спасти свою жопу.
— Оленька.
Замираю у распахнутой дверцы.
— Я на днях к тебе загляну. Ты как раз подуспокоишься, — вздыхает Марк, — надеюсь, ты меня встретишь иначе, чем сегодня. Ты меня сегодня сильно огорчила.
Глава 15. Привет
— Что ты молчишь?
Марк навис надо мной, привалившись поднятой рукой к косяку. Щурится, а у меня сердце прыгает то к глотке, то обратно падает в пятки.
Обещал проверить меня? Угрозу свою исполнил.
Эти двое суток прошли у меня в страхе и слезах, а ночами я просыпалась от хруста пальцев и тихого смеха Марка, который мне чудился в темноте.
— Поздороваться не забыла?
Я за два дня то ли отвыкла от Марка, то ли у меня психика прожила резкую метаморфозу за это короткое время, но сейчас я вижу Марка реально чужим мужиком.
Опасным и с очень жестокими глазами.
— При… вет…
Его объятия и ласковые чмоки в щеки по утрам, которые пахли крепким кофе и ванилью, будто стали галлюцинациями и бредом сумасшедшей меня.
Мне все это привиделось.
— Ну, как ты? — он с раздраженным вздохом отодвигает меня в сторону одной рукой и переступает за порог.
Молча наблюдаю за тем, как он деловито стягивает пиджак и накидывает его не крючок вешалки, а затем заглядывает в зеркало и медленно приглаживает волосы, посматривая на меня через отражение:
— Я тебе задал вопрос.
— Нормально, — торопливо отвечаю и прячу руки за спину.
За эти два дня я несколько раз звонила нашему сыну. Мне за это прилетит? Но я же… все-таки мама, и да имею право на звонки и на вопросы, все ли хорошо с моим мальчиком.
Дима мне отвечал холодно и отстраненно “все хорошо, мам” и сбрасывал звонок. Наверное, он злится на меня, что я ушла, бросила его и допустила, что в наш дом пришла любовница отца.
Ведь если бы я не сбежала и согласилась на предложение Марка “спасти” семью, то он бы не позвонил Фаине и показал бы мне, что на мое место придет другая женщина.
А осталась ли Фаина в нашем доме?
Я не осмелилась Диме задать этот вопрос, потому что Марк не одобрил бы моего женского любопытства: раз ушла, то больше не суй свой нос в мою жизнь.
А если Фаина осталась, то… Марк спал с ней в нашей кровати? Позволил ли этой губастой прошманде голову свою наглую и тупую положить на мою ортопедическую подушку?
Подушку-то я свою не забрала, и поэтому у меня сейчас шея болит.
Марк будто почувствовав мой гнев, разворачивается ко мне и вскидывает бровь, а я резко и виновато опускаю взгляд.
— Подружкам своим звонила, жаловалась? — Марк делает ко мне шаг.
— Нет.
— А они тебе звонили? Тебе же обязательно вечерами кто-нибудь из них да трезвонит со своими вопросами о своей личной жизни и неудачных свиданках.
Я молчу.
Да, сама я не звонила, но мне звонили. И да, опять с новой порцией нытья, что не везет с мужиками и что срочно нужен мой совет. Как и где найти того самого принца?
— Оля, — раздраженно тянет Марк, напоминая о своем существовании.
— Звонили… — виновато шепчу я и признаюсь, затаив дыхание, — и я расплакалась…
— Опять? — Марк подходит ко мне вплотную и поднимает лицо за подбородок. Заглядывает в глаза.
— Но я ни о чем не жаловалась, — сиплю я и сердце замирает, когда Марк прищуривается, — я сказала, что… я не настроена на разговоры… и сбросила звонок…
А после я около часа выла в подушку.
Не могу ни у кого ни помощи попросить, ни поддержки. Обычно женщины после измен мужа собирают ведьминский шабаш, устраивают ночь караоке с песнями Меладзе и Алегровой, рыдают всей толпой и коллективно топят козла-именщика в речах ненависти и оскорблений, а я… я лишена этого, потому что мой супруг потребовал, чтобы я была хорошей девочкой.
— Когда у тебя встреча с твоими курицами по расписанию, — Марк сжимает мой подбородок крепче, опять напоминая о своем присутствии. — Когда главная курочка заглянет к остальным квочкам?
— Если я курица, то ты тогда кто? — говорю я, не осознавая своего вопроса.
Меня спасает звонок в дверь. Марк не успевает переварить мой наглый и ехидный вопрос и отвлекается на мужской голос за дверью:
— Оль! Олька!
Марк медленно поворачивает лицо к двери. Подбородок мой он так и не отпустил. Держит в стальной хватке. Профиль резкий, хищный и угрюмый.
— Да, ладно, Олюшка, — гость за дверью не унимается. — Это Коля, — самодовльный смех, — помнишь такого? Ну, конечно, помнишь. Май, ты и я…
Нет, господи, нет!
— Уходи, Коля! — рявкаю я. — Прова…
Марк зажимает мне рот и вглядывается в мои глаза:
— А что это ты так разволновалась? — шепчет.
Меня начинает трясти.
— Ты все-таки там? — Николай смеется. — Открывай поболтаем, Если ты вернулась к матери, то… тоже жизнь не сложилась.
— Ты откроешь дверь, — Марк прижимает сухую теплую ладонь к моим губам сильнее, — и мы все дружно поболтаем. Май, ты и он?
Глава 16. Милая лгунья
Любой мужчина хочет себе в загребущие лапищи нетронутую девственницу. Даже самый неудачник мечтает о той распрекрасной невинной деве, которая отдаст себя только ему.
Я-то, конечно, была девственницей, когда отдалась Марку, но потрогать меня успели. В одиннадцатом классе случился мой первый поцелуй с тем самым Николаем, который решили прийти в гости и вспомнить прошлое.
Поцелуй этот был невнятный, неумелый и слюнявый, будто два щенка-подростка решили полизать друг друга.
Бррр.
Когда я начала встречаться с дерзким, диким Марком, который называл меня “моя малышка”, то я…
Уже тогда была дурой, которая решила, что она самая умная и самая хитренькая. Да, я и в восемнадцать лет решила, что главное оружие женщины с мужчиной — милая и невинная ложь.
Дура. Боже, какая дура.
Я очень долго отказывала Марку в глубоких “взрослых” поцелуях, потому что я разыгрывала перед ним комедию “нетронутая невинная и невероятно наивная девочка”, которая очень боится языка во рту.
Я ему лгала.
Я его убедила, что я никогда ни разу не целовалась, и еще шутила, что поцелуйчики в щечку в детском саду не считаются.
Хи-хи, елки палки, хи-хи.
Сейчас мы с Колей “похихикаем” от души.
— Марк, прошу… — сипло говорю я, когда он убирает ладонь с моего лица, — ты пришел ко мне… я тебе чай налью… И хочешь, кексиков спеку?
— Открывай.
Пронизывает холодным черным взглядом до самых костей
Это, конечно, несусветная глупость бояться своего первого поцелуя, который был больше тридцати лет назад, но… я солгала Марку и что-то мне подсказывает: для него ложь не оправдать временем.
И я же это лжи всегда подыгрывала, когда Марк самодовольно шутил, что влюбился в меня за то, что я была другой. Той, которая от нашего первого поцелуя чуть не грохнулась в обморок от страха.
— Марк…
Я не хочу, чтобы Коле ломали пальцы.
Или выворачивали руки.
Или отрезали язык, который он однажды посмел засунуть в мой рот, а Марк на такое способен.
За мою многолетнюю и наивную ложь о первом поцелуе с ним он может меня жестоко наказать, потому что это очередное доказательство того, что я — лживая мразь.
— Открывай, — Марк за плечи разворачивает меня к двери и толкает в спину. — Смелее, Оленька.
Сам он встает у вешалки. Когда открою дверь, то Николай не увидит его и не поймет о засаде.
Сглатываю.
Ладони вспотели.
Я судорожно пытаюсь понять, как спасти Колю от агресси Марка и себя от жуткого зрелища с кровью и отрезанным языком.
Я тогда точно в дурку попаду.
Щелкаю замком, обхватываю холодную металлическую ручку пальцами и на выдохе открываю дверь, петли которой тихо и зловеще поскрипывают.
