— Ты, что, одевалась? Так долго открывала дверь?
Я одними губами говорю, чтобы Коля закрыл рот и уходил, но пузатенький и лысенький Коля, в котором с большим трудом можно узнать того слюнявого пацана, хмыкает и бесцеремонно заходит в квартиру:
— Когда ты приехала, я курил на балконе, а потом мать подтвердила, что это ты у соседки ключи забирала.
Я думаю, что все мамины соседи видели мой позорный приезд, и уже несколько раз обсудили возможные причины моего возвращения под крылышко мамулечки, которая любила хвастаться мной и любимым зятем Маркушей.
Мы были идеальными во всем по ее рассказами, и, наверное, лично меня ненавидели все здешние старухи, которым не так повезло с зятьями.
Он разворачивается ко мне, и Марк в этот момент захлопывает дверь с тихим щелчком.
Смотрю на Колю, не моргая. Постарел он, конечно, некрасиво. Обрюзг, лицо круглое съехало вниз, брыли появились.
Еще и эта майка уродская, которая обтягивает его живот и подчеркивает его слабые руки. Он похож на постаревшего телепузика.
Он обречен.
Он не сможет отбиться от Марка, который разочарованно прищелкивает языком о верхние зубы.
— Так ты не одна, — голос Коли садится до сиплого поскрипывания.
— А ты пришел в надежде, что от несчастной разведенки перепадет ее вареник? — хмыкает Марк и выходит вперед одним широким и бесшумным шагом. — Что рожа-то так скисла, Коля?
Глава 17. Ты лгала мне, Оленька?
Надо спасать Колю.
Я не то, чтобы была в него влюблена в прошлом или сейчас сильно рада его видеть, но я не хочу насилия в его сторону от Марка.
— Я, пожалуй, пойду, — Коля делает шаг к двери, но ему дорогу преграждает Марк.
— А зачем ты приходил, Николаша?
— Я…ну…я…
Николай теряется от строгого вопроса Марка и пытается придумать ту ложь, которая успокоить Марка, который весь пышет флюидами агрессии и тестостерона.
— И, вообще, Коля ты кто такой?
Коля косится на меня, и к страху за его пятидесятилетнее пуза, примешивается жалось и брезгливость.
Он испуган и ждет, что я кинусь на его защиту.
— Сосед, — тихо отзываюсь я, — и мы в одной школе учились, Марк. В разных классах. Я в “А”, а он в “Б”...
Господи, как это было давно.
— С этим разобрались, — Марк делает еще один шаг к Коле, — но зачем ты пришел?
— Поздороваться… узнать, как дела… Узнать, не нужна ли помощь…
— И, видимо, поговорить о прошлом, да?
— Слушай, мужик, я проблем не хочу… Я понял, я зря пришел…
— Марк, — я опять подаю голос, — он зашел из вежливости. Для соседей это нормально.
Я вскрикиваю, когда Марк ловким движением дергает на себя Колю за запястье, а после заламывает его руку за спину и вжимает пузом и лицом к стене.
— Марк! Прекрати! Я тебя очень прошу!
Я, наконец, до конца осознаю, что Марк — опасный человек. Не просто так с ним многие всегда говорили тихо, почти полушепотом и старались в глаза лишний не смотреть.
Я думала, что он внушает всем уважение, как очень серьезный и важный мужик, но это был страх и осторожность.
— Не поделишься со мной, про тот май, тебя и мою жену? — Марк рычит на ухо Николаю, который покраснел от испуга и тяжело дышит.
— Марк, это было до тебя! — взвизгиваю я. — До тебя!
— Что именно?! — в ярости оглядывается на меня.
— Мы поцеловались! — верещу я и сама приваливаюсь к стене под волной паники и слабости. — Это был мой первый поцелуй! Это было в конце одиннадцатого класса!
Все. Признание я выкрикнула.
Марк отшвыривает Колю к двери и медленно разворачивается ко мне, а затем напряженно поправляет галстук под воротом рубашки:
— Вот как?
— Мужик… Это же было больше тридцати лет назад… — хрипит Коля.
И даже я, далеко не самая умная женщина, понимаю, что сейчас ему стоило помолчать.
Марк возвращается к Коле. Наклоняется и хищно улыбается:
— Видимо, поцелуйчик в душу запал, раз ты о нем столько лет помнишь.
Коля не успевает ничего ответить. Марк четко и резко бьет ему кулаком в нос, и закрываю лицо руками.
Сломанный нос хрустит иначе, чем пальцы. В нем больше влажности и глубины. Отвратительно.
Я всхлипываю, а Коля нечленораздельно вскрикивает, а после с мычанием, прижав ладонь к окровавленному лицу лажится на коврик.
— Значит, первый поцелуй, — Марк вновь подходит ко мне.
Я вздрагиваю, когда он обхватывает пальцами мои запястья и тянет руки вниз. Смотрю на него широко раскрытыми глазами.
Я уже и не плачу, потому что слезы совершенно бессмысленны сейчас.
— Ты же говорила мне, что первый поцелуй был моим, — голос у Марк обманчиво спокоен, но запястья он сжал до боли. — И сколько ты меня мурыжила, Оленька. отворачивалась, губки свои сладкие прятала…
Я молчу.
Я же тогда не знала, к чему приведет моя наивная ложь длиною в три десятка лет.
— Ты, что, меня обманывала? — клонит голову набок и немного прищуривается.
Я могу только коротко и судорожно выдохнуть.
Я чувствую себя под прямым и цепким взглядом Марка гадкой и противной шлюхой, на которой клейма негде ставить.
Как ловко он все перевернул.
— А ты мне изменял… — пытаюсь ситуацию все же развернуть в мою сторону.
— Ты мне лгала, Оленька? — Марка игнорирует мое жалкое возмущение, в которое я сама не верю, и сжимает мои запястья крепче, будто хочет их раскрошить.
Коля на коврике тяжело дышим и издает нутряное мычание вместе с жалобным всхлипом.
— Да, лгала, — едва слышно признаюсь я, не моргая.
— Так если бы не развод, то я бы и не узнал, что ты… — подается в мою сторону и выдыхает в лицо, — что еще тридцать лет назад за лошка держала?
Глава 18. Ты меня не опозоришь
— Марк… — шепчу я. — Это уже прошлое…
Марк в ответ сжимает мои запястья сильнее.
Я прекрасно знала, что моя многолетняя ложь о том, что я была нецелованная, Марку не понравится, если она вскроется.
В этом вранье действительно есть неприятный и липкий флер тех женских манипуляций, которые работают лишь тогда, когда мужчина влюблен.
Да, черт возьми, мое вранье было наглой манипуляцией, чтобы зацепить искушенного и наглого мерзавца своей невинностью и непорочностью.
Я знала, для чего я вру.
Чтобы впечатлить.
Чтобы подцепить на крючок.
Чтобы разбудить в Марке любопытство и желание стать тем самым, кто станет первым во всех смыслах.
Чтобы стать особенной для него.
Нет, лошком я его не считала, но знала, на какие точки надавить, чтобы он стал одержим мной. Чтобы он хотел только меня.
— Разочаровываешь, Оленька, — Марк усмехается. — Я же тебе верил. Нецелованный ангелочек.
Только я хочу возразить, как он рывком тянет меня к себе. У меня замирает сердце, я пугаюсь и жду разъяренного поцелуя, в котором язык Марк нырнет к моим гландам, но резко разворачивает меня к себе спиной и толкает в спину:
— Иди займись кексиками, которые мне пообещала.
Я обескураженно оглядываюсь.
— Тебя никто за язык не тянул, Оленька. Вперед и с песней.
— Мужик, можно я пойду? — хрипит Коля, о котором я уже успела забыть.
Он пытается встать, и испуганно застывает, когда Марк подходит к нему. Поднимает отчаянный взгляд, прижав ладонь носу. С подбородка на белую майку алые капли, и я, кажется, чувствую этот противный сладковатый запах крови.
— Давай помогу, — Марк за подмышки поднимает неуклюжего Колю и впечатывает его в дверь. Вглядывается в ошалевшие глаза. — Сейчас ты мне ответишь честно, Коля. Зачем ты пришел к Оленьке?
— Развести ее… — бубнит он и на грудь падают еще несколько капель крови. — Отыметь… но я же не знал, мужик…
За честность Коля не получает удара в рожу. Марк только усмехается, а меня пробивает холодными отвращением.
— Ой, для тебя новость, что таких, как ты, — Марк оглядывается с ухмылкой, — мужики считают легкой добычей?
