Ранчо горячих свиданий - Сэйдж Лайла

Не хороший, не плохой – просто «милый».

Может быть, поэтому мысль о милой девушке из этого милого городка меня не привлекает. Хочется чего-то большего.

Хоть иногда я и жалею, что не умею довольствоваться «милым».

Так или иначе, холостяцкая жизнь меня вполне устраивала. Я никогда не страдал от одиночества, не стремился найти себе пару просто «чтоб было». Не было ощущения, что что-то упускаю.

Но это не вся правда.

Есть еще одна причина, в которой я вряд ли кому-то признаюсь. Очень личная. Я всегда помню о том, что собственный мозг способен выбить меня из седла.

Диагноз «клиническая депрессия» мне поставили лет пять назад. С тех пор я научился с ней жить: подобрал режим – лекарства, терапию, физическую активность, – который мне помогает. Попросту говоря, делает жизнь более или менее сносной. Поэтому же люблю рисовать – рисование прочищает мозги.

Рассуждая логически, можно сделать вывод, что я схватил быка депрессии за рога.

Но эта болезнь не подчиняется логике. Она похожа на грозу в середине июля – так же внезапна и непредсказуема. И это значит, что большую часть жизни я сижу как на иголках. Не если, а когда снова провалюсь в глубокую черную нору, а потом буду мучительно из нее выбираться.

Даже когда я счастлив, не могу не помнить о том, что рано или поздно счастье оборвется.

Откровенно говоря, это выматывает. Без толку об этом думать, все равно ничего не поделаешь – но не думать невозможно.

Вот что я имею в виду, когда говорю, что собственный мозг способен выбить меня из седла. Даже в «хорошие» периоды он не вполне мне подчиняется – вместе со мной им продолжает владеть болезнь.

Мерзкое чувство, знаете ли.

– Невероятное место! – Мягкий голос Ады вернул меня к реальности. Она стояла посреди бывшей гостиной и глядела вверх, на сводчатый потолок. – Сколько, вы сказали, оно пустует?

На Небесный дом она смотрела такими же глазами, как я – словно на ожившую мечту. Да, я хотел устроить здесь гостевое ранчо, но еще больше хотел, чтобы это место вновь обрело жизнь. Чтобы не оставалось «бывшим большим домом», постепенно ветшающим и дряхлеющим, а стало чем-то настоящим.

Ведь это часть «Ребел блю», а «Ребел блю» – часть меня.

– В новый Большой дом родители переехали незадолго до рождения брата – значит, около тридцати пяти лет назад.

– Для здания, пустующего столько лет, он в хорошей форме, – заметила Ада, проведя рукой по кухонным обоям. – Однако это значит, что нас тут могут ждать сюрпризы, и стоит быть к ним готовыми.

Улыбнувшись ее словам, я ответил:

– Главное, чтобы зверушки тут больше не попадались, ни живые, ни мертвые – со всем остальным справимся!

Ада удивленно расширила глаза. Как мне нравятся ее глаза! Темно-карие, но не однотонные – если приглядеться, в них заметны более темные и более светлые круги, будто на спиле столетнего дерева. Они почти гипнотизируют; кажется, в эти глаза можно смотреть вечно.

– Ну да, – сказал я, – еноты. Полюбили этот дом не меньше меня. Енотоборца я уже вызывал, но, возможно, тут одним визитом не обойдешься.

С губ ее сорвался смешок – не такой, как утром на кухне, и не такой, как вчера вечером в баре. Теперь, кажется, она не хотела смеяться, но удержаться не смогла.

С чего бы ей сдерживать смех?

– Енотоборец? – переспросила она.

– Ну да, Уэйн.

Ада подняла темную бровь.

– А что этот… енотоборец… делает?

– Борется с енотами, – ответил я, немного удивленный таким вопросом. Чем еще может заниматься енотоборец? – Ловит и выпускает где-нибудь подальше от жилья.

Уголок ее рта дернулся в намеке на улыбку.

– Ну да, действительно, – пробормотала она, обращаясь скорее к самой себе. – Енотоборец… – И подошла к столу с инструментами, который я заранее поставил между кухней и гостиной. – Ладно, теперь посмотрим, что нам предстоит на этой неделе.

Она достала из спасенной сумки спасенный айпад, а я подошел поближе, стараясь соблюдать рабочую дистанцию: меньше всего мне хотелось ее смущать. При моем приближении Ада напряглась; я сделал шаг назад, и она заметно расслабилась. Достала из сумки несколько листов в прозрачных файлах, перебрала, остановилась на таблице, издали напоминавшей расписание.

– Итак, завтра приезжает Эван. Предварительной расчисткой места займется он. Судя по тому, что я вижу… – она обвела взглядом помещение, над которым мы с Густом и Бруксом уже немало потрудились в последние выходные, – это не займет много времени.

– Бригада начнет работать со следующего понедельника, верно? – поинтересовался я, желая показать, что тоже зря время не тратил. Она кивнула. – Спасибо, что согласились нанять местных рабочих, – добавил я. – Мой отец, да и вся семья, очень этим довольны. Это важно для Мидоуларка.

– Рада слышать, – ответила она и на этот раз подняла на меня глаза. – Раньше я об этом не думала, но в самом деле есть смысл использовать местную экономику – особенно в таких проектах, как этот. Ведь вы, как я понимаю, не последние люди в городе. – Я кивнул; в этом она не ошиблась. – Честно говоря, до того, как вы об этом упомянули, я на эту тему не задумывалась, – но теперь понимаю, что вы правы. Всегда, когда есть возможность, лучше привлекать к проекту местную рабочую силу. Учту это на будущее.

– В таком маленьком городке, как наш, любая работа на вес золота, – заметил я.

Наконец мы встретились с ней глазами – и оба уже не могли отвести взгляд. Глаза у нее как магниты: когда она на меня не смотрит, я обшариваю взглядом ее всю, и стоит нашим взглядам соприкоснуться…

Сердце билось так сильно, что, кажется, я даже его слышал. Магнит притянул железо; что-то во мне открылось и теперь страстно стремилось навстречу ей, этой незнакомке… желало погрузиться в нее… утонуть в ней… забыться…

Я знал, что и она это чувствует. Медленно, словно во сне, она сделала шаг ко мне.

А я к ней.

Тишину нарушало лишь ее взволнованное дыхание.

Черт, как же хотелось слышать эти прерывистые вздохи снова, и снова, и снова – еще миллион раз!

Еще один шаг навстречу. Ее – и мой.

Мы стоим почти рядом, готовые пересечь невидимую черту.

Ада для меня – незнакомка, но как же я хочу ее узнать! Быть может, наша вчерашняя встреча в баре была не случайной?

Быть может, ремонт Небесного дома – не единственный мой шанс на что-то большее? На нечто такое, что будет моим и только моим?

Хотелось потянуться к ней, бережно взять ее лицо в ладони. Я уже и руки протянул – но, когда сделал еще один шаг, половица под ногой громко скрипнула, и этот скрип заставил нас обоих в испуге отшатнуться.

Ада резко отвела взгляд, тряхнула головой.

– Послушайте, – заговорила она таким резким тоном, какого я от нее еще не слышал. Уже не холодно-профессионально – нет, теперь она была по-настоящему рассержена. – Я приехала сюда работать. А не воплощать в жизнь дурацкие фантазии типа «увези меня, ковбой!».

– Простите, – торопливо ответил я, стараясь не вдумываться в то, что она использует против меня знаменитую песню «The Chicks». – Я не хотел…

Но Ада не дала мне закончить.

– Тот вчерашний поцелуй был жарким, согласна, но ничего не значил. Я просто скучала, а тут подвернулись вы. В любом случае это была ошибка.

Вот как? Ну… ну ладно, бывает. Не знаю только, почему мне так больно. Эта женщина умеет бить словами не хуже, чем Густ кулаками.

И все же она права: это был просто поцелуй.

Даже если для меня – совсем не «просто».

– И больше это не повторится. У нас чисто профессиональные отношения. Это понятно?

Резкий голос, ледяной взгляд. В сравнении с ее смехом – вчера, да и сегодня, когда я упомянул енотоборца, – как удар под дых.

Но признаваться в этом я не собирался.

В конце концов, она права. Она приехала сюда работать – а мне нужно, чтобы она качественно сделала свое дело.

Так что я кивнул и ответил:

– Понятно.

И постарался не вслушиваться в жалобный звон разбитого сердца.