Селянин (СИ) - "Altupi"

— Вот, — сказал Егор и протянул телефон экраном вперёд. — Это Виталик.

Забирая старомодный девайс, Кирилл жадно смотрел на блёклую фотографию, сделанную крупным планом. На маленьком экранчике на фоне зимы лицо занимало почти всё пространство, и оно было… отвратительным! Нет, возможно, это предвзятость заставляла так воспринимать, Кирилл это краем сознания понимал, и Виталик был не уродом: молодое, совсем школьное овальное лицо с большими серыми или голубыми глазами, тонкие губы, обычный нос, широкие, чуть срастающиеся к переносице тёмные брови. Ушей, прически и цвета волос не видно из-за серой вязаной шапки с помпоном. Виталик был, конечно, не уродом, но выражение его лица — чванливый ботаник. Кирилл многих таких фруктов перевидал в школе, во дворе и во всём городе, над многими поиздевался. Они только в компании тихонь храбрые да хвастливые, залупаться любят, а как на нормальных пацанов попадут, так очко поджимается.

— Я фотографию не удаляю, потому что она не удаляется: телефон старый, сломался, половина функций не работает, — объяснял тем временем Егор. — И другие не могу удалить, которые Андрюшка маленьким баловался, наснимал. Давно бы всё удалил, чтобы на глаза не попадалось. И тебя не могу сфотографировать, чтобы твою фотку хранить: камера тоже заклинила.

Говорил Егор и серьёзно, и легко, и без упрёка. Как-то по-доброму, как его мама. Однако Калякин думал о своём, всё сравнивал свою внешность с осклабившейся мордой прыщавого хмыря. В реальности, может, Виталюша и был привлекательнее, но на этом фото был жаба-жабой. Ладно, вполне сносной жабой, но не четой красавцу Егору. Себя Кирилл посчитал более подходящей парой.

— И ты любил вот это чмо? — спросил он, продолжая елозить взглядом по пиксельному лицу. — Я его не оскорбляю, но не понимаю, как можно влюбиться вот в это?

— Я уже и сам не понимаю, Кирилл, — отбирая телефон, сказал Рахманов. — Мы детьми были, только школу закончили, у нас обоих никогда не было отношений, он тоже из деревни, а секса хотелось, вот и… Но он был весёлым. Обратил на меня внимание, я и заинтересовался. Два неудачника…

Хлопнула калитка, на улицу, прерывая их разговор, вышел нескладный Андрей в слинге из цветастого платка для сломанной руки. Уставился на них, не выходящих из машины. Егор кивком спросил у него, что случилось. Младший повертел головой, отвечая, что вышел просто так, посмотреть, тогда Егор короткими взмахами руки велел ему отправляться назад и не мешать взрослым.

Закончив немой диалог, Егор снова повернулся к Кириллу. Тот уже заглушил двигатель, о котором забыл из-за вожделенной фотографии. Салон не успел нагреться, хотя солнце светило точно в лобовое стекло.

— Кир, у меня ещё времени не было, чтобы полюбить тебя. Сначала мне надо понять, что ты за человек. Сейчас ты мне нравишься, мне интересно с тобой, но ты был совершенно противоположным раньше. Я и вправду не мог представить, что захочу быть с тобой вместе…

— Да-да, я помню: «Даже под дулом пистолета я не буду с тобой», — прошептал Кирилл, заворожённо глядя на губы, которые произносили такие сладкие для его слуха признания, и, наклонившись, мягко поцеловал их. Язык Егора проник в рот, а дальше Калякин на несколько минут отключился, повинуясь только приливу страстного желания, унесшего его в небеса.

Кирилл разорвал поцелуй, когда шея затекла в неудобной позе в пол-оборота, но не сел ровно за рулём, а опёрся локтями о разделяющий кресла подлокотник, положил подбородок на кулаки. Дыхание стало глубоким. Член стоял гранитным столбом, только пока с этим ничего нельзя было поделать, зато можно радоваться, что хуйло Виталик вовсе не соперник. И ещё можно было закреплять свои позиции в любимом сердце.

— Егор, могу сказать тебе точно… каким бы я ни был, я никогда тебя не предам. Я найду работу, обещаю. Конечно, тебе тут помощник нужнее, но если…

— Кир, я не гоню тебя на работу, — перебил Егор, взгляд его из умиротворённого сразу стал встревоженным. — Картошки и супа у нас на всех хватит, просто некоторые расходы, машина, например…

Калякин приложил указательный палец поперёк его губ:

— Тсс, молчи, я сам всё знаю. На себя я сам буду зарабатывать, не волнуйся.

Взгляд Егора не стал спокойнее:

— Ты ещё можешь пойти учиться, не оставаться здесь.

— Нет, ни за что! — безапелляционно ответил Калякин и сел нормально, потрогал руль. — Я решил, что брошу учёбу. Или на заочное переведусь. По фигу мне на дипломы. И не уговаривай, иначе сделаю так, что через месяц меня сами выпрут, и я вернусь к тебе.

Егор и не уговаривал. Это вселяло надежду и в его нежелание расставаться даже на пять-шесть дней в неделю. Егор просто кивнул и взялся за ручку открывания двери, намекая, что они засиделись.

Кирилл хлопнул себя по коленям и сообщил:

— Всё, собираемся!

Он выскочил из машины на солнцепёк, забрал с заднего сиденья пакеты, пока Егор забирал банки, и понёс их в дом. Прятавшиеся от жары под кустами куры выскочили из укрытия и погнались за ним как за кормильцем.

56

К обеду Кирилл умаялся. Доканывала не работа, к которой он привык, да и поручения ему давали пустяковые — накормить и напоить кур, собаку, набрать яблок поросятам, слазить в подвал за ведром мелкой прошлогодней картошки и накопать молодой. Даже «однорукий» Андрей, пока они были в городе, выполнил больше заданий брата, чем он. Собранные им огурцы, помидоры, болгарский перец, кабачки, лук, морковь, груши выстроились в разноцветных вёдрах вдоль стены на веранде в ожидании консервации. Больше всего забот доставалось, как всегда, главе их семейства. Егор разнёс заказы по соседкам, проделал дневные процедуры с мамой Галей, помыл в доме полы, пропылесосил, намыл и нарезал четыре огромные кастрюли картошки, тыквы и свёклы для скота, разжёг огонь в печурке на заднем дворе, и поставил вариться.

Их всех доканывала жара. Её буквально можно было пощупать. Листья висели в чахлой беспомощности, земля в огороде рассыпалась в пыль, любая пролитая капля мгновенно высыхала, над металлическими поверхностями стояло лёгкое марево, похожее на искажение пространства. Есть в тридцать восемь градусов в тени не хотелось, но Андрюха придумал для такой погоды самое правильное блюдо — окрошку. Огурчики, зелёный лучок, укроп, редисочка, яйца, мясо, картоха и самое важное — холодный домашний хлебный квас. Порезано, правда, было кое-как, но Кирилл не придирался.

— М-м, как вкусно, — похвалил он, только увидев огромную миску с намешанными продуктами и запотевшую, только что из холодильника, трёхлитровую банку кваса.

— Попробуй сначала, — поскромничал Андрей, доставая для всех глубокие тарелки, больше похожие на салатницы.

— Попробую сейчас, конечно, — сгримасничал ему Кирилл и повернулся к раковине, включил воду тонкой струйкой, взял мыло и принялся мыть руки. Егор ждал своей очереди рядом, улыбался, глядя на их смешки. В кухне, как и во всём доме, стояла духота, в зале крутился вентилятор, но сюда гоняемый им воздух не долетал. Даже мухи дохли от теплового удара. Как выход, все трое разделись до шорт.

Кирилл уступил место у раковины Егору, вытер руки полотенцем и сел за стол. Есть действительно не хотелось, но он насыпал себе полную тарелку и щедро залил квасом. Потом сделал то же самое и для Егора. Андрею только помог налить кваса, с остальным ловкий мальчишка прекрасно управился сам.

— Спасибо, — сказал Егор, присаживаясь. Взялся резать хлеб. Крошки летели по столу и на пол. Кирилл дождался, пока он отложит нож, подхватил кусочек, откусил, следом опробовал окрошку. Она оказалась обалденной, прохладой растекалась по желудку, откуда ни возьмись пришёл аппетит.

Некоторое время ложки стучали в тишине, иногда Андрей издавал чавкающие и прихлёбывающие звуки. На Кирилла по мере наполнения живота накатывала сонливость, уставшие мышцы расслаблялись, веки закрывались. Он решил, что так нельзя, и надо о чём-то срочно заговорить. Перебрав в уме скудный список вариантов, нашёл в закоулках памяти интересный вопрос и сразу его задал: