Развод. Внебрачный сын мужа (СИ) - Томченко Анна

Нет. Это не про меня.

Я прошла в ванную и стянула с себя одежду. Развернулась к зеркалу спиной. Шрамы были незаметными и вдоль впадины позвоночника, но они все равно были, и что ощущал Ярослав, когда видел их сразу, когда понимал, что скорее всего его привычная жизнь никогда не будет прежней, я не представляла. И не представляла так же как после той любви, которой он любил меня, муж просто шагнул в омут и утопил ее там, предав с другой женщиной.

Я забилась в угол ванной и обняла себя руками. Я старалась быть сильной. Из-за своего ангела Алисы, из-за никому ненужного Матвея с его порванным медведем, из-за себя, сломленной во всех местах и перекроенной как старая лоскутная кукла, но не выходило.

Боль выжигала меня изнутри и казалось, что кости крошились и жилы рвались от этого.

Мне как будто по открытым ранам брызгали кислотой, заставляя их кровить все сильнее. Ярослав заставлял. Я наверно возненавижу его. Буду любить сильнее жизни и ненавидеть.

Боль была везде: в каждой клеточке, в каждом органе, и от этого было чувство, что меня пропустили заживо через мясорубку.

Я никогла не плакала так…

Так словно оплакивала смерть. Я не захлёбывалась никогда в жизни собственными рыданиями, лёжа на холодном кафеле ванной от бессилия и боли. Мне так не было плохо даже когда я потеряла все. Все: начиная с ребёнка и заканчивая возможностью распоряжаться собственным телом.

Ярослав как самый страшный мясник просто освежевал меня всю и бросил догнивать. Своими отъездами, своим молчанием, он словно бы каждый раз ставил надо мной эксперименты.

И ребёнок…

Маленький мальчик, который вздрагивал от громкого голоса дочери, который замирал, как я только заносила руку или вообще сжимался в комок при виде Ярослава.

За что нам всем это?

Ярослав вернулся под утро и нашёл меня в слезах лежащую на полу в ванной. Он долго не мог открыть дверь и боялся разбудить детей, а потом просто вырвал ручку. Обезумев от непонимания, он сначала дёрнулся ко мне, стараясь поднять, но я безвольной куклой просто выскальзывала из его рук.

— Вик, Вика, приди в себя, — говорил он шёпотом и дотрагивался пальцами до моего заставшего фарфоровой маской лица.

— Я не хочу… ты мне тогда делаешь больно… — губы почти не шевелились, а глаза резало от слез, словно песок был на слизистой.

— Вик, прошу тебя, не надо, все… — дрогнувшим голосом попросил Ярослав. — Вик, я не вывезу без тебя… Вик…

— Но ты же смог без меня снова влюбиться… — хрипло произнесла я, рассматривая матовый свет на потолке.

— Да нихрена, Вик… — выдохнул мне в волосы вместе с дрожью Яр. — Не так все было. Не так как ты думаешь. Это была грязная животная связь. Наказание для меня. Вик… да я все бы отдал, чтобы отмотать время назад…

— И у тебя не родился бы сын… твой наследник, Яр… — с болью в саднящем горле произнесла я, морщась от запаха алкоголя и табака, которым пропиталась одежда Ярослава.

— Да вообще похрен… Вик. Думаешь я хотел, чтобы Матвей родился? Да я малодушно после того, как о нем узнал думал о детских болезнях, о всяких бедах. Если бы с ним что-то случилось, я бы… — Ярослав уткнулся в меня лицом, сжал так сильно, что боль отступила. — Черт, Вик, но я проклинаю тот день, когда узнал, что Матвей мой сын. Не нужен он мне. Ни тогда, ни сейчас… Вик…

Меня выворачивало от рыданий, но среди голоса мужа и своего плача я расслышала тихий шорох. Распахнула глаза и увидела за спиной Ярослава сонного Матвея, который выронил своего медведя из рук и вытирал ладошками глаза. В один момент мальчик отшатнулся назад и замотал головой. Яр поспешно обернулся и выматерился сквозь зубы. Матвей отшагнул ещё дальше и, уперевшись спиной в этажерку с цветами, тихо спросил, глядя себе под ноги и шмыгая носом:

— Ты мой папа?

Глава 14

— Мне бы крылья, чтобы укрыть тебя… — тихо пропела я, задавливая внутри себя слёзы при виде задыхающегося Матвея. — Мне бы вьюгу, чтобы убаюкала…

Яр не сказал ему ничего и пока я накидывала на себя одежду, Матвей снова стал задыхаться, вжимаясь в угол между стеной и стеллажом, закрываясь руками от Ярослава.

— Мне бы звезды, чтоб осветить твой путь… — я прижалась дрожащими губами ко лбу Матвея. Малыш успокаивался и его дыхание становилось ровнее, а руки, маленькие с погрызенными ноготками, сжимали да красноты мою кофту. — Мне б увидеть сон твой когда-нибудь…

Яр отдал мне Матвея в руки, когда я вышла из ванной и поняла, что все плохо. Я села в кресло в зале и прижала к себе ребенка. Мне даже смотреть на него было больно.

И я просто пела…

— Баю-баю-бай, ветер, ветер - улетай, — слова наверно я безбожно пугала, но Матвей тихо сопел мне в грудь. — И до самого утра я останусь ждать тебя.

Яр стоял за дверью зала и пытался прийти в себя. Его подкосила моя истерика, алкоголь, слёзы Матвея.

— Мне только бабушка пела… — всхлипнул Матвей… — Баю-баю-баю-бай. Спи мой ангел засыпай. Баю-баюшки-баю. Песню я тебе спою.

Я прикрыла глаза, чтобы в свете ночного бра никто не разглядел мои слёзы от тонкого, детского, скрывающегося голоска, который больше не услышит голос единственного человека, которому он был нужен. И я продолжила в унисон:

— За окном совсем темно. Солнце спит уже давно. Ветер все огни задул. Чтобы ты скорей уснул, — я погладила Матвея по волосам, вытерла слёзы с его щёчек. — Баю-баю-баю-бай. Спи, котёнок, засыпай.

И он заснул. Через три колыбельных.

А меня дрожь изнутри разрывала.

Яр тихо приоткрыл дверь и шагнув в зал, спросил на грани слышимости:

— Я его заберу?

Я кивнула, потому что не предоставляла, как встать с пятилеткой на руках. И Яр приблизился, наклонился, дотронулся до темных волос Матвея, убирая с лобика челку. И я зачем-то спросила:

— Почему он не мой? — слова — крамола вырвались наружу, и у меня перед глазами все поплыло. Внутри души, совсем глубоко, меня душила лютая ненависть и зависть к той, к суке беспощадной, которой дали ребенка, а у меня отобрали.

— Прости… — с застывшими океанами боли на дне зрачков сказал Ярослав, застыв напротив моего лица. Мне кажется у него голос дрогнул, а руки, задевшие меня, похолодели.

Я старалась собраться. Правда, но я не понимала ничего в этой жизни, если шло такое распределение: женщине, которая люто желала ребёнка, которая фотографировала каждый месяц своей беременности, которая собирала детские вещи в разноцветные контейнеры, не дали малыша. А той, которая его выбросила как нагадившего котёнка, подарили сына.

Ярослав вынес Матвея из зала и до меня донеслось его тихое бормотание, когда он перекладывал ребенка в кровать. Потом бормотала Алиса, а я сидела и сжимала руки так сильно, что ногти впивались до алых полумесяцев ногтей.

Я не знала, как Ярослав разбирал эти детские вещи потом. Я когда приехала, увидела просто пустую комнату. Не было ничего, ни одного напоминая о том, что я была беременна. Телефон разбился во время аварии, и на компе не осталось ни одной моей фотки во время беременности.

И тогда я думала, что сходила с ума, потому что мне важно было помнить, что у меня должен быть сын, что у меня…

— Алиса сама пришла в его спальню? — тихо спросил Ярослав. Я заторможенно кивнула. Резко дернулась, вытирая запястьем нос и, подняв глаза на мужа, спросила:

— Детские вещи… — устало выдохнула я. — Я никогда не спрашивала куда ты их дел…

— Вика, пожалуйста, не надо… — упав на диван и зажав ладонями глаза, попросил Ярослав. — Я не хочу возвращаться туда. Не проси меня еще раз пережить тот ад…

— А тебе в голову не приходило, что я сейчас живу в аду? — тихо уточнила я и дёрнула шнурок бра, чтобы выключить свет. Медленно поднялась в темноте, сделала пару шагов, и Ярослав меня дёрнул за руку на себя. Я неудачно оступилась и почти упала на диван. Яр навис надо мной.

— Вик, да этот ад для меня и никогда не прекращался… — его губы были напротив моих и мне вдруг стало настолько хорошо понятно, что человек рядом предал меня до конца. Что он тогда собственноручно убил меня, сам того не перегревая, и поэтому от осознания мои губы дрогнули.