Полный спектр - Нова Тери

В нашем деле так много тьмы и хаоса, что порой проблески света, сотканные из понимания, что мы хоть немного облегчаем вселенский груз, помогают. Таблица со счетчиком устраненных целей неизменно мелькает на каждом собрании, к которым теперь у меня есть допуск. Для меня это не просто цифра, она имеет гораздо более весомое значение, потому что один мертвый ублюдок в действительности равен десяткам, а то и сотням тех, кто мог пострадать от его рук.

Это знание помогает мне не свихнуться, не думать о доме и Шай, о той девочке Ремеди – теперь я знаю ее имя – и спать по ночам, когда тишина доводит до сумасшествия.

– Бросай! – с вызовом в зеленом взгляде произносит Джош. У меня складывается ощущение, что балансирование на грани опасности для него так же важно, как для меня. Так легко убаюкать демонов, когда ты сам один из них, и еще проще их истреблять.

Я ухмыляюсь, предвкушая веселье, и выбрасываю руку ладонью вверх, чувствуя резкое скольжение стали по разогретой коже. В этот момент рукоятка ножа становится продолжением моей руки, она продолжает ею быть, даже когда контакт прекращается и нож летит в цель. Словно я сам за секунду преодолеваю расстояние нескольких ярдов и вонзаю лезвие в деревянную поверхность, слегка царапая шею Джоша в качестве предупреждения. Его темная бровь взлетает вверх, он точно знает, что это было намеренно, и крошечное подобие слабой улыбки дергает мускул на его челюсти.

– Не зазнавайся, – просто говорю я, быстро теряя интерес к нашему занятию.

– Моя очередь! – Линк встает, перекладывая топор из одной руки в другую, прикидывая его вес и рассчитывая данные для своего броска.

– Какого черта! Вы думаете, что делаете? – Низкий грубоватый голос прерывает тишину в тренировочной зоне, когда Дункан – наш тренер по боевым искусствам – входит в помещение.

Его суровые глаза на секунду расширяются при виде итогов импровизированного поединка на маркерной доске в углу. Линку пока не хватает навыков, поэтому я лидирую, но это также значит, что Джош мог лишиться одной из частей тела или нескольких как минимум пять раз за сегодня. Губы Дункана сжимаются в неодобрении, когда он с силой отнимает топор у своего любимчика, пригвождая Джоша взглядом.

– Тебе жить надоело? – Он почти рычит, но все мы прекрасно знаем, что за злостью скрывается страх и забота. Дункан, пожалуй, единственный в «Стиксе», кому действительно на нас не плевать. Ходят слухи, что он потерял всю свою семью – жену и детей – много лет назад прямо перед тем, как вступить в ряды наемников. Но он исповедует честное насилие, направленное только на тех, кто действительно того заслуживает, поэтому предпочитает тренировать, а не размахивать дубинкой налево и направо. – На вашем месте я тусовался бы с девчонками, вот где ваши навыки выпендрежа сгодились бы лучше.

– Лично я берегу себя для большой любви, – прикладываю руку к сердцу, мечтательно вздыхая.

Дункан чешет густую темную бороду с проседью, качая головой, а затем с грохотом швыряет топор обратно на стол, полный других видов оружия.

– Возможно, не мне это говорить, – тихо вздыхает он, оглядывая нашу троицу, – но вам всем здесь не место. Чертовы дети… – Здоровяк снова вздыхает, отворачиваясь к двери. – Любой идиот с парой рук может хвататься за оружие и притворяться, будто в его руках что-то ценное, способное управлять чужой жизнью. Попробуйте разобраться хотя бы со своей, без раздутой бравады и железок.

На этих словах он направляется к выходу, заставляя нас задуматься над значением сказанного. За некоторое время до исчезновения Шай казалось, будто я познал великую тайну жизни, и мне все подвластно, ведь я уже достаточно взрослый, чтобы попробовать алкоголь или впервые потрахаться. Позже, когда все рассыпалось в пыль и на утесе появился Роддс, настало время обдуманных и взвешенных решений. Только вот и это, увы, было иллюзией, потому что на самом деле я и тогда не понимал, насколько «хотеть» и «быть» отличаются друг от друга.

И вот мне двадцать, я видел смерть, делал ужасные вещи и сотню раз задавался вопросом, стоило ли садиться в ту машину? Каждый раз, думая над ответом, я понимал, что крупица за крупицей теряю часть себя. Настолько, что шучу с жизнью друга, не задумываясь о последствиях, ведь вероятность, что рука дрогнет, а нож полетит не туда, все еще существует.

Отбрасываю орудие в сторону и тянусь рукой в карман снаряжения для тренировки, вытаскивая оттуда упаковку лакричных жевательных конфет. Теперь это мой якорь, средство прийти в себя и прочистить голову. Ребята думают, что они напоминают мне о погибшей сестре, но все гораздо сложнее. Жизнь вообще чертовски сложная штука. Отвратительный травяной смрад перебивает фантомный металлический привкус крови во рту.

Я должен спасать, а не разрушать, вот почему я сел в ту машину, и Ремеди – ярчайшее тому подтверждение.

Поздняя тренировка заканчивается, и, хотя пропитанное потом и кровью тело гудит от боли, я все еще немного на взводе. Когда тебе двадцать, едва ли найдется с десяток способов выпустить пар, лично для меня рабочими оказываются всего два – хорошенько подраться и прокатить кого-нибудь на своем члене. Еще лучше, когда одно следует за другим, но я слишком взвинчен сейчас, чтобы отправляться в случайный бар на поиски подходящей девушки.

Утренний звонок отца выдернул меня из вакуума, напомнив, что я все еще некоторым образом привязан к прошлому. Очередная годовщина смерти Шайен и мамин плач на фоне тревожно взывают к чувству вины, глубоко укоренившемуся внутри меня. Теперь-то начинаю понимать, почему люди так боятся призраков: куда проще избавиться от живых людей, чем от систематического ежегодного напоминания о том, что однажды ты по-крупному облажался. Отец не позвонит до следующего года, а вот мрачная тень, оставленная на моей душе, будет здесь всегда.

Входя в свою комнату, сразу же вспоминаю о конверте, оставленном в спешке на столе. Он маленький и аккуратный, похоже даже самодельный, кроме моего имени, указанного в качестве адресата, снаружи ничего нет. Я осторожно разрываю его, включая настольную лампу, и пробегаю глазами по строчкам, нацарапанным простым карандашом на плотном прямоугольнике из бумаги.

«Здравствуй, Уэйд!

Когда прочтешь мое письмо, обязательно переверни карточку, ты удивишься! Это изображение ближайшего городка, сделанное одной маленькой девочкой на камеру обскура (на-деюсь, я правильно написала). Невероятно, правда?! Только не спрашивай, откуда оно у меня, я все равно не смогу рассказать на случай, если кто-то еще прочитает.

Теперь я все поняла! Монастырь – это солнечная камера, сделанная из обычной жестянки. А твои письма – крошечное отверстие, через которое свет проникает в мою жизнь, оставляя на ней неповторимый волшебный след и узоры. Пожалуйста, не переставай писать!

С друзьями здесь немного туго, но я неплохо адаптируюсь. На самом деле, даже подумываю о том, чтобы найти себе какое-нибудь хобби. Твоя резинка в целости и сохранности, однажды я выберусь отсюда, выкрашу волосы в какой-нибудь яркий цвет и верну ее тебе. Кстати, ты знал, что аромат лакрицы расслабляет?

С нетерпением жду ответа, Ремеди!»

Мне стоит большого труда не рассмеяться вслух после прочтения, еще сложнее заставить себя сделать выбор – прочесть снова или перевернуть сразу же. В итоге я читаю письмо еще дважды, после чего с полчаса рассматриваю не совсем четкое блеклое изображение на обороте.

Не считая такого дня, как этот, я поддерживаю связь только с мамой, которая все еще думает, что ее сын – студент-выпускник военной академии сухопутных войск в Нью-Йорке. Просто чудо, что Роддсу удается держать моего отца на расстоянии, чему я несказанно рад. Здесь у меня больше свободы, чем когда-либо было, даже если учесть, что иногда я мечтаю вернуться в прошлое. Встретить Шай из школы, а потом начать все с чистого листа, убравшись из Сан-Диего куда-то еще, где моя жизнь полностью принадлежит мне и никому больше.