Селянин (СИ) - "Altupi"

Кирилл пялился на маячивший вдалеке вихляющий зад Егора и не переставал улыбаться: по этому заду он скучал четыре дня! Теперь надо как-то эффектнее появиться, сделать сюрприз. Он опустил коробочку на перевернутое ведро возле бочки с водой, в которой всегда мыли руки, снял с верёвки свои хозяйственные перчатки, висевшие тут с момента окончания прополки картошки, надел. Выбрал из стоявших здесь другое ведро, менее мятое и дырявое, и пошёл на помощь. Пролез, нагибаясь, под ветвями яблонь и груш, проскочил между кочанами капусты и зашагал по огороду. Ноги по щиколотки погружались в рыхлую, не помнившую дождя землю, кроссовки… Надо было переобуться в сапоги и сменить джинсы на трико… да хер с ней, с одеждой — сердце волнительно стучало.

Незамеченным, по диагонали, Кирилл преодолел половину расстояния, но тут Андрей спалил его и, выпрямляясь, закричал:

— Кирилл! Кира! — Первым криком он сообщал брату о прибытии его парня, а вторым уже приветствовал нового друга. — Кира! Привет! Привет! — Он подпрыгивал на месте и размахивал здоровой рукой.

Егор тоже разогнулся, повернулся к Кириллу. Его лицо не засветилось от счастья и радости, лоб под банданой хмурился. Нет, это не были злость и недоверие — Егор просто разучился выставлять чувства напоказ. Он молчал, как и предполагал Калякин, и смотрел, как приближается, размахивая ведром, улыбающийся во весь рот любовник. Словно выдохнул, словно сбросил с сердца тяжкий груз.

— Привет! — крикнул Кирилл Андрею и на бегу хлопнул его по выставленной ладони, а потом доскакал до Егора и, на короткий миг зависнув, заглянув в жгучие чёрные глаза, бросив ведро, накинулся с поцелуями. Рахманов отвечал, у его губ был привкус пыли и пота.

Кирилл еле насытился. Когда оторвался, увидел, что глаза Егора во время поцелуев оставались закрытыми. Значит, и ему понравилось, значит, и он сильно переживал разлуку, значит, и он безумно рад встрече! Кирилл взял его за руку — в такой же хозяйственной перчатке с синими пупырышками, как у него.

— Егор! Я приехал! Я сбежал из дома! Прости! Меня не выпускали, а я сбежал! Представляешь? Заперли в комнате! Отобрали машину, телефон — поэтому я тебе не звонил! Я люблю тебя! Господи, как я хотел к тебе! И я из окна по канату!.. Тонкий такой канат, а ещё простыню привязал!.. А четвёртый этаж, представляешь? Я чуть не обоссался со страху!.. Но я сбежал! Сбежал к тебе! Егор!..

Кирилл задыхался от эмоций, говорил восторженно, весело, желая, чтобы и селянин проникся подвигом во имя него, оценил, похвалил. И дождался награды! Сначала Андрей восхищённо раскрыл рот, потом и бесстрастное, изнурённое лицо Егора ожило. Он сделал шаг вперёд, обхватил Кирилла обеими руками за шею и с силой прижал к себе. Не вымолвил ни слова, но действие говорило само за себя.

— Я люблю тебя. Я никогда не оставлю тебя, — проговорил стиснутый со всех сторон Кирилл и потёрся возникшим стояком о пах Егора. Ощутил и его стояк. О, как же это хорошо!

— Может, вам хватит обниматься? — бесцеремонно вмешался Андрей. — Картошку кто собирать будет? Пушкин?

Парни оторвались друг от друга, будто только что узнали о наличии свидетеля их нежностей.

— Сейчас соберём, Андрюх, не переживай, — успокоил Кирилл. — Всё сделаем.

— Тебе надо переодеться, — указал Егор. Он снова заговорил, следовательно, жизнь вернулась в нормальное русло.

— Я и так могу. — Кирилл поднял своё ведро, поставил его между незаконченными грядками братьев, поправил яйца и опадающий член, присел на корточки. — Тряпки потом постираем, и будут как новенькие, ничего с ними не произойдёт.

— Ты запаришься. — Егор смотрел на него сверху вниз. Заботливый. — Сегодня не жарко, но, когда поработаешь, всё равно запаришься.

— Запарюсь — разденусь, — Кирилл поднял крупную, как булыжник, картофелину и кинул в ведро, та гулко стукнула по дну. — Не откажешься ведь от стриптиза? — Он игриво поднял глаза на Егора. Рахманов улыбнулся и нагнулся, стал подбирать клубни. Андрей тоже встал на свою полоску, бойко кидал картофелины в ведро. Кирилл подбирал то с его грядки, то с Егоркиной.

— Ты действительно сбежал? — тихо спросил Егор.

— Угу. И действительно с четвёртого этажа по верёвке спускался. Всё ради тебя, Егор. Видишь, какой я молодец? Джеймс Бонд!

— Дурак… ты мог разбиться.

— Фи! Ради тебя и разбиться не жалко! Не разбился же!

— Всё равно дурак.

Их потянуло друг к другу, и, повернувшись, прямо в тех позах, что их застала нежная страсть, они стали медленно, со вкусом целоваться.

— Вы опять?! — возопил младший Рахманов. Влюблённые снова разлетелись в стороны и, пристыжённые, только усмехались и бросали друг на друга похотливые взгляды.

Двигались вперёд в умеренном темпе, где-то картошка была крупная, но её уродилось мало, а где-то много, да одна мелочь. Вёдра по совету Егора старались наполнять одновременно, тогда шли за мешком и пересыпали: один держал, второй переворачивал ведро. Собирать картошку оказалось совсем нетрудно — подбирай да кидай в ведро. Кирилл теперь брал отдельную грядку, дурачился, распускал хвост перед Егором, на радостях про усталость и лень забыл. Только неминуемо выдохся раньше всех. Пот катился градом, пропылившуюся футболку было хоть выжимай, от подмышек завоняло. Позвоночник и ноги ныли от постоянной скрюченности. Пораненные ладони временами горели. Да, это вам не виски с колой глушить ночи напролёт. Однако Кирилл не роптал — сам напросился здесь жить и помогать, сам выпрыгивал утром из штанов, чтобы попасть на сбор урожая, мог бы ведь под благовидным предлогом дома отлежаться.

Когда в общей сложности были убраны три пятых огорода, Егор объявил перекур. Он сам устал и измотался, как мышь, а ведь проснулся, наверно, чуть свет, корову доил, тракториста встречал и все остальные дела ворочал. Только в город молоко не возил, сделал выходной.

Они втроём вышли к левой меже, к создававшей тень кукурузе и, перевернув вёдра, сели на них. Несколько минут просто молчали, утомлённые тяжёлой работой и солнцем, отходили. Над некрепкими початками кружили чёрные мелкие мошки, но к людям не лезли.

— Андрюш, сбегай домой, посмотри маму и воды принеси, — попросил Егор. — И бутербродов захвати.

— А мне трико принеси и шлёпанцы, — добавил Кирилл.

— Блин, что за дедовщина? — взбрыкнул пацан, надул губы. — Раскомандовались!

— Пожалуйста, Андрей, — вежливо надавил старший Рахманов.

— Пожалуйста, — повторил за ним волшебное слово Кирилл.

— Ну ладно, ладно… воркуйте, — Андрей встал с ведра, отряхнул спортивки на заднице пыльными же перчатками, спохватился, снял их и бросил на кукурузный лист, а потом наконец убежал и скрылся за яблоневыми ветками. Жажда и лёгкий голод действительно мучили, так что просьба Егора была обоснованной.

Они посидели ещё немного молча, глядя в синее с комками ярко-белых облаков небо. Солнце стояло ещё высоко, времени было часа три-четыре, до темноты вполне возможно управиться с уборкой картошки. Только Кирилл с честным содроганием думал ещё о полдне работы. Пока ползал на корячках по огороду, руки-ноги ныли, а сейчас на отдыхе стало совсем невмоготу. Докладывать об этом он, конечно, не собирался. Выдержит как-нибудь. Ведь, может, и Егор точно так же устал и содрогается, просто не подаёт виду.

— Тебя не отпускали? — вдруг спросил Рахманов. Он только что поднял сухой ком земли и теперь крошил его. Серые хлопья падали на его грязные ступни, покрывая их неровным слоем, скатывались обратно на притоптанную почву.

— Да вообще козлы, — поморщился, стягивая колючие жаркие перчатки, Кирилл. — Заебали.

Егор немного помолчал и продолжил:

— Может, тебе не следовало приезжать?

— Как — не следовало? — практически вспылил Кирилл, впиваясь в чёрные глаза взглядом. — Ты не рад?

— Рад. Но ссора с родителями не лучший выход.

— Ну а что мне делать? — также с вызовом воскликнул Калякин и, глядя в спокойное лицо, быстро остыл, поднял прутик, зачертил узоры между расставленных ног. — Хуй с ними, переживут. Если бы они меня поняли, я бы не ссорился и не полез в окно. Только меня никогда не поймут, кругом одни гомофобы.