Мастер и Жаворонок (ЛП) - Уивер Бринн

Мой взгляд скользит по музыкантам. К источнику голоса, который проникает в мою грудь и скручивается, как колючая проволока под костями.

Ларк Монтегю.

Ее сверкающие голубые глаза встречаются с моими всего на мгновение, но мы тут же отводим взгляды. Электрический разряд пронзает мое сердце. Я хочу все сразу. Уйти. Остаться. Продолжить с того места, на котором мы остановились на том балконе. Но с какого именно? С того, когда я прижался к губам Ларк, крепко сжимая ее волосы в кулаке? Или со спора, который все еще кажется незавершенным, и возобновить его, как гноящуюся рану, которая отказывается заживать? Независимо от того, сколько раз я пытался забыть, разговор все равно всплывал в моих мыслях. У меня скручивает живот, когда я вспоминаю тот краткий миг, когда мои резкие слова попали в цель. Я все еще помню вспышку боли в ее глазах.

«Ты понятия не имеешь, кто я такая и что знаю о последствиях», — сказала она, скрывая свою боль под яростью.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, когда мы со Слоан медленно останавливаемся перед моим рыдающим младшим братом. Музыка затихает на последних тактах песни.

— Ты в порядке, красавчик? — шепчет Слоан Роуэну, заменяя мокрый носовой платок свежим.

— Ты выглядишь… — Роуэн замолкает и откашливается, чтобы повторить попытку. Это достойная восхищения попытка, но его голос все равно хриплый: — Ты прекрасно выглядишь, Черная птичка.

— Ты и сам неплох. Хотя я немного расстроена, что ты не надел вельветовый комбинезон с драконом.

— Он грязный, его надо постирать, — хрипит он.

Роуз, хихикая, отходит в сторону и прячет улыбку за букетом. Фионн бормочет что-то неразборчивое о спорте, а из-под его воротничка проступает румянец. Ларк присоединяется к свадебной вечеринке, когда песня заканчивается. Она сияет. По ее щекам текут слезы, когда она забирает цветы у Слоан. И, клянусь Богом, мне требуется много времени, чтобы осознать, что Конор спросил, кто провожал невесту, и я должен ответить. Слоан, конечно, замечает задержку. Ее щипок за руку отвлекает меня от попыток рассмотреть Ларк, женщину, которая сталкивает бедолагу в озеро без малейших угрызений совести, но плачет на свадьбе своей лучшей подруги, да так сильно, что у нее отваливается одна из накладных ресниц. Серьезно. Эта штучка скользит прямо по ее щеке, и она вытирает ее рукой, не обращая внимания ни на что, кроме молодоженов.

Я вкладываю руку Слоан в ладонь Роуэна и пытаюсь сосредоточить внимание на своем брате, пока он, шмыгая носом, произносит клятву. Возможно, у меня тоже защипало в носу, когда Конор объявил, что они теперь официально женаты по законам Массачусетса. Может быть, у меня немного пересохло в горле, когда Роуэн обхватил лицо Слоан ладонями и просто смотрел на нее, давая понять, насколько это важное событие в его жизни.

— Лучше поцелуй меня, красавчик. Пока не поцелуешь — ты мне не муж, — шепчет Слоан, и одинокая слезинка скатывается с ее ресниц к губам.

Роуэн, конечно, целует ее. Он кладет руку ей на спину и прижимает к себе под одобрительные возгласы небольшой аудитории. Ларк кричит громче всех.

Мы немного выпиваем в гостинице «Лейтонстоун», где тетя Ларк, Этель, организовала для всех канапе и шампанское — больше, чем все могли бы съесть, даже с тремя братьями-ирландцами в компании. Когда все уже навеселе, мы рассаживаемся по фургончикам и отправляемся в город. В конце концов заходим в таверну дальше по дороге, непритязательное заведение, наполненное приморскими безделушками, деревянными панелями и веселыми местными жителями. Ужин, состоящий из ребрышек барбекю, картофеля фри и пива, подается с салфетками с логотипом в виде тающего рожка мороженого и надписью «ЕЖЕГОДНЫЙ АВГУСТОВСКИЙ КОНКУРС ПАЛАЧА И ЧЕРНОЙ ПТИЧКИ». Из-за этого Слоан сначала смеется, а затем плачет, и Роуэн целует ее в щеку. Когда ди-джей включает музыку и объявляет, что пришло время для первого танца, мы окружаем моего брата и его жену, и, хотя я стараюсь этого не показывать, поражаюсь, как он превратился из безбашенного мальчишки, который всегда ходил за мной по пятам или создавал проблемы, в такого мужчину. Почему-то, наблюдая за Роуэном сейчас, когда его жизнь сложилась так прекрасно, я чувствую себя немного опустошенным, хотя очень счастлив за него. Смотрю на него, и не могу понять, почему.

— Засранка, — говорит Фионн, прерывая мысли, останавливаясь рядом со мной на краю танцпола, заполненного нашей маленькой свадебной вечеринкой и местными жителями, которые присоединились к празднованию.

— Рукодельница наша, — ухмыляюсь, когда он бросает на меня косой взгляд, в котором одновременно и угроза, и мольба. Я киваю в сторону небольшой толпы. — Милое местечко, да?

— Ага. Хотя, будет веселее, если ты перестанешь быть придурком и попросишь подружку невесты немного покружиться на танцполе.

— А-а-а. Невеста подговорила тебя?

Фионн усмехается. Закатывает глаза.

— Я врач, придурок. Наблюдательность — это мое призвание.

— Как и вязание крючком и неспособность сказать «нет» всякой ерунде.

— Перестань увиливать от насущной проблемы.

— О, так ты хочешь сказать, что в этом разговоре есть смысл?

— Черт возьми, да, он есть. И смысл такой: почему, блять, ты не можешь потанцевать с Ларк Монтегю?

Что-то странное и неожиданное сжимается у меня в груди.

— Что ты имеешь в виду?

Фионн улыбается и, не обращая внимания на мой вопрос, делает большой глоток пива. Требуется больше концентрации, чем следовало бы, чтобы не смотреть туда, где я в последний раз видел Ларк, разговаривающей с ди-джеем и просматривающей его плейлист. Она светила на него своей солнечной улыбкой, и ублюдок наслаждался этим, как будто пытался загореть. Хотя, я не обращал на это особого внимания.

— Я думал, ты стал мягче, учитывая, как ты проводил последнее десятилетие, меняя женщин Бостона как перчатки, — наконец говорит Фионн.

Моя кровь закипает, и я делаю глоток, постукивая одним из колец по бокалу, борясь с желанием выпить все сразу, со льдом и прочей хренью.

— Бля, не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я весь день наблюдал, как ты на нее смотришь. То ты сердишься, то пялишься на нее, как потерявшийся котенок, а потом смотришь так, будто она оторвала голову твоему плюшевому медведю.

— Пошел ты, — рычу я. — И не вмешивай в это мистера Баттона.

Фионн хихикает. Мы смотрим на танцпол, и, хотя я не обращаю внимание на брата, чувствую, как веселье исчезает с его лица. Честно говоря, я жалею, потому что сначала всегда принимаю удары, но потом даю сдачи в десятикратном размере. Я не могу это контролировать.

— Но если серьезно. Ты в порядке, брат? — наконец спрашивает Фионн. Я чувствую на себе его взгляд, но сам не перестаю смотреть на танцующих. — Это на тебя не похоже — быть таким несчастным из-за женщины. Или по отношению к женщине, если уж на то пошло.

— Ни хрена подобного, ты, залупа мелкая.

— Что на тебя нашло?

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Тогда почему ты ведешь себя как осел? Точнее, еще больше, чем обычно?

— Я не веду себя как осел.

— Нет. Ладно, ты просто очаровашка. Уверен, ей нравится.

Я рычу и поворачиваюсь к брату, который грозно хмурится. Он смотрит прямо на меня, но его брови озабоченно сходятся на переносице.

— Я просто стою здесь, пью, пытаюсь терпеть своего вечно анализирующего младшего брата и занимаюсь своими делами. Понятия не имею, о чем, блять, ты говоришь.

— Ага. Что ж, тебе лучше поскорее с этим разобраться, потому что, кажется, невеста заметила, как ты изо всех сил стараешься избегать Ларк. Трудно не заметить, что ты ведешь себя еще более мрачнее, чем обычно, брат. И если в этой комнате и есть кто-то страшнее тебя, — говорит Фионн, хлопая меня по плечу, — то это наша невестка.

Он хрипло смеется и уходит.

Блять.

Я стараюсь не смотреть, но чувствую на себе убийственный взгляд Слоан.

Тяжело вздохнув, наконец, смотрю на ее через танцпол.