Книжные люди (ЛП) - Эшенден Джеки

Но после этого поцелуя с Себастианом эта часть замолчала. Потому что теперь, даже если Себастиан тоже считает меня проблемой, это не из-за того, что мне чего-то не хватает. А из-за того, что у меня слишком много того, чего он хочет. И пусть он злится, но он не пытается сделать меня «меньше». Он не критикует, не уязвляет, не манипулирует, заставляя чувствовать себя виноватой.

Он злится, потому что хочет меня. И честно говорит об этом.

Честность. Честность — это всё, что он мне давал с момента знакомства. Боже, как это освежает.

А потом меня накрывает другой мыслью. Если один поцелуй от Себастиана может так перевернуть мой мир, то секс с ним… он просто уничтожит меня. В буквальном смысле.

Чёрт. Может, он всё-таки прав. Может, это и правда была ошибка.

— И что ты собираешься с этим делать? — спрашиваю я наконец.

— Ничего. — В этом слове — окончательность. Он говорит это твёрдо. — Я никогда не встречаюсь с женщинами из деревни, и не собираюсь менять свои привычки ради тебя.

У меня что-то неприятно сжимается внутри, но я игнорирую это. Да, мне нравится честность, но иногда она — отстой.

— Ладно. — Я стараюсь звучать спокойно, будто мне плевать, и, кажется, у меня это почти получается. — Я тебя услышала.

Он смотрит на меня так, будто я спорю с ним.

— Если мне нужен секс, я ищу его в другом месте. Я не сплю с женщинами, которые живут здесь, это слишком… близко. И, как ты сказала, мы работаем вместе. Этот фестиваль слишком важен, чтобы его срывало из-за какого-то неудобного влечения.

Я поднимаю руки.

— Эй, я с тобой не спорю.

Но он всё равно хмурится.

— Ты проблема, мисс Джонс.

— Серьёзно? «Мисс Джонс»? После того, как ты меня чуть сознания не лишил этим поцелуем? Я как минимум заслужила «Кейт».

— Как я уже сказал, ты проблема, мисс Джонс.

Боже. Этот человек такой невероятно упёртый и драматичный, что меня начинает раздражать. Да, он куда прямолинейнее, чем Джаспер, но, честно говоря, меня уже достало быть «проблемой».

— Вообще-то, — резко отвечаю я, — не я проблема, а ты, мистер Блэквуд. Я ничего не могу поделать с тем, что существую, но если ты собираешься продолжать быть сварливым ублюдком только из-за своих глупых правил, то, может, тебе стоит инвестировать в пояс верности?

Я наклоняюсь и начинаю собирать с пола бумаги.

— А теперь, — говорю, не поднимая глаз, — я собираюсь посмотреть эти письма, потому что нам нужно понять, заинтересует ли они Лизу Андервуд.

— Забери их. — Он буквально выплёвывает эти слова. — Забери их домой и посмотри там.

Я удивлённо поднимаю голову.

— Ты не хочешь…

— Нет. — Он по-прежнему стоит напряжённый, губы побелели. А потом добавляет: — Пожалуйста, мисс Джонс.

Он выглядит… почти измученным, и моё раздражение спадает.

Я не знала, что так на него влияю. Я бы чувствовала себя ещё более польщённой, если бы это не выглядело так, будто ему от этого физически больно. А я не хочу причинять ему боль.

Конечно, так и должно было быть. Он не из тех, кто умеет жить наполовину, находить баланс, существовать в серых оттенках. Для него всё или ничего, и прямо сейчас — ничего.

Было бы нечестно навязываться. Нечестно спорить. Если бы ситуация была обратной, я бы тоже не хотела, чтобы он оставался. А если начну спорить, то только выставлю себя идиоткой.

— Ладно. — Я сжимаю конверты в руке, медленно встаю. — Спасибо за виски.

Я поворачиваюсь, иду к двери, но, уже у порога, останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Это не была ошибка, Себастиан, — говорю я. — И я не жалею, что ты меня поцеловал. Я напишу тебе завтра.

Я не жду ответа. Я просто ухожу.

Несколько шагов через улицу — и вот я уже в своей маленькой квартирке над магазином.

Я опускаюсь на диван, заставляя себя вытеснить поцелуй из мыслей и сосредоточиться на конвертах в руках.

Все письма — любовные записки от «К» к «Х». Без адреса, без марок. Значит, их не отправляли по почте. Но если так, как они попали к адресату? Их могли просто подкидывать в почтовый ящик? Хотя тогда любой мог бы их найти и открыть. А если они боялись быть раскрытыми, а я уверена, что так и было, вряд ли бы они так рисковали. Значит, не почтовые ящики. Значит, письма передавались лично.

Я достаю одно письмо из конверта, откидываюсь на спинку дивана, разворачиваю хрустящую бумагу и смотрю на строчки, написанные красными чернилами. Чернила выцвели со временем, почерк старомодный, изящный, но слова всё ещё можно разобрать.

«Я больше не могу спать. Каждую ночь, когда закрываю глаза, вижу только тебя. И мне это нравится. Будто ты приходишь ко мне. Мне не жалко усталости днём, если ты навещаешь меня по ночам, пусть и только в моих снах.» К

Я вытаскиваю другое письмо, и на этот раз оно другое. Чернила чёрные, почерк резкий, с резкими заглавными буквами и торопливыми знаками препинания.

«Прошло всего три дня, а я уже скучаю. Я не могу вынести, что не вижу тебя. Ты можешь придумать предлог, чтобы сбежать? Хоть на час. Хоть на полчаса, и я буду счастлив.» Х

В этих словах столько тоски, что у меня сжимается грудь.

Я тянусь за следующим письмом.

«Нам не нужно ничьё разрешение. И он нас не остановит. У него не хватит смелости. Мы могли бы уехать на север или даже в Европу. Я не могу больше терпеть разлуку, ни секунды.» Х

Я сглатываю, ощущая, как боль в груди становится сильнее.

Кто этот «он», который мог их остановить? И остановил ли? Это причина, по которой они не были вместе? Что с ними случилось?

Я открываю ещё одно письмо.

«Мне трудно вырваться по вечерам. Я знаю, что ты знаешь. Может, завтра? После обеда? Он уйдёт почти на весь день. А что до «Миссис Дэллоуэй»… это интересная книга. Думаю, нам стоит обсудить её лично.» К

Значит, я была права, когда читала «Грозовой перевал» через плечо Себастиана. Его прадед давал ей книги. Эта романтика будоражит меня до глубины души, а неизбежная трагедия сжимает горло.

Может, она умерла, и её семья вернула письма ему — вот почему у него остались все её записки. Или, может, он сделал что-то ужасное, и она вернула их сама. В любом случае, их роман не продлился долго.

Я разворачиваю ещё одно письмо.

«Теперь мы не можем уехать в Европу, любовь. Это слишком опасно. Я думаю, что война начнётся, хотим мы того или нет. Ты сможешь встретиться со мной сегодня вечером? В то же время, в том же месте. Я не задержу тебя надолго, но нам нужно обсудить это.» Х

Я смотрю на письмо, нахмурившись.

Война, о которой он говорит, должна быть Второй мировой, значит, эти письма датируются до 1939 года.

Неужели это и было причиной их разлуки? Война разорвала их?

Я беру телефон, прикусываю губу на мгновение, а потом быстро набираю сообщение Себастиану. Короткое, сухое. Ни слова о том, что произошло между нами.

Твой прадед воевал во Вторую мировую?

Наверное, мне не стоило беспокоить его снова сегодня вечером, но это не может ждать. Или, по крайней мере, я не могу. И, чёрт возьми, я не позволю какому-то поцелую встать между мной и чем-то, что может спасти этот фестиваль.

Он отвечает сразу, его сообщение такое же лаконичное, как и моё.

Да. Он был на фронте всю войну.

Интересно. Я набираю ещё один вопрос.

Когда он женился?

Себастиан снова отвечает почти мгновенно.

В следующем году после возвращения. 1946.

Хм. Но он ведь не женился на своей К. Он женился на другой женщине, на прабабушке Себастиана. Интересно, кто была эта К и что с ней случилось? Потому что что-то явно случилось. Если Себастиан Блэквуд Первый был таким же настойчивым, как его правнук сейчас, то я не могу представить, чтобы что-то могло встать у него на пути.

Разве что препятствием мог стать он сам.

Я выдыхаю, на секунду теряя из виду лист бумаги — перед глазами только напряжённое лицо Себастиана и жгучий взгляд его глаз.

«Я никогда не встречаюсь с женщинами из деревни…»