Книжные люди (ЛП) - Эшенден Джеки

Что, чёрт возьми, я делаю? Угощаю её выпивкой и радуюсь, что ей понравился мой «милый» интерьер?

Я должен был оставить её в магазине, пока сам поднимался за письмами, потом спуститься, вручить их ей и отправить обратно в ночь.

Но нет.

Я наливаю ей виски, предлагаю место на диване и через минуту мы будем сидеть рядом, перебирая письма моего прадеда…

По телу пробегает напряжение.

Мне нужно взять себя в руки.

Открываю шкафчик, достаю два бокала и бутылку скотча, затем ставлю их на журнальный столик перед диваном.

— Садись, — киваю я на диван. — Пожалуйста.

Она послушно устраивается на диване, кладёт свою потрёпанную кожаную сумку рядом и приглаживает складки платья. Оно оставляет её колени открытыми.

— Хочешь воды? — спрашиваю я, определённо не глядя на её колени.

— Воды? Нет, я же сказала, что буду виски.

— Я имею в виду, хочешь воду к виски? — терпеливо уточняю я.

— Зачем мне это?

— Она раскрывает вкус.

— О… а ты пьёшь его с водой?

— Иногда.

— Книжный сноб и виски-сноб, — с ухмылкой замечает она.

Она подшучивает, и я не знаю, нравится мне это или нет. Нет, я уверен, что не нравится. Точно уверен.

— Я предпочитаю считать себя перфекционистом.

Я слышу в своём голосе эту невыносимую ноту и вдруг чувствую себя одновременно загнанным и раздражённым. Весь чешусь от какого-то непонятного беспокойства. Ужасное сочетание. Обычно, когда меня накрывает подобное, я бегаю. Но сейчас я не могу пойти на пробежку, потому что она здесь.

— Ну что ж, мистер Перфекционист, — говорит она. — Буду пить так, как пьёшь ты.

Проклиная этот нелепый разговор, я разливаю виски по бокалам, не добавляя воды, и ставлю бутылку на стол.

— Подожди здесь, — коротко бросаю я.

Письма в моём кабинете наверху, который когда-то был комнатой отца, когда я был ребёнком. Они в большой коробке в шкафу. Отец хранил их годами, но когда переехал в Борнмут, не взял с собой ничего. Просто оставил здесь.

Я никогда их не открывал. Честно говоря, я о них забыл, пока мисс Джонс не начала говорить о Лизе Андервуд и её Цвета, и история о найденных письмах вдруг напомнила мне про эту коробку.

Я вытаскиваю её из шкафа и спускаюсь вниз.

Мисс Джонс смотрит на свой бокал с подозрением, и меня пробирает короткая волна веселья.

— В чём дело? — спрашиваю я, ставя коробку на стол и садясь, оставляя между нами достаточное расстояние. — Не нравится?

Она морщится.

— Это… интересно.

— Это айлаский солод. Они по вкусу немного интенсивнее, чем остальные.

— Интенсивный вкус и тебе нравится, да? Какой сюрприз. — Она делает ещё глоток и снова морщится. — Восхитительно.

Веселье снова прокатывается по мне, и это ощущается странно. Почти… чуждо.

Я знаю, что деревня считает меня замкнутым и холодным — таков уж характер Блэквудов. Но я иногда улыбаюсь, так что не понимаю, почему сейчас это кажется таким непривычным.

Может, потому что причиной этому стала мисс Джонс.

А это что-то новое.

До этого она вызывала во мне только злость и… голод.

— Ты уверена, что не хочешь воды? — спрашиваю я.

— Думаю, я и так ощущаю все вкусы, какие могу выдержать. Больше мне точно не нужно.

Она ставит бокал на стол и смотрит на меня выжидательно.

— К тому же я очень нетерпеливая. Ты собираешься открыть коробку или мне это сделать?

Часть меня хочет взять свой виски, хорошенько покрутить его в бокале, сделать медленный глоток, насладиться им, а потом уже открыть коробку.

Но это было бы ненужно пассивно-агрессивно.

А я уже решил, что не собираюсь опускаться до такого.

Поэтому я ничего не говорю, просто тянусь к коробке и снимаю крышку.

Внутри — стопка бумаг. Старые счета, открытки, рождественские карточки, билетные квитанции, брошюры, древние платёжные ведомости, банковские выписки…

Я аккуратно перебираю их, пока мисс Джонс буквально вибрирует от нетерпения рядом, а с каждой новой бесполезной бумажкой мне всё сложнее игнорировать растущее разочарование.

Я хочу найти что-то. И не только ради Лизы Андервуд. Я хочу найти что-то для неё. Для Кейт Джонс. Я хочу, чтобы она осталась довольна. И это унизительно. Но это всё, чего я сейчас хочу.

А потом, когда я уже теряю надежду, мои пальцы натыкаются на связку бумаг. Я вытаскиваю её — стопка конвертов, перетянутая старой, рассыпавшейся резинкой.

Глаза мисс Джонс широко распахиваются.

— О, — тихо выдыхает она.

Резинка рассыпается, когда я пытаюсь её снять. Отбрасываю остатки в сторону и смотрю на письма в руках. Маленькие конверты. Без адресов. Без марок.

Мисс Джонс молчит, но я ощущаю её напряжённое ожидание. Она хочет, чтобы я открыл один. И то, что она ещё не выхватила их из моих рук — настоящее чудо. И ей в плюс.

Я беру один из уже открытых конвертов и вытаскиваю сложенный листок бумаги. Тонкая, линованная, потрескавшаяся от времени. На ней красные чернила, плавный курсив.

Я достаю очки из кармана и надеваю, чтобы разглядеть текст.

«Мне так жаль за этот вечер. Я так хотела встретиться, но он особенно неумолим насчёт того, чтобы я не выходила по вечерам. Возможно, через пару дней всё утихнет, и я смогу ускользнуть.

Я скучаю.

К.»

Это не почерк моего прадеда.

Но это определённо любовное письмо.

— Что там? — требовательно спрашивает мисс Джонс. — Дай посмотреть!

Молча протягиваю ей письмо, и она берёт его, её красивые глаза становятся всё шире и шире.

— Ух ты, — тихо произносит она, затем отрывает взгляд от бумаги и смотрит на меня. — Это то, о чём я думаю?

— Возможно.

Я беру другой конверт, достаю из него листок. Опять красные чернила, тот же плавный, изящный почерк.

«Мне понравились «Грозовой перевал». Спасибо. Это было прекрасно. Мне, как женщине, положено любить его, но я не вижу ничего плохого в такой любви. Это банально, знаю, но я думаю, что ты — мой Хитклифф. Ты говорил, что не стоит подписывать наши имена, и я согласна, но я не могу обращаться к тебе никак. Ты — мой единственный, мой дорогой Хитклифф.»

Я снова передаю письмо мисс Джонс.

— Ух ты, — повторяет она, пробегая взглядом по строчкам. — Твой прадед очень старался ухаживать. «Грозовой перевал» — это стратегический ход.

Я тут же выхватываю письмо у неё из рук.

— Эй! — возмущённо восклицает она, пытаясь его вернуть, но я держу его подальше, уставившись на инициалы в конце.

«А я буду твоей Кэтрин.

Навсегда, К»

Значит, сплетни были правдой.

У него действительно был роман.

И он хранил все её письма. Потому что, несомненно, это её письма, написанные красными чернилами.

Если только они не от моей прабабушки… Но нет. Судя по всему, Грейс Блэквуд не была любительницей книг. Она ненавидела магазин и, насколько я знаю, читать не любила. Она точно бы не восхищалась Грозовым перевалом.

— С, — вслух читает мисс Джонс. — Кто это может быть?

— Это не моя прабабушка, это я тебе точно говорю.

Я пристально смотрю на письмо, хотя не уверен, что пытаюсь там увидеть.

— Почему нет? — мисс Джонс сдвигается ближе, заглядывая через моё плечо. Я чувствую её тепло рядом, ощущаю её запах — что-то сладкое, может, ваниль. — Ты узнал по почерку?

Моё горло пересыхает.

Красные чернила перед глазами слегка размываются, и я напрягаюсь, пытаясь вспомнить, о чём она только что спросила.

Что-то про прабабушку.

— Грейс не любила книжный магазин, — говорю я, слишком остро осознавая каждую частицу её тела рядом со мной. — Она хотела, чтобы мой прадед нашёл нормальную работу, и терпеть не могла деревню. Ей не нравилось, что он столько времени проводит в магазине. По крайней мере, так говорил мой дед.

Мисс Джонс наклоняется вперёд ещё немного, её дыхание касается моего виска.

— Открой ещё одно. Давай, посмотрим, что там дальше.