В разводе. Ты нас недостоин (СИ) - Ива Элль

– Ну и как тебе это предложение?

Я пожимаю плечами:

– Знаешь, заманчиво. Целый год в Черногории, содержание…

– Что тебе эта Черногория? – он морщится. – Не факт, что Вероника выполнит свои обязательства. Неужели ты настолько меня ненавидишь, что готова бежать куда глаза глядят, к чёрту на кулички, с непонятными перспективами?

Я молчу, глядя прямо перед собой.

– Правда готова? – спрашивает недоверчиво, тормозя на светофоре. – Я что, настолько плох?

Заставляю себя повернуть голову, взглянуть ему в глаза. Он смотрит на меня напряжённо, и в его взгляде читается что-то вроде растерянности. Неужели этот мужчина и правда не понимает того, что творит со мной? Что прогибает, давит, заставляет? Или думает, что меня заставляют смиряться с моим положением только оставшиеся к нему чувства?

– Ты издеваешься? Да? – спрашиваю тихо.

Натан мрачнеет, тёмные брови сходятся на переносице, образуя вертикальную складку.

– Чего ты ещё хочешь, Эва? Скажи. Чего? Я тебя не понимаю. Неужели правда проще перебиваться с хлеба на воду и копить на всё, жить на мамину пенсию, ютясь на тридцати квадратных метрах, чем принять помощь от меня? Или дело не в этом? Ты хочешь, чтобы я на коленях перед тобой ползал? Чтобы умолял, плакал, обнимал твои ноги? Просил прощения? Валялся перед тобой и выл, как собака?

Усмехаюсь горько.

– А это что-то изменит? – спрашиваю. – Разве это изменит факт твоего предательства и твоё отношение ко мне как к инкубатору? Что с тобой стало, Натан? Почему ты превратился вот в этого холодного, прагматичного монстра? Я тебя не узнаю. Ты никогда таким не был…

Он молчит, запоздало нажав на газ, когда загорелся зелёный. Я вижу, как мужчина с силой прикусывает нижнюю губу – чтобы причинить себе боль. Зачем? Странный жест, очень нехарактерный.

– Что со мной стало… – шепчет он хрипловатым низким эхом, как будто раздумывая над моим вопросом. – Ничего со мной не стало, – вздыхает, медленно дыша. – Быть может… быть может, я просто боюсь признаться тебе в собственной слабости. Ведь я всегда был сильным, слабым мужчине быть непозволительно. Быть может, я просто боюсь… боюсь, Эва, что за эту слабость ты окончательно меня возненавидишь.

24

Простить, пожалуй, я его не смогу в принципе. Потому что даже не представляю, каково это – начать любить заново. После этого времени порознь после того, как он замарался об эту Веронику... Такое не реабилитировать. Это нужно быть матерью Терезой, всепрощающей, мягкой, как зефир… Но я себя таковой не считаю, так что прощение – это явно не мой случай.

И всё-таки мне интересно спросить:

– О чём ты говоришь? Какая слабость?

Натан ведёт машину, напряжённо глядя на дорогу. Мимо нас проплывают жёлтые фонари, яркими вспышками освещая мужской профиль. Я вижу его тёмный силуэт на фоне окна. Осенью темнеет быстро, и хочется скорее добраться до дома, обнять своих детей.

Не люблю оставлять их надолго, даже по уважительной причине.

– Я довёл ситуацию до критичной, – произносит Натан. – Не смог пресечь всё на корню. Именно поэтому из-за моей слабости всё и разрушилось. Это было непозволительно с моей стороны. Непозволительно, жалко и отвратительно. Я сам себя за это всё ненавижу.

Медленно дышу, осознавая его слова.

– Ты о Веронике? – спрашиваю осторожно.

– И о ней тоже.

– И об её ребёнке?

Не знаю, зачем я вообще это сейчас спрашиваю. Зачем ковыряю эту рану, которая до сих пор болит? Но если уж правда никуда не денусь от этого мужчины, то нужно как-то договариваться с ним. Договариваться полюбовно – всё-таки дети на кону. Их спокойствие, безопасность, вся их будущая жизнь. Я не хочу, чтобы это был бег наперегонки с их отцом.

Чтобы обеспечить им адекватную жизнь, нужно обговорить сейчас истинную причину нашей общей проблемы. Все вопросы, которые мешают нам спокойно сосуществовать.

– Её ребёнок – это полностью мой просчёт, – мужчина с нажимом проводит ладонью по лицу. Красный сигнал светофора горит двумя жутковатыми огоньками в его глазах.

Загорается зеленый. Еще несколько метров дороги и поворот. Мы въезжаем в знакомый посёлок. Сканер считывает номер машины и открывает ворота автоматически – даже не нужно прикладывать пропуск.

Через две минуты мужчина паркуется у ворот. Свет в доме горит.

Мне хочется сорваться с места и бегом бежать к моим малышам, но я понимаю, что ещё рано – Натан ещё не во всём мне признался. Я вижу, что горькие слова кипят внутри этого мужчины, что он хочет мне всё рассказать прямо сейчас, в эту минуту. В другой раз, наверное, не выйдет. И я терпеливо жду, пока он собирается с мыслями, не отпуская руль. Наконец его руки падают на колени.

– Три года назад мать попросила меня сопровождать одну «хорошую девочку» на важный благотворительный вечер. Ну, вернее, взять её с собой за компанию. Потому что я шёл туда по приглашению. Там находились интересные люди, с которыми мне нужно было договориться по поводу сотрудничества. Мама имела в виду Веронику, конечно, дочь ее хороших знакомых, которые скончались в пожаре где-то за пару месяцев до этого. Вероника тогда была на стажировке и, считай, чудом выжила. Это был её первый выход в свет после затяжной депрессии и лечения у психотерапевта. А ещё она хотела поскорее найти работу, чтобы влиться обратно в жизнь, поэтому мама через знакомых достала ей приглашение на этот вечер…

Я слушаю негромкий мужской голос, и в голове потихоньку начинает складываться картина произошедшего.

– Работу, я полагаю, она нашла, – говорю тихо.

Но он меня будто не слышит. Мужчина продолжает рассказывать.

Да я и так знаю, что Вероника нашла работу. Не зря до сих пор работает его заместителем. Ведь работает же, да? Как-то я запамятовала спросить… не до этого было немного.

– Тогда я отказал матери, – выдыхает Натан. – На том вечере Вероника подошла ко мне сама и протянула то резюме. Мы разговаривали с ней немного, я просто взял резюме и отдал его в отдел эйчарам. Они решили, что её кандидатура вполне подходит, и взяли на стажировку. А там я уже и сам понял, что она неплохой специалист. К тому же у меня была свободная вакансия.

Он как будто оправдывается перед самим собой. Но если в деловых способностях этой женщины у меня нет ни малейших сомнений, то в её личных качествах…

– Как так вышло, что вы оказались в одной постели, Натан? – спрашиваю твёрдым голосом.

– А с чего ты взяла, что мы там вообще были? – усмехается он.

– А ребёнок? – смотрю на него.

– Это моя глупая беспечность… – выдыхает он тяжело, как будто ему больно об этом говорить. – Помнишь, ты всегда хотела начать пить противозачаточные, типа это удобно? Я был против того, чтобы ты отравляла организм этими таблетками.

Киваю медленно.

– А я… никогда не задумывался, что надо вовремя выбрасывать мусор, – усмехается он как-то зло. – В идеале ежедневно, буквально сразу же после близости… потому что я не могу доверять собственной матери.

Он с силой бьет по рулевому колесу, и я вздрагиваю.

– Я не понимаю, о чём ты, – шепчу.

– И не надо. Пожалуй, я сказал достаточно на сегодня. Иди.

Натан наклоняется ко мне и протягивает руку, чтобы открыть дверцу.

– Мне надо ехать, – добавляет.

Пожав плечами, неспешно выхожу из машины. В полном недоумении иду к воротам. Открываю своими ключами, и только когда достигаю крыльца, машина ревет мотором, резко разворачивается и уезжает.

Странно. Причём тут мусор? Причём тут противозачаточные? Я ничего не понимаю, чёрт побери! Почему ничего нельзя объяснить конкретнее??

В детской нахожу няню: она укладывает малышей, они уже сонно моргают. Улыбаюсь, глядя на их умильные лица – мои родные. При виде них будто все тревоги улетучиваются, как будто их и не было. Благодарю, отстранённо выслушиваю её отчёт. Провожаю женщину до ворот, вызываю такси.

Милая, приятная нянечка – пожалуй, сработаемся.

Кипячу чайник, чтобы посидеть за чашкой и подумать о том, что услышала. Через десять минут сижу на подоконнике, глядя в тёмное окно, грея пальцы о чашку.