В разводе. Ты нас недостоин (СИ) - Ива Элль

Мы смотрим друг на друга, глаза в глаза. А ведь он не может меня не узнать, не может спутать с ней даже теперь – я знаю.

Мы слишком разные с ней. Слишком…

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Пошла вон, – рычит он и снова закрывает глаза, отворачивается от меня и начинает мерно дышать.

Напряжённо сглатываю, делаю ещё один шаг назад. Мне хочется помыться, и я почему-то дрожу – всё так странно, так отвратительно.

Слышу тихие шаги. Откуда-то сбоку на меня падает полоска света, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как из ванной появляется Вероника в полотенце на голое тело.

– А… уже пришла. Ну что, посмотрела? Посмотрела и услышала? – усмехается, глядя на меня с жалостью. – Понимаешь теперь?

Я резко разворачиваюсь и торопливо выхожу из офиса, слыша довольный смех Вероники за спиной.

Мой бывший муж не пьёт. Совсем не пьёт. Никогда. Но теперь я вижу его пьяного в стельку. Признавшись мне, он поехал в офис напиваться с Вероникой.

Я видела два бокала на столе, початую бутылку какого-то алкоголя. Они пили вдвоём, а потом… потом понятно что.

Все его раскаяние, вся боль – ничего не стоят. И все его слова тоже. Быть может, дети ему и дороги, но не я. Быть может, эта женщина слишком хорошая любовница, чтобы отказываться от неё, и она никогда не обвинит его в слабости. Потому что её он не предавал, в отличие от меня.

Всё это время она была рядом.

Кусая губы, почти бегу на выход из здания, как будто за мной гонятся черти. Отвратительно. Зачем я приехала? Лучше бы я не знала. Лучше бы не видела.

Хотя нет. Я должна была знать. Должна.

Теперь я понимаю, что происходит, понимаю всё – ЭКО или не ЭКО – он изменяет. Иначе Вероника не задержалась бы с ним так надолго. Иначе он не позволял бы ей появляться в доме. Не позволял бы ей слишком многого.

Но он её терпит. Как любовницу, как мать его ребёнка. Иначе давно бы покарал за обман. Теперь я уже думаю над правдивостью его слов. Он обвинил мать в подставе – сомневаюсь, что тогда он продолжил бы с ней общаться. Вполне возможно, вычеркнул бы из своей жизни за такой поступок. Но нет, он не вычеркнул. Его всё устраивает. Ему хорошо и так.

Я всё слышала, всё видела. Два раза повторять не надо. Я всё поняла. Более чем.

Но отобрать у меня детей у него не выйдет. Я не позволю. Просто не позволю. Изменщикам детей не отдают. Несмотря ни на какие связи. Если надо, я напишу президенту. Пускай попробует побороться со мной. Где сядет, там и слезет – вместе со своей конченой мамашей.

В голове пусто и ясно, как в зимнее утро. Слёзы высыхают так же быстро, как и появились. Кажется, я выплакала их давно. Я просто увидела то, в чём была уверена уже долгое время.

Ну ничего. Я сильная. Справлюсь. Поняла за всё то время, что была одна с детьми.

Приезжаю в дом, начинаю собирать вещи. Нянечка удивлённо смотрит на меня, я пожимаю плечами:

– Мы переезжаем.

Благо, ключи от квартиры матери у меня с собой. Ей пока квартира не понадобится, она в больнице, а потом я что-нибудь придумаю. Деньги у меня есть.

Я не позволю этому мужчине касаться моих детей. Он запачкался. Вряд ли теперь отмоется – не в моих глазах уж точно. Он нас не достоин. Так что пускай мои дети лучше будут безотцовщинами, чем с таким отцом рядом.

Сборы занимают где-то час, и пусть ночь на дворе, но я не одна, у меня есть надёжная помощница. Видимо, переезды – это теперь моя новая действительность.

Ещё через два часа мы на месте. Поднимаем сонных детей в квартиру на этаж, укладываем их в старую кроватку. Мама ещё ничего не разбирала, всё осталось по-прежнему. Не думаю, что дети сильно расстроятся тому, что исчезла их гора игрушек. Вполне возможно, за то время, что отсутствовали, малыши вполне забыли про старые, и теперь они для них будут как будто новые.

Ничего страшного. Игрушки – это не главное в жизни.

Благодарю Арину Геннадьевну, прощаюсь с ней. Прошу её напоследок никому ничего не говорить.

Да, она никому не скажет – договор у неё со мной. Плачу ей тоже я. Хозяина дома она и не видела в глаза. Так что женщина уходит, уверяя, что могу звонить ей в любое время.

Ещё раз горячо её благодарю, провожаю на такси. Возвращаюсь к детям и пытаюсь готовиться ко сну.

Но сна нет ни в одном глазу, а сердце колотится так, будто я пробежала марафон. Укладываюсь спать на диван в детской, чтобы быть поближе к детям, когда они проснутся и начнут звучать их утренние приветствия.

Из горла всё же рвутся наружу горькие рыдания. Давлю их в себе что есть сил.

Засыпаю ближе к утру.

Просыпаюсь от громкого звука сообщения. Сонно моргая, смотрю на телефон. На экране всплывает текст от Вероники:

«Спасибо тебе, дорогая. Пришли номер карты, переведу деньги».

От Натана нет ни одного звонка.

27

Деньги… да засунь ты себе эти деньги знаешь куда, – думаю.

Вздыхаю, поднимаюсь на ноги, иду умываться. Дети ещё спят. Тишина квартиры угнетает.

Натан так и не позвонил. Ну да, с чего бы ему мне звонить? Ведь он сам прогнал меня – смотрел мне в глаза, произносил жестокие слова о том, как я его достала.

Я его достала. Серьезно?

Видимо, да, на меня ему всегда было плевать, иначе давно бы расстался с Вероникой. Но нет. От меня он поехал к ней – смывать с себя очередную ложь, развлекаться.

От этих мыслей на языке горечь как от лекарства, или от яда.

Варю детям кашу, отстранённо глядя в окно вся в напряжённом ожидании: любой звук будет сродни взрыву. Дети начинают возиться в спальне, слышу их традиционные утренние приветствия, и улыбка невольно расплывается на губах. В глазах она не отражается, потому что в памяти всё ещё стоит та самая картина – злые, сонные, мутные глаза моего бывшего мужа. Он сначала говорит одно, потом другое, и уже неясно, где он врёт, хотя догадаться несложно. Ему нужны дети. Только дети.

Куда ему столько? Торговать он ими собрался, что ли? Чужая душа – потёмки. Хотя я долгое время думала, что его душа – половина моей, родная.

Однако моих детей он не получит. Он их недостоин.

После завтрака дети, умывшись и почистив зубки, идут возиться на ковёр со своими старыми игрушками. Их даже не удивляет новая-старая обстановка из прежнего дома. Они в таком возрасте, что любой день как новая жизнь, а память у детишек короткая. В этом их спасение. И моё тоже.

Если бы они спросили меня про папу – я бы не знала, что им ответить.

У меня есть пара дней, чтобы успокоиться, собрать мысли в кучу и придумать, куда двигаться дальше. Потом мама вернется, и тогда будет куда сложнее…

Пока в голове нет ни одной единственной мысли. Маму я не оставлю в любом случае. Да и куда я попрусь одна с тремя детьми? Даже в голове не укладывается. Не теперь. Натан пусть делает, что хочет – я просто не пущу его на порог.

Сколько бы мама ни была в больнице, как только она вернется, надо будет разговаривать с ней, советоваться на полном серьёзе. Я расскажу ей, что видела. Уверена, она меня поймёт и не будет больше настаивать на том, чтобы я пыталась восстановить семью. Детям нужен отец, разумеется, но нужен ли мне такой мужчина рядом? Ведь я ему не нужна – только в роли няньки. Как ни горько это осознавать, Вероника была права на этот счёт.

Натан звонит мне на третий день после моего переезда. Мужчина долго и упорно пытается дозвониться. Я смотрю, как вибрирует телефон по столешнице. Но я не хочу с ним разговаривать. Не хочу. Ни в коем случае не хочу слышать этот голос – перед глазами сразу всплывёт та картина: он весь в помаде на диване, а самодовольная, насмешливая Вероника снисходительно смеётся мне вслед.

Поэтому просто ставлю телефон на тихий режим, чтобы не слышать всего этого.

Наша няня приходила эти два дня. Пока она нянчилась с малышами, я имела возможность сходить в магазин, пополнить запасы продуктов. Всё-таки прекрасно, когда есть дополнительные руки для помощи с детьми. Осталось только маму убедить в том, что мои решения – к лучшему. Она меня примет, уверена. Теперь она сама понимает, что ей трудно будет одной. Здоровье уже не то, что прежде, так что придётся ей смириться со мной и с внуками в её скромной маленькой квартире.