Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ) - Бауэр Алика

Когда зазвонил телефон, и я увидела имя «Артем», мир на секунду перевернулся. Радость, дикая и слепая, ударила в виски, заставив сердце сорваться в бешеный галоп. Он вспомнил. Наконец-то. После недель молчания, после всех унизительных попыток прорваться к нему, этот звонок казался чудом.

Но мир пошатнулся вновь, едва я услышала голос. Не его. Голос был женским, холодным. Екатерина Владимировна. «Приезжайте. Нам нужно поговорить».

И вот я здесь. Охраня меня наконец пускает дальше кованных ворот.

Михаил Макаров, отец Артема, невозмутимо стряхивает пепел сигареты в хрустальную пепельницу. Дым кольцами уплывает в мой угол, обволакивая, пытаясь удушить.

— Вас что-то смущает?

Я смотрю на белый, плотный конверт, лежащий на столе между нами.

— Даже не знаю, какую из причин выбрать.

— Я не понимаю, почему ты мешкаешь, девочка, — вступает Екатерина Владимировна, но быстро берет эмоции под контроль. Кладет руку на плечо мужа. — У тебя с ним все равно нет никаких шансов.

— Тогда зачем это? — я резко поднимаю на них взгляд, и внутри все сжимается от страха, но в голосе прорывается хриплая дерзость. — Боитесь, что Артем рано или поздно вспомнит?

— Для подстраховки, — парирует Екатерина Владимировна, и ее губы складываются в тонкую ниточку. Потом тон меняется, становится медовым, сладким до тошноты, что аж хочется запить ее слова горьким чаем. — Детка, мне больно смотреть, как ты обиваешь пороги нашего дома. Отпусти его. Артема ждет великое будущее, блестящая карьера, невеста из его круга…

— Это не вся сумма, — резко, словно отрубая сантименты жены, перебивает Михаил. Он выпускает новую струю дыма. — Только половина. Остаток будет перечислен на карту. — Его взгляд буравит меня. — У вас банк вскоре заберет квартиру за неуплату ипотеки. Твоих родителей уволили. Они, если я не ошибаюсь, сейчас не в состоянии даже понять, что происходит. Могу порекомендовать отличную клинику. Деньги тебе нужны. Не отпирайся.

Каждое слово – читая правда. Они знают все. И я даже уже этому не удивляюсь. Страх заползает под кожу. Я вижу лицо брата, Лешки. Его могут забрать. У меня нет достойной, постоянной работы, чтобы его содержать. Скоро не будет даже крыши над головой. За свою учебу в универе надо заплатить, брата к школе собрать. А родители… они сейчас в ином мире, мире бутылки и забвения, откуда нет возврата.

И за что я цепляюсь? За парня, который меня даже и не помнит… И нет шанса, что когда-то вспомнит.

Смотрю на конверт. Он лежит там, как выход. Грязный, унизительный, но единственный. Это цена моего молчания. Цена моего исчезновения.

В горле встает ком. Я быстро, почти яростно, вытираю предательскую слезу, скатившуюся по щеке. Не перед ними. Не дай бог перед ними.

— Я согласна. Ваш сын меня больше никогда в жизни не увидит.

Протягиваю руку. Пальцы касаются гладкой, холодной поверхности конверта. В этот миг мне кажется, что я не просто беру деньги. Я подписываю договор. Не с ними. С самой собой. Договор о предательстве всего, во что я верила. Договор о том, чтобы похоронить самую светлую часть своей души здесь, в этом кабинете, пропахшем деньгами и ложью. Конверт становится невесомым и тяжелым одновременно. Это не деньги. Это плата за мое собственное сердце. И я только что его продала.

— Тем… — его имя срывается с моих губ шепотом, когда Макаров притягивает меня к себе, насаживая на себя. Он целует жадно, глубоко. Губы, пахнущие алкоголем и горечью, прижимаются к моим с такой силой, что в висках стучит.

Его тело тяжелое, раскаленное, сотканное из напряженных мускулов и невысказанной боли. Обвиваю его шею, пропуская через себя все его чувства, весь его гнев и страх. Он хотел забыться. И я стала его забвением.

— Ох, Тем… — выдыхаю, когда его губы отрываются от моих, чтобы опуститься на шею. Он впивается в кожу зубами и языком, оставляя на ней влажные, горячие метки, которые тут же жгут, как огонь. Вдавливаю пальцы в его широкие, твердые плечи, чувствуя, как под кожей играют каждый мускул.

— Я мечтал о тебе, — его голос звучит прямо в самое ухо, заставив все нутро сжаться в сладком спазме.

Это первое, что Артем мне сказал за много часов молчания и тревоги, было сильнее любого ласка.

Когда уехала карета скорой помощи Артем почти не отходил от сына. Разве только для телефонного разговора, где кого-то посылал отборным матом, объясняя, что не будет сегодня ничего подписывать, он нужен своему сыну. Я пыталась просто быть рядом. Но смотреть на них двоих было больно. Какого же было Артему и Арсению я просто представить не могу. Они расставались до самого отбоя.

Итан прислал сообщения, что они с самой так засиделись у родственников, что решили остаться у них с ночевой. Я выдохнула и тоже решила остаться ночевать здесь. Не ожидала, что в дверь спальни постучат. Артем выглядел совсем разбитым. Немного пьяным. Он тут же припал к моим губам и, толкая меня к кровати, снимал с нас одежду находу.

Его руки хватают меня за бедра, поднимают, насаживают на себя. Не грубо, но с властной, не терпящей возражений решимостью. Мир сужается до жара и трения, до его тяжелого дыхания в мои ключицы.

Ноги сводит судорогой от неудобной позы, но боль эта была ничтожной, потерялась в водовороте ощущений. Он двигается, сначала медленно, будто заново узнавая каждую складку, каждый изгиб, а потом все быстрее, глубже, теряя осторожность в погоне за собственным забвением. Но даже в этом ощущается странная нежность. Каждый толчок мощный, но приземление - мягкое, будто он в последний миг сдерживал порыв, боясь причинить боль.

Откидываю голову, И Макаров тут же припадает к шее губами. Его поцелуи влажные, томные, полными той самой тоски. Ощущения зашкаливали, гранича с болью, переплавляя ее в чистое, ослепительное наслаждение. Все внутри сжималось и распускалось в такт его движениям.

Впиваюсь в него, вцепилась ногтями в спину, притягивая ближе, стараясь стереть и ту дистанцию, что оставалась между нашими телами. Наши губы снова встретились в поцелуе. Ловлю его дыхание, его стоны, его вкус.

Сдержаться было невозможно. Рваный, приглушенный крик вырывается из моей груди, когда очередной мощный толчок достиг самой глубины, задев воспаленную точку. Замолкаю, прикусив губу, но тело вздрагивает в немом экстаза с каждым его движением.

Глава 26

В ресторане витают ароматы стейка, трюфелей и дорогих вин. Вокруг негромкие разговоры. Мягкий свет канделябров дрожал на хрустале, а живая скрипка сладко разливалась по залу. Итан выбрал место дико романтичное. Через чур, если учесть нашу ситуацию. У нас самый уединенный столик в полукруглой нише, откуда открывался вид на весь зал, но где царила иллюзия приватности.

Сижу, кивая через силу, в то время как Елена, мать Итана, с легкостью и теплотой погруженная в воспоминания, рассказывала историю о том, как ее муж, блестящий молодой архитектор, увез ее из Ленинграда в Лондон.

Все это время мои мысли метались вокруг одного назойливого вопроса: заметен ли засос?

Чувствую его жгучее присутствие на шее, с левой стороны под челюстью. Каждый раз, когда Елена невольно бросает взгляд куда-то в район моего скромного выреза на платье, я замираю, чувствуя, как по спине бежит холодная испарина. Перед ней я почти не смущаюсь. Она могла счесть его делом рук, а точнее рта, своего сына, и это лишь порадовало бы ее лишний раз. Но перед самим Итаном… Перед ним было невыносимо. Это был знак предательства, физическое свидетельство того, что пока он строил планы, я принадлежала другому.

— Ты сегодня какая-то далекая, любовь моя, — Итан мягко косается моей руки.

Его пальцы уверенно обвивают мою ладонь, поднимают ее к своим губам. Он смотрит мне прямо в глаза, и в его взгляде такая беззащитная нежность, что внутри все сжимается.