Я просто ужасный человек…
Медленно он касается губами моих костяшек, один за другим. Я попытаюсь улыбнуться. Улыбка выходит натянутой, кривой, больше похожей на гримасу боли.
Прости, прости, прости, — бешено стучало в висках.
В этот момент чувствую какой-то дискомфорт. Словно луч прожектора, мои глаза выхватывают нужную точку, нужное лицо среди всех гостей. Столик напротив, у стены. Компания состоятельных мужчин в дорогих костюмах, оживленная беседа, бокалы. И среди них… он. Сидит неподвижно. Взгляд, темный, тяжелый был прикован ко мне.
Михаил.
Двенадцать лет прошло, но нельзя было не узнать этого мужчину. Длинные, когда-то черные волосы с сединой у висков, собранные в хвост. У глаз глубокие морщины и они становятся больше, когда тот поднимает бокал с красным вином и улыбается. От этого действия кровь стынет в жилах.
***
Вглядываюсь в отражение в зеркале в дамской уборной. Бледное лицо. слишком яркий румянец на щеках. Можно подумать, что от алкоголя, только за весь вечер выпила пару глотков.
Тот самый засос дома все же удалось замазать. Но рядом, чуть выше, просматривался другой, свежий и багровый.
Черт! Тональника с собой нет. Я с отчаянием перебрасываю волосы на один бок, пытаясь хоть как-то прикрыть это. Мне не пятнадцать чтобы хвастаться такими вещами. Поправляю платье, делаю глубокий, шумный вдох и выхожу, нацелившись пройти обратно в зал, не встречаясь ни с чьим взглядом.
Не успеваю я сделать и трех шагов по мягкому ковру коридора, как из ниши раздается голос. Низкий, знакомый бас.
— Добрый вечер, Валерия.
Замираю, медленно оборачиваясь. Михаил неспеша выходит из тени с бокалом в руке.
— Добрый, — выдавливаю из себя, и даже не пытаюсь придать своей улыбке более естественный вид.
— Я счел свою жену сумасшедшей, — начинает он тихо, приближаясь, — когда она сказала, что та девчонка из семьи алкоголиков снова вьется вокруг нашего сына.
При упоминании моих родителей я резко, со свистом втягиваю воздух через нос, как от пощечины. Скулы напрягаются до боли.
— Но вот я узнаю, что это не только правда, но вы еще и поселились в его доме. Смело, — его взгляд опускается на метку, что находится чуть ниже скулы, и задерживается на ней.
— Это была вынужденная мера, — мой голос звучит ровнее, чем я ожидала. — Не переживайте. Артем уладил мои неприятности, и скоро я перееду обратно.
Я одариваю его той же ядовито-сладкой улыбкой, которую когда-то отрабатывала перед зеркалом, готовясь к встречам с его женой. Делаю шаг, чтобы уйти.
— О, не торопитесь, — его голос настиг меня, обвил, как удав. — Скоро место хозяйки дома станет вакантным.
Слова вонзаются между лопаток острым лезвием, что я слегка качаюсь на каблуках, стараясь сохранить равновесие.
— Вы думаете, я этому рада?
— В глубине души — невероятно, — парирует он, и в его глазах пляшут холодные искры веселья. Его правда так веселит горе, которое вот-вот случится в их семье?
— Вы меня не знаете! — вырывается у меня так, словно выплевываю яд. — Как и вашего сына. Никогда не знали!
Я резко разворачиваюсь и иду прочь, больше не в силах выносить этот взгляд, эту грубость, это хамство. Собственный стук каблуков отдается в висках. И тогда, уже почти у поворота в главный зал, его последняя фраза настигает меня напоследок:
— А он знает, где вы сейчас?
Мелкие крошки льда бегут по всему телу. Я не оборачиваюсь. Не останавливаюсь.
Глава 27
Артем
За стеной гудит зал, требует крови, зрелища. Стою перед зеркалом, туго бинтуя кисти. Каждый виток, как обещание. Себе. Ей. Нашему будущему.
Родители думали, что, заблокировав мне карты, они сломят меня. Заставят вернуться в их прилизанный, идеальный мир, где их сын, родившейся с серебряной ложкой во рту, не марает кулаки в бойцовском клубе. Черта с два. Этот бой - мой мост через пропасть. На трибунах сидит человек, чей простой кивок мог открыть двери. Зеленый свет. Карьера. Деньги, на которые мы с Лерой построим все заново. Без одобрения родителей, но зато вместе.
Я избегал ее пару дней. Боялся сорваться. Но сейчас, за пятнадцать минут до выхода, тело и душа требуют ее взгляда. Ее тихого «Ты сможешь». Ее поцелуя на удачу, который пахнет какой-то ее, только ее, сладостью.
Но Леры нет на трибунах. Я прочесал все проходы, вглядывался в разгоряченные лица фанатов. Но она не могла не прийти.
Беспокойство сковало солнечное сплетение. Последнее место, где я еще не проверял это раздевалка. Подойдя к ней ближе, кажется я слышу женский сдавленный всхлип. Толкаю дверь.
И мир взрывается на осколки.
Они сидят на скамье. Агеев - мой сегодняшний противник. Его спина, практически закрывала ее целиком. Но я вижу его руки на ее талии и его губы, целующие ее.
Перед глазами алая пелена. Густая, пульсирующая в такт дикому стуку в висках. Посторонние звуки, такие как рев зала, ушли. Остался только свист крови в ушах.
Я выпал из пространства и времени.
Очнулся, когда почувствовал запах пота, нашатыря и резины. Ринг. Гонг. Я уже стою в своем углу, и тренер что-то кричит мне в ухо, но слова разбивались о непробиваемую стену ярости, выстроившуюся внутри. Руки трясутся, но не от страха. От энергии, что рвется наружу, требуя крови.
Агеев выходит на середину. И ухмыляется. Нагло, спокойно, победно. Этой ухмылкой он говорит мне все.
Сука. Ну ничего. Тебе недолго осталось ходить со своим смазливым лицом.
Гонг.
Выхожу. Шаг. Еще шаг. Частое, горячее дыхание. Все во мне колотилось, рвалось на части, требовало мести здесь и сейчас. Забывал про тактику. Нет осторожности. Только белая, обжигающая ненависть.
Первый удар я выпустил со всей силы, на разрыв. Он ловко увернулся, словно танцуя. Агеев выглядел расслабленным. А меня трясло изнутри, как в лихорадке. И он это видел.
Сходимся в клинче. Дышим друг другу в лица. Слышу от него запах ее парфюма.
Отталкиваю его, пропуская встречный в корпус. Воздух со свистом вырывается из легких. Затем ответный хук. Угодил Агееву в скулу.
Бой превратился в кровавую кашу. Мы оба пропускали удары, не чувствуя боли.
Сплевываю на настил кровавую слюну после жесткого апперкота. В ушах звенит.
Агеев снова наваливается на меня в клинче. Его рот оказываются у самого моего уха.
— Теперь понятно, что ты так вьешься вокруг Лерки... Сосется она классно, да? — Дыхание обжигает. — И трахается так же.
Что-то внутри обрывается.
— Заткнись! — кричу до боли в горле. — Я тебе не верю!
Он отшатнулся, готовясь к очередной атаке, и его ухмылка становится шире.
— Тогда откуда я знаю про ее родинку? — кричит он так, чтобы услышал. — Маленькая, коричневая. На правой груди.
Мир сжался до этой фразы. До этих слов. До этой картинки, которую он нарисовал.
Красная пелена перед глазами сгустилась в абсолютную черноту по краям. Кидаюсь на него. Без мысли. Без защиты. Только дикий, звериный вой, вырвавшийся из самой глотки. Вижу, как его кулак летит мне в висок.
Удар. Звон в ушах. Темнота.
Выныриваю из тьмы с таким воплем, который застрял где-то между горлом и грудью, превратившись в хриплый, беззвучный стон. Сажусь на кровать, согнувшись пополам. Сердце колотится о ребра. Даю ему и себе время прийти в норму.
В ушах все еще стоит рев толпы. А перед глазами ухмылка противника.
Прошло несколько долгих секунд, пока дыхание не выровнялось, а реальность не собралась обратно. Кошмар? Или же самое настоящее воспоминание? Провожу рукой по лицу, смахивая не сон, а холодный пот.
