Предатель. Я тебе отомщу (СИ) - Ким Виктория

– Да, – отвечаю, голос звучит глухо, как эхо в пустой комнате, пока я беру туфли и надеваю их, чувствуя, как холодная кожа обхватывает ступни. – Готова, – лгу я снова, выпрямляя спину, хотя внутри всё дрожит, как натянутая струна, готовая лопнуть от малейшего касания.

Сердце колотится, каждый удар отдаётся в висках, в горле, в кончиках пальцев, как барабанная дробь перед казнью. Я войду туда — в зал, полный чужих лиц, натянутых улыбок, звенящих бокалов и пустых побед, где каждый взгляд будет резать меня, как осколок стекла. И сделаю это не ради них — не ради Игоря, не ради Кати, не ради Артёма, чьё имя всё ещё жжёт мне язык.

Ради себя.

Чтобы доказать, что я ещё жива, что я не растворилась в той пустоте, что он оставил во мне, что я могу стоять, даже если внутри всё рушится.

22. Настя

Катя не отпускает меня сразу. Она смотрит на меня своими карими глазами, чуть щурится, будто оценивает картину, которую нужно довести до совершенства. Приёмная всё ещё кажется мне холодной — стеклянные стены, тусклый свет ламп, отражённый в глянцевом полу, — но её присутствие смягчает эту стерильность, как мягкий плед на острых углах. Она достаёт из сумки косметичку, маленькую, потёртую, с выцветшим цветочным узором, и улыбается, словно собирается сделать из меня куклу.

– Давай немного подправим, – говорит она, её голос лёгкий, почти игривый, как будто мы подруги, а не случайные попутчицы в этом странном дне. – Ты и так красивая, но чуть-чуть макияжа не помешает, – добавляет она, вынимая карандаш для глаз и помаду цвета спелой вишни.

Киваю, хотя внутри всё сжимается. Её забота трогает меня, но я не хочу этого — не хочу чувствовать себя обязанной, не хочу, чтобы кто-то копался в моём лице, как в моей душе. Она наклоняется ближе, её дыхание пахнет мятой, а пальцы ловко скользят по моим векам, подчёркивая глаза тонкой линией. Потом она проводит помадой по моим губам, и я чувствую, как они становятся чужими — яркими, заметными, не моими. Она отходит, любуясь своей работой, и хлопает в ладоши.

– Вот теперь точно готова, – смеётся она, поправляя мне выбившуюся прядь волос. – Игорь Николаевич будет в восторге. Всяко лучше, чем если бы он взял с собой меня в положении, – её тон становится чуть заговорщическим, и я напрягаюсь, но не успеваю ничего сказать.

Дверь кабинета открывается, и в приёмную входит Сергеев. Его шаги уверенные, размеренные, как будто он всегда знает, куда идёт и зачем. Он останавливается, скользит по мне взглядом — холодным, но внимательным, как будто оценивает не меня, а своё вложение.

– Выглядишь достойно, Анастасия, – говорит он, его голос ровный, но с лёгкой ноткой одобрения, что звучит слишком похоже на комплимент. – Лучше, чем я ожидал, – добавляет он, и уголок его губ чуть приподнимается в намёке на улыбку.

Мои щёки вспыхивают — не от удовольствия, а от раздражения. Смущение смешивается с гневом, как масло с водой, и я стискиваю зубы, чтобы не огрызнуться. Он такой же, как Артём — самоуверенный, властный, привыкший, что все вокруг пляшут под его дудку. Эта харизма, этот тон, будто он уже владеет мной, — я знаю эту игру, я жила в ней десять лет, и поддаваться ей снова я не собираюсь. Но его слова всё равно цепляют, колют, как заноза под ногтем, и я отворачиваюсь, делая вид, что поправляю платье.

– Пойдём, – говорит он, кивая в сторону выхода. – Пора выдвигаться, – его голос становится деловым, и я следую за ним, бросив короткий взгляд на Катю, которая машет мне рукой, как школьница.

В машине я сижу молча, глядя в окно, где огни города мелькают, как осколки разбитого зеркала. Тишина между нами тяжёлая, но я решаю её нарушить, потому что мысль о сделке жжёт меня изнутри.

– А дело с контрактом выгорело? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, небрежно, хотя внутри всё дрожит от предвкушения.

Он усмехается — коротко, сухо, как будто я сказала что-то забавное.

– Если бы нет, ты бы вступила на должность стажера, – отвечает он, бросая на меня быстрый взгляд. – Ты хорошо постаралась, – добавляет он, и в его тоне снова эта нотка одобрения, от которой мне хочется сжаться в комок.

Я не отвечаю, но внутри меня вспыхивает тёплое, злорадное чувство.

Артём, должно быть, в ярости — рвёт и мечет, проклинает меня, кусает локти, представляя, как его планы рушатся, как его мир трещит по швам. Эта мысль греет меня, как костёр в холодную ночь, и я позволяю себе лёгкую, почти незаметную улыбку. Пусть бесится. Пусть знает, что я не просто ушла — я ударила его туда, где он больше всего боится потерять.

Вечер начинается спокойно. Зал огромный, с высокими потолками, увешанными хрустальными люстрами, что сверкают, как звёзды в чужом небе. Гости — сплошь дорогие костюмы, шёлковые платья, звон бокалов и приторные улыбки. Я стою у стены, сжимая в руке фужер с шампанским, которое даже не пью, просто держу, чтобы занять пальцы. Игорь отходит почти сразу — что-то говорит о делах, о ком-то, с кем нужно перекинуться парой слов, и оставляет меня одну. Я не против. Его присутствие давит, как тяжёлая тень, и без него я могу дышать чуть свободнее.

Но одиночество длится недолго. Ко мне подходит женщина — высокая, с длинными тёмными волосами, уложенными в небрежный пучок, и острым взглядом, что цепляется за меня, как крючок. Я узнаю её сразу — Эльвира, подруга детства Артёма. Её голос, её манера держаться — всё это всплывает в памяти, как старый сон, который я предпочла бы забыть.

– О, Настюша, и ты здесь! – восклицает она, её тон высокий, почти визгливый, полный притворного удивления. – Не ожидала увидеть! Умеешь удивлять. Ещё и выглядишь… куда лучше, чем раньше. Похорошела вся. Как ты? Как Артём? – она сыпет словами, не давая мне вставить ни звука, её улыбка широкая, но в глазах — любопытство, смешанное с чем-то острым, почти ядовитым. – Я что-то недавно как прилетела из Дубая, всё никак до вас добраться не могла. Кстати, а где Артём? Ты же с ним здесь, – продолжает она, оглядываясь, как будто он должен вот-вот появиться из-за колонны.

Я открываю рот, чтобы ответить, чувствуя, как горло сжимается от её слов, от этого имени, что режет меня, как лезвие.

– Нет. Я пришла без… – начинаю, но не успеваю договорить.

Сзади меня обхватывают сильные руки, знакомый запах дорогого парфюма — терпкий, с ноткой древесины — ударяет в нос, и я застываю, как будто меня окатили ледяной водой.

Артём. Его пальцы сжимают мои плечи, не сильно, но достаточно, чтобы я почувствовала его ярость.

– Привет, Эльвира. Меня ищешь? – говорит он громко, его голос звучит спокойно, почти весело, но я знаю этот тон — он натянут, как струна, готовая лопнуть.

А потом он наклоняется к моему уху, его дыхание горячее, обжигающее, и шепчет так тихо, что слышу только я:

– Это, сука, ты устроила? Ты слила мои данные по сделке этому мудаку?

23. Настя

Я стою, как зверь в капкане, чувствуя, как воздух в зале густеет, становится вязким, душит меня, словно мокрое одеяло.

Артём всё ещё сжимает мои плечи, его пальцы — как стальные тиски, а Эльвира щебечет что-то про их детские шалости, её голос — как скрежет ножа по стеклу, режет мне нервы до крови.

Они воркуют, будто ничего не происходит, будто я не задыхаюсь здесь от унижения и гнева, будто пол не уходит из-под ног, оставляя меня висеть над пропастью.

Я в тупике. Мысли мечутся, как загнанные в угол крысы — что делать?

Убежать? Закричать? Остаться?

Ноги дрожат, тело тяжёлое, словно налито свинцом, а разум кричит: уйди, исчезни, спрячься.

Но я не могу. Его хватка держит меня сильнее, чем я хочу признать.

Делаю шаг назад, но Артём реагирует мгновенно — его рука соскальзывает с плеча и стискивает моё запястье, до хруста, до боли, что отдаётся в костях.

– Куда собралась? – его голос низкий, с тенью угрозы, прикрытой насмешкой, что звенит в ушах, как ржавый колокол.

Он смотрит на меня, глаза сужены, как у волка, что загнал добычу.