Любовь, которую ты вспомнишь (СИ) - Сивая Рина

Он всегда так делал, когда я заявляла, что нам нужно поговорить. Не важно, о чем именно: о цвете подушек, о меню на ужин или о текущем кране в ванной. Ди всегда поднимал вверх левую бровь и совсем чуть-чуть – левый уголок губ, создавая это выражение лёгкой насмешки. Мол, что такого, женщина, ты можешь мне сказать, чего я не знаю? Ведь он всегда и все знал лучше всех.

Сейчас полуулыбки не было, но я вполне могла себе ее дорисовать. И в груди снова болезненно заныло.

– Мы внимательно слушаем, – прилетело слева, вырвав меня из образов прошлого.

Опять это настойчивое «мы»! И что, мне им так и отвечать – поздравляю, вы стали отцом?

Нет, этот разговор не для посторонних. Поэтому я уверенно встречала взгляд Ди и просила по-русски:

– Наедине.

К левой брови присоединилась и правая, но Диего быстро кивнул и обернулся к своей адвокатше, чтобы попросить оставить нас на пару минут. Елену такой расклад явно не устраивал, но она молча поднялась на ноги. Моего адвоката даже просить не пришлось, и спустя несколько секунд мы с Ди остались одни за столом.

Глава 25.

Я молчала. Сначала ждала, пока пара адвокатов отсядет подальше. Потом – когда мимо пройдёт официант. Дальше оправдания закончились, и я честно призналась, что не знаю, как начать этот разговор. Все заготовленные фразы, все настрои сбились в кучу и со скоростью света вылетели из головы, оставляя там пустоту. Полный штиль, ни одной мысли. Только руки тряслись, и я спрятала их под столом.

– Сейчас, – выдохнула и прикрыла глаза, лишь бы не видеть голубых океанов, направленных на меня. – Соберусь с мыслями.

Диего ничего не ответил, но и не возмущался, явно давая мне время. Но сколько его нужно, этого времени, чтобы решиться? Это в мыслях легко произнести «у тебя есть сын», а в реальности горло сдавило, язык прилип к небу, а рот лишь безвольно открывался, чтобы через секунду закрыться.

Поняв, как глупо это смотрится со стороны, я тихим стоном признала собственный провал.

– Буквально минутку, – просипела, спрятав лицо в ладонях. Не уверена, что Диего меня понял, если вовсе услышал, поэтому почти не удивилась, когда с той стороны стола раздался вопрос:

– Что происходит, Ана? У тебя все в порядке?

Нет, хотелось мне кричать, ничего не могло быть в порядке, когда ты обращался ко мне по имени из прошлого. И мне приходилось бороться с желанием попросить Диего никогда больше меня так не называть или наоборот – называть почаще. Ведь когда мое испанское имя произносили именно эти испанские губы, внутри становилось теплее. Болезненно, но теплее.

– Ана?

Тело прошибло молнией, когда до моего локтя дотронулись мужские пальцы. Я опустила руки, чтобы посмотреть в глаза Диего, но увидела в них искренние непонимание и переживания и окончательно убедилась, что ничего не смогу произнести.

Рядом завибрировал входящим уведомлением мой телефон. Перевела взгляд на него, и голову пронзило догадкой, когда на экране мигнуло установленное на заставку фото сына.

Да, я не смогу сказать. Но смогу показать.

Не давая себе времени на раздумья, я разблокировала мобильник и зашла в последние фото. Даже не выбирала особо, остановившись на вчерашнем, и повернула телефон в сторону Диего, давая и ему рассмотреть снимок. А на нём Саша в съехавшей набекрень кепке и зелёных плавках улыбался, стоя по колено в морской воде.

Диего не сразу опустил взгляд. Сначала нахмурился, глядя на меня, потом все-таки посмотрел в экран. Не понял, я отчётливо видела это в его глазах, поэтому через силу выдавила из себя:

– Это Саша. Александр, – быстро добавила. Вышло сумбурно, потому что на половине слова я сообразила, что Ди может и не помнить, что именно так собирался назвать своего сына. – Ему четыре. Летом исполнится пять. Ему очень нравится море и футбол, он любит рисовать, играть в шахматы и печь печенье. Ходит в детский сад и трижды в неделю занимается испанским.

Не знаю, зачем вывалила на Диего столько информации за раз. Но хотелось говорить и говорить, об увлечениях, о желаниях сына, о его друзьях в детском саду, о приходящей няне. Но не о том, кем именно Саша приходился сидящему напротив мужчине.

А тот все смотрел – очень внимательно, пристально. Хмурился еще сильнее, отчего меж бровей появилась глубокая складка – раньше она была куда менее заметной. Я почти слышала, как со скрипом крутились шестеренки в голове Диего, подталкивая хозяина к единственно верному выводу. Но молчание затягивалось.

В какой-то момент Ди потянулся вперед и увеличил изображение двумя пальцами. Лицо, я увидела, что он рассматривал лицо нашего сына, и вполне могла догадаться, что именно в нем видел мой муж. Но вдруг Диего не помнил себя маленького? Он никогда не любил детские фото и при мне никогда их не пересматривал. Захотел ли он этого после подчистившей его воспоминания амнезии?

Может ли быть, что Диего на самом деле сейчас не понимал, что именно я хотела ему сказать?

Я всегда считала его самым умным человеком на свете. Восемь языков, научная степень по политологии. Ди прекрасно разбирался в инвестициях, юриспруденции, управлении активами и налогами. Мог с закрытыми глазами перебрать двигатель своей лодки. Рядом с ним я всегда чувствовала себя маленькой глупой девочкой и часто не понимала, что именно он во мне нашел. Мы были разные – совсем. Из разных миров, из разных сословий, если можно так сказать, с разными увлечениями. У нас совпадали только взгляды на жизнь – на нашу общую жизнь, да и то не во всех аспектах, как оказалось.

Но все равно Диего был для меня примером для подражания. Гарантом безопасности, олицетворением уверенности, стеной, в надежности которой я не сомневалась ни минуты. И да, он всегда, все и обо всем знал.

Неужели сейчас не догадался?

Тут ведь даже провидцем быть не нужно. Да и фотографии маленького Ди тоже не нужны. Он ведь смотрелся утром в зеркало? Мог представить себя без бороды и моложе на тридцать лет? Так вот он, результат этого представления, смотрел на Диего с экрана моего телефона.

– Ана, – наконец выдохнул сеньор Солер, а я вся закаменела, когда он поднял на меня свои потерянные глаза. Но не продолжил, просто смотрел на меня и все. А я с каждым вдохом накручивала себя все больше и больше, неосознанно сжимая сильнее руки, от чего в ладонь больно впивались ногти.

Эта тишина – худшее, что я могла себе представить. Лучше бы Ди на меня наорал.

Как в замедленной съемке я смотрела, как Диего потянулся к шее и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Сглотнула и от вида его знакомой груди в открывшемся треугольнике, и от понимания, что Солер сам волновался не меньше моего.

– Я сейчас могу сделать неправильные выводы, – переходя на испанский, произнес Ди. Видимо, русский начал его подводить. – Например, что это – ребенок Хави, и так ты пытаешься мне сообщить, что наш брак был совсем не таким, как мне рассказывали.

Почти задохнулась от услышанного. Как, как вообще ему в голову могла прийти эта мысль? Чтобы я и Хави! Да, у нас сложились весьма теплые отношения, но сама идея измены вызывала во мне острый приступ тошноты. А тут еще и брат собственного мужа!

Или Диего именно так меня себе и представлял? Гулящей, развязной, распутной… господи, я даже знала, кто именно вложил подобные мысли в его голову! И этот гнев, что поднимался от самого сердца, был целиком и полностью посвящен сеньоре Солер.

Но я не успела его излить, забыв про все наставления адвоката, когда Диего продолжил:

– Поэтому сейчас я задам тебе один вопрос, а ты честно на него ответишь, идет? – Солер дождался моего согласия и продолжил так тихо, что мне с трудом удалось расслышать. – Ана. Чей это ребенок?

Диего развернул ко мне мой же телефон, словно я могла не понимать, о каком именно ребенке идет речь. И вроде бы, вот он, момент, когда мне достаточно было сказать одно слово, чтобы расставить все по своим местам. Но это слово никак не хотело срываться с моих губ.