Джулия ничего не ответила. Она лишь смерила мужчину презрительным взглядом. Метрдотель безучастно смотрел на разговаривающих.
— Кто же так постарался? Маньяк или неудачный любовник? — лицо Мейсона расплылось в неприятной улыбке.
— Отвали, Мейсон, — зло бросила Джулия, засунула Руки в карманы брюк и вальяжной походкой двинулась к выходу.
Улыбнулся и Мейсон.
— Не очень‑то прилично ведут себя здешние посетители.
— Не всегда, — метрдотель развел руками.
— Ничего, ничего, — успокоил его Мэйсон и оглядел зал.
Тут он увидел Марка Маккормика и, широко улыбнувшись, двинулся к его столу.
— О! Какие люди здесь ждут кое–кого!
Мэйсон, не спрашивая разрешения, отодвинул стул, удобно устроился напротив Марка.
— Ты что, по–прежнему работаешь в ЦРУ? — усмехнулся он.
Марк ни приглашал, ни возражал. Пауза затянулась. Наконец, не выдержав, мистер Маккормик спросил:
— Мейсон, где Мэри? Ты поднял меня из постели телефонным звонком, а где она, ты можешь сказать?
По лицу Мейсона было видно как неприятно начинать ему разговор. Но ничего не оставалось делать, как только говорить о деле.
— Марк, мы подали прошение о разводе. На днях мы встречаемся со святым отцом. Он, кстати, тоже хотел бы тебя видеть.
Марк отвел глаза в сторону. Он сцепил пальцы рук и еле заставил себя сказать.
— Мейсон, почему такая спешка?
— Нам просто не терпится пожениться.
— Это не ответ. Почему вы молчали до моего отъезда?
Мейсон немного помолчал, а потом уже другим тоном, более спокойно, предложил:
— Марк, наверное ты устал с дороги, тебе стоит отдохнуть и только потом мы сможем поговорить всерьез, иначе тебя все будет раздражать, да и меня тоже.
— Мейсон, но ведь не я тебе позвонил, а ты мне. Значит, ты сумел уломать Мэри, а, Мейсон?
На этот раз взгляд пришлось отвести Мейсону. А Марк, почувствовав его нерешительность, тут же подался вперед.
— Так ты все‑таки уломал Мэри? Да?
Наконец, Мейсон нашел в себе силы, чтобы ответить.
— Дело не во мне, Марк, просто Мэри боится встречаться с тобой.
Марк задумался: ему не хотелось верить в слова Мейсона. Но в глубине души он понимал, что на самом деле все так и есть. Ведь он страшно виноват перед своей женой. Он почувствовал как нервно дергается уголок его губ и тут же прикрыл рот рукой.
Он постарался напустить на себя безразличный вид, тряхнул головой, откинул со лба длинную прядь волос.
— Ясно, — проговорил он, — а зачем, если не секрет, вам понадобился столь быстрый развод? Я что‑то не понимаю, какой в этом смысл? Если можешь — объясни.
Мейсон напрягся: ну как он мог объяснить другому человеку то, в чем не был уверен сам? Но Мэри рядом не было и отвечать приходилось самому и брать на себя всю ответственность.
— У нас немного изменились планы, — расплывчато ответил Мейсон, — да–да, Марк, изменились планы.
— Да, значит, я напрасно прилетел в Штаты, — кивнул Марк.
Его начала забавлять нерешительность Мейсона. Он понял, что тот сам многого не знает и почувствовал себя увереннее. Он вновь сложил перед собой руки на столе и в упор посмотрел в глаза своему противнику.
Некоторое время они так и смотрели в глаза друг другу, ожидая кто первым не выдержит и отведет взгляд. Но никто не хотел сдаваться первым.
— Она живет у тебя? — быстро спросил Марк.
— Она не хочет видеть тебя, — уклонился от ответа Мейсон.
— Если это все, что ты хотел мне сказать, Мейсон, то я могу… Нет, я даже это сделаю — пошлю вас ко всем чертям. Я, Мейсон, даже пальцем не пошевелю, даже мизинцем, ради вашего семейного счастья, — Марк резко поднялся и вышел из‑за стола.
Мейсон нервно покрутил бокал с минеральной водой в руках. Он испугался, что вся эта встреча будет напрасной и окликнул удаляющегося Марка.
— Ты надолго здесь?
— Улетаю вечерним рейсом.
— Марк, подожди!
— Счастливо оставаться.
— Нет, Марк, ты все‑таки должен остаться, я тогда все расскажу.
Марк в нерешительности остановился — он не знал, что ему делать. Гордость подсказывала — уйти, здравый рассудок — остаться. Он облокотился о стену и пытливо посмотрел на Мейсона, ожидая продолжения разговора.
— Да, Марк, я расскажу тебе всю правду — ту, которую знаю.
Тэд сидел в дикторской студии радиостанции. У него на голове были надеты массивные наушники, предо ртом покачивался блестящий микрофон. Тэд всегда чувствовал себя уверенно за дикторским пультом. Все тумблеры и переключатели были под руками. В любой момент он мог послать в эфир то, что хотел. Музыка постепенно стихала и Тэд готовился вновь включить свой микрофон.
— А теперь, — сказал он, проверяя свой голос перед выключенным микрофоном, — песня, посвященная матерям.
Его рука потянулась к переключателю, он дождался когда музыка совсем смолкнет и включил микрофон.
— А теперь песня, которая посвящается матерям. А что может волновать мать? Только ее дети, а особенно сыновья. Они больше всех доставляют матерям хлопот: ведь рано или поздно они покидают родительский дом.
В это время в студию тихонько приоткрылась дверь и вошла Хейли. Она двигалась на цыпочках, чтобы не шуметь.
Тэд погрозил ей пальцем. Он еще собирался многое сказать в этот блестящий микрофон, застывший перед его губами, но передумал. Он оставил при себе все что думал и о своем отце, и о своей матери, и о себе самом.
— Так что слушайте песню, посвященную матерям и пусть каждый вспомнит о своей.
Он вновь отключил микрофон. Из динамика полилась грустная мелодия блюза.
Тэд устало стянул с головы наушники.
— Привет, Тэд, — бросила Хейли.
— Извини, — он поднялся из‑за стола, — я спешил, боялся опоздать с выходом в эфир.
— Рассказывай.
— О чем? — пожал плечами Тэд.
Хейли упрямо смотрела ему в глаза, не отводя взгляда.
— Да в общем‑то нормально, — начал Тэд, — я поругался с родителями, заказал фургон, перевез оттуда все вещи. Ведь ты этого хотела, правда?
Тэд осмотрелся по сторонам. Он всегда уверенней чувствовал себя, находясь в студии. Ведь его работа была, наверное, большей частью его жизни.
— Тэд, ты сказал, что поругался с родителями, ты говорил о нас с отцом?
Хейли ждала ответа, а Тэду очень не хотелось рассказать ей правду.
— Хейли, это не повод для беспокойства. Как‑нибудь в другой раз я все ему скажу.
— Нет, так не пойдет, — настаивала Хейли, — ты же мне обещал.
— Для всего надо выбирать подходящее время, оно еще не пришло.
— Ты просто стесняешься меня, — зло бросила Хейли.
— Успокойся, дорогая, ну как я могу тебя стесняться, зачем?
— Да нет, — немного смягчилась Хейли, — я не говорю, что ты стесняешься меня вообще. Ты боишься говорить обо мне со своим отцом. Я же знаю, он презирает меня и если ты скажешь ему, что мы с тобой решили пожениться, он начнет презирать и тебя, а я, Тэд, этого не хочу.
— Перестань говорить глупости, Хейли, — Тэду сделалось невыносимо тяжело стоять рядом с девушкой, и он вновь вернулся за свой дикторский стол.
И хоть до конца песни оставалось еще много времени, он без надобности принялся двигать ручки регуляторов отключенного пульта, зачем‑то поправил микрофон и вновь надел наушники, как бы стараясь отгородиться от ее слов, показать, что он весь поглощен работой и не может сейчас думать о каких‑то мелочах.
Хейли походила по студии, потом вернулась к столу, за которым сидел Тэд. Она ласково погладила его по голове, сняла наушники и, наклонившись к самому уху, прошептала:
— Тэд…
— Что?
— Тэд, если бы случилось чудо и мой отец воскрес, он бы никому не позволил поссорить нас с тобой.
— Хейли, если ты уже заговорила об отцах, то должна понять и меня. Мой отец очень строг и предъявляет явно завышенные требования ко мне. Но это, в конце концов, нормально. Каждому родителю хочется видеть своего сына великим человеком и поэтому, может быть, он немного несправедлив ко мне, впрочем, как и я к нему.
