Развод: Новая жизнь в 50! (СИ) - Шамс Сур

Всё стало понятным, когда я узнала о его измене. О том, как они с ней наслаждались Парижем, ходили по его улочкам, вдыхали тот же воздух, который я когда-то хотела бы разделить с ним. Это было как плевок в лицо — осознание, что его «любовь» оказалась чем-то настолько пустым и банальным, что даже этот красивый город не мог скрыть всю боль.

Сколько раз я представляла себе, как мы будем смеяться на этих улицах, как он будет держать меня за руку, и как с каждым шагом Париж будет наполняться нашим общим счастьем. А теперь... теперь каждый угол этой вечной суеты напоминает мне о том, что он уже оставил свои следы в этом городе, но не со мной.

*****

Заселение в гостиницу прошло почти механически, как если бы я делала это сто раз, а не в первый. Ощущение пустоты было таким острым, что я едва могла почувствовать запах свежих цветов, которые стояли на ресепшен, или яркость светильников, бросающих тени на стены. Все как-то сливалось в одном сером пятне, и мне не было даже сил оглядеться. Протянула паспорт, подписала бумажку, взяла ключ. Как бы сказала, что всё нормально, что так и должно быть.

Номер оказался просторным, с окнами, выходящими прямо на шумную улицу, где жизнь не прекращалась ни на минуту. Постель была застелена идеально, как в фильмах, а на столе стоял маленький пластиковый контейнер с шоколадками. Поняла, что всё это бессмысленно. Моя рука замерла на дверной ручке, и я на секунду задумалась, почему вообще приехала сюда. Как будто из-за того, что в Париже когда-то должна была быть счастливой, а теперь это просто место, которое не имеет никакого значения.

Стянула туфли и скинула платье, скинув с себя и все эти иллюзии, которые я так старательно носила в себе. Потянулась, но вместо облегчения в теле было только напряжение, как будто каждая мышца ожидала чего-то худшего. Полежала в постели, устроившись, но всё вокруг было чуждым и холодным. Не было ни уютной тишины, ни того тепла, которое я искала в этом путешествии. Голова не отпускала мысли о нём, о том, как он гулял здесь, о том, что так и не вернулось, так и не стало моим. Мечты сгорели, и оставалась только усталость от этой жизни, которая вдруг перестала казаться моей.

Сначала пыталась уснуть, но сон никак не приходил. Мысли как обычно крутились вокруг него. Погубил всё, что мог. Даже Париж, в который я надеялась погрузиться с ним в нечто более настоящее, чем просто путешествие, не мог дать мне покоя. Стены номерка, мягкий свет ночника, — всё это было как фон для мёртвого времени, которое я не знала, куда деть. Хотелось забыться, но не получалось. Сон был мне чужд.

И вот, когда стало совсем тяжело держать глаза открытыми, я закрыла их, но даже во сне чувствовала его присутствие. Может, это был не он, а просто память о том, что было, но мне казалось, что его голос где-то рядом.

*****

На следующее утро, едва проснувшись, сразу направилась в Лувр. Это место всегда притягивало своей атмосферой — древность, величие, искусство, которое способно заставить задуматься о самом смысле жизни. Войдя, шагнула в зал, где на стене висела "Мона Лиза". Стояла перед ней долго, разглядывая её загадочную улыбку. Это была та самая улыбка, которая всегда манила, но никогда не раскрывалась до конца. Почему она такая? Почему она загадочная? Хотелось понять, но чем больше вглядывалась, тем больше казалось, что ответа нет. Только ещё больше вопросов.

Затем, блуждая по залам, случайно оказалась в отделе современного искусства. Здесь царила другая атмосфера: всё яркое, хаотичное, но одновременно осмысленное. Внезапно услышала разговор. Несколько человек обсуждали предстоящую выставку. Смеялись, спорили, обсуждали концепции и идеи. Это был мир художников, где каждый был готов мир перевернуть ради нового взгляда.

— Слышала, у нас тут будет что-то, что всех шокирует. Ты что, не знаешь? — сказал один из них, с огненным взглядом, уверенно тыкая пальцем в своё произведение.

— Да, она будет в этом году… через месяц, — добавил другой, казавшийся немного задумчивым.

И тут один из них, заметив мой интерес, подошёл ко мне.

— Вы тоже художник? — спросил с таким лёгким, дружелюбным интересом, что даже не успела подумать, как реагировать.

Сначала хотелось просто отмахнуться. Подумала: «Что я там, начинающая, только пробую!» Но что-то внутри подтолкнуло не скрываться. Может, это был тот самый момент, когда не стоит бояться показывать свои идеи, даже если они ещё не совсем сложились.

— Начинающий. Только учусь, — сказала немного смущённо.

Он улыбнулся.

— Тогда вам точно стоит к нам присоединиться! Мы организуем выставку современного искусства, и нам нужны новые работы. Это шанс показать себя!

Этот момент застал меня врасплох. Я, конечно, думала, что приму участие в чём-то, но не в этом. В такие моменты всегда хочется отказаться, сославшись на недостаток опыта, на то, что работа не готова, на миллионы «но». Но слова как-то не выходили из головы, и вдруг поняла, что не могу отказаться.

Молчала немного, не зная, что сказать, но и не хотела упустить шанс.

Глава 22

Слова художника всё ещё звучали в голове, когда приняла решение. Согласилась участвовать в выставке, хотя внутри всё сжималось от страха. Что, если работа окажется недостаточно хорошей? Что, если все поймут, что она всего лишь дилетант? Но потом вспомнились слова Джузеппе о том, что иногда нужно позволить себе быть свободной. И тогда решила рискнуть.

И вот я стояла, в окружении ярких красок и смелых идей, ощущая, как внутри разгорается нечто новое — что-то большое и неопределённое, готовое вырваться наружу. В какой-то момент мне стало ясно: искусство — это не только способ выразить себя, но и возможность раздвигать границы того, что считается возможным. Может, эта выставка была не просто шансом для меня, а тем моментом, который подтолкнёт к чему-то большему.

*****

Вернувшись домой, в свою маленькую, немного запущенную квартиру, сняла холст с мольберта и поставила его на стол. Пальцы чуть дрожали, но не от усталости, а от той неизбежной тяги к творчеству, которая никогда не отпускала. Сначала было ощущение, что весь мир замер, а в голове — только звуки города, машины за окном и эхо Италии, такой живой, такой близкой. Образы рисовались сами собой: старый, величественный Колизей, как древний страж времён, мягкий закат, что опускался над Тибром, и такие родные, такие живые улицы Рима, где каждый камень дышит историей.

Но, пожалуй, самым ярким воспоминанием был свет. Тот самый свет, который витающий в мастерской Джузеппе, как будто превращал каждую его работу в нечто магическое. Он был особенным, каким-то волшебным.

Пальцы сами по себе потянулись к краскам. Начала смешивать оттенки, подбирая идеальные, как всегда, терпеливо и долго. Каждый мазок был как слово в истории, каждой линии хотелось придать смысл, и вот, наконец, начала ощущать, как моя работа наполняется этой жизнью.

«Ты можешь почувствовать, как картина начинает говорить?» — как будто спрашивал Джузеппе, его голос в памяти звучал как вечное напоминание. Картина словно была жива, каждый штрих казался частью большого, завершённого пути, куда все они, её руки и эти цвета, должны были привести.

— Так, ладно. Я знаю, что ты хочешь, — прошептала я, поглаживая поверхность холста, — Ты только подожди немного.

Когда работа была завершена, долго стояла перед холстом, не в силах отвести взгляд. На картине был изображён закат, но не обычный. Это был закат, полный света и надежды, словно обещание нового рассвета. Цвета переплетались, создавая ощущение движения, а в центре композиции виднелась одинокая фигура, шагающая вперёд.

Художники, которые занимались организацией выставки, наконец-то пришли, чтобы взглянуть на то, что получилось. Все они выглядели так, будто только что вырвались из мира креативных бурь и ярких идей, с немного запёкшимися красками на руках и глазами, полными ожидания. Один из них, молодой парень с растрёпанными, слегка взъерошенными волосами, остановился у моей работы, и его лицо сразу выразило восхищение. Он присвистнул, как будто увидел что-то по-настоящему особенное.