Предатель. Я тебе отомщу (СИ) - Ким Виктория

– Смысла в том нет, – отвечает он спокойно, почти равнодушно. – Справляться с этим вы умеете и без того, – его губы кривятся в усмешке.

– С жалостью к себе или с защитой? – зачем-то предпринимаю попытку укусить словами, поймать на слабине, но устойчивость его не дрогнула.

– Полагаю, что оба варианты, – свой ответ Игорь сопровождает улыбкой.

– Знаете ли! – факелом вспыхивает я, слова рвутся наружу, горячие, колючие, но обрываются резко, проглатываются, как горькая пилюля. Но тут же осекаюсь. Ссориться с Сергеевым нельзя. Уж точно не мне. Вдох холодный, воздух царапает горло, и выдавливается: – Ресурсы человеческие не бесконечны, – мой голос глух, как эхо в пустоте, усталость накатывает волной, грозящей утянуть на дно. – Я всесильной себя не считаю.

Признание — нож, вонзённый в саму себя, нехотя, но честно, и ненависть к этой правде жжёт изнутри.

Взгляд его долгий, слишком долгий, лучом проникает под кожу, вгрызается в кости, ищет то, что отдавать не хочется. Ощущение от это странное — сразу накатывает физическая тяжесть, хочется отшатнуться, спрятаться, но стою, как статуя, боящаяся треснуть.

– Чего на самом деле желаете, Анастасия? – голос тише, мягче, но опасность таится в нём, как шёпот ветра перед молнией.

– О чём вы говорите? – растерянно переспрашиваю.

– Вы прекрасно меня поняли, – говорит он, не отводя глаз. – Развод? Раздел имущества? Какую выгоду хотите извлечь? – слова падают, как камни в колодец, круги на воде не остановить.

– Мне нужна только месть, – хрипло и без сожаления отвечаю.

Эта правда горит, как костёр из обломков жизни, которому я не дам погаснуть.

Игорь смеется. Смех его — короткий, сухой, как треск ветки под ногой, без злобы, с удивлением и тенью чего-то неразгаданного.

– Тогда вам стоит радоваться, – глаза его блестят.

– Почему?

– Перед вами тот, кого муж ваш ненавидит больше всех на свете, – голос ниже, заговорщический, шёпот в темноте. – Этого мало? – его легкая усмешка кажется мне дразнящей.

– Конечно, мало, – хмурюсь я. – Что мне теперь? Поцеловать вас на его глазах? Детский сад какой-то, – сарказм и вызов выстреливают сами по себе, удивляя саму меня.

Что я только несу? Зачем это сказала?

– А почему бы нет? – его голос звучит мягче. – Всё гениальное — просто. Слышали о таком… Морозова?

Слова Игоря повисают, как вызов.

25. Настя

Воздух между нами дрожит, как натянутая нить, готовая лопнуть от малейшего движения. Слова Игоря повисают в ночи, искры, что грозят разжечь пожар, которого я боюсь и отчего-то… жажду одновременно. Его голос, мягкий, но как будто бы с острыми краями, врезается в меня, как лезвие, что скользит по коже, оставляя холодный след.

Я стою, замерев, чувствуя, как сердце бьётся в горле, как жар и холод борются внутри, и не знаю, куда деть этот хаос, что рвётся наружу.

Он серьёзно? Или решил подшутить надо мной?

– Да вы издеваетесь, – вырывается у меня, голос хрипит, царапает тишину, как ржавый гвоздь по стеклу, и я злюсь на себя за эту резкость, за то, что выдала смятение.

– За вами интересно наблюдать, – отвечает он, и тон его лёгкий, почти небрежный, как будто происходящее — спектакль, где мне отведена роль марионетки. – Расслабьтесь, я всего лишь хотел проверить вашу реакцию. Вы, молодец, не разочаровали. Разумеется, целовать вас я бы не стал, – добавляет он, и уголок губ чуть приподнимается в усмешке, что кажется мне одновременно насмешкой и вызовом.

Последние слова задевают, как заноза, что впивается под ноготь — неожиданно, больно, непонятно, стирая тот смысл, что он закладывал в свой ответ. Я чувствую укол где-то в груди, острый и горячий, и не могу понять, почему.

Где облегчение? Или хотя бы на намек на то, что мне не все равно, что бы он сделал?

Мысли скачут, как пойманные птицы, бьющиеся о прутья клетки, и я сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь в пальцах.

– Почему? – выдавливаю в итоге, и голос звучит тише, чем хотелось бы, с ноткой любопытства, что выдаёт больше, чем мне нужно.

– Вы по-прежнему замужем, – говорит он, и голос его становится твёрже, как камень, что падает в воду, оставляя круги. – Разве это не аморально? – добавляет он, и взгляд — холодный, но с тенью чего-то глубокого — цепляется за моё лицо, как будто ищет ответ, которого у меня нет.

Я замираю. Его слова — как зеркало, что он подносит к моему лицу, заставляя увидеть себя со стороны. Замужем. Это слово — цепь, что всё ещё сковывает мне запястья, ржавое клеймо, что жжёт кожу. Но в его тоне нет осуждения, только логика, холодная и чистая, как лёд, и я вдруг ловлю себя на том, что восхищаюсь этим.

Да, это всего лишь слова, но… Уже повод задуматься над тем, стоит ли ставить Игоря на одну ступень с Артёмом. Возможно, мой босс не такой уж плохой, каким я его себе представляю. По крайней мере, он видит границы там, где все остальные из всего этого круга людей, в котором мне приходится находиться, давно их размыли.

Восхищение смешивается с горечью, как вино с водой, и я киваю, почти невольно.

– Вы правы, – произношу я мягче, чем ожидала. – Вышло бы глупо, – слабая улыбка трогает губы, но внутри всё ещё бурлит, как море, что не может успокоиться.

Он смотрит на меня секунду — долгую, тяжёлую, как будто взвешивает мои слова, — а потом кивает, коротко, деловито.

– Пройдёмся, довезу вас до дома, – говорит он, и голос его возвращается к привычной твёрдости, как будто этот разговор — лишь пауза в его плане.

– Навряд ли вам по пути со мной, – бросаю я, и в тоне сквозит лёгкая насмешка, попытка вернуть себе контроль, хотя усталость уже грызёт кости, как голодный зверь.

– Возможно, – соглашается Игорь, и в голосе мелькает что-то похожее на улыбку, но глаза остаются серьёзными. – Но у меня машина, и торопиться мне некуда, – добавляет он, и это звучит как факт, а не как одолжение, что странным образом успокаивает.

Я не спорю. Силы тают, как воск под огнём, и перспектива остаться одной в этой ночи — холодной, чужой, полной теней — пугает больше, чем его присутствие.

Мы идём к машине, шаги отдаются в асфальте, как метроном, что отмеряет время до конца этого бесконечного дня. Город вокруг — россыпь огней, далёких, равнодушных, как звёзды, что смотрят на меня сверху, не обещая ничего.

Машина Игоря — чёрная, блестящая, как пантера в ночи, — ждёт у обочины, и я сажусь внутрь, чувствуя, как кожа сидений холодит ноги через ткань платья. Двигатель урчит тихо, почти ласково, и мы едем молча, только шорох шин по мокрому асфальту нарушает тишину. Я смотрю в окно, где огни сливаются в размытые полосы, и пытаюсь собрать себя по кусочкам, но мысли — как осколки стекла, что режут руки, стоит к ним прикоснуться.

Когда машина останавливается у дома — серого, безликого здания, что кажется мне сейчас тюрьмой, — я выдыхаю, и воздух срывается с губ сиплым стоном, как у загнанной лани. Напряжение отпускает плечи на краткий миг, точно тяжёлый груз соскользнул с них, но тут же возвращается, ледяной змеёй обвивая позвоночник. Игорь молчит, взгляд его скользит куда-то в сторону, и я благодарна за это — его взгляд был бы сейчас слишком тяжёлым.

– Спасибо, – бормочу глухо, голос вязнет в тишине салона, как муха в смоле, и пальцы, дрожащие от холода и истощения, цепляются за ручку двери.

Выхожу, и ветер хлещет по лицу, острый, злой, как упрёк, что я не в силах парировать. Подъезд воняет сыростью и тленом, шаги эхом разносятся по этажам. Ключи звенят в замке, как оковы, и дверь отворяется с протяжным воем, впуская в эту нору, что я зову домом. Почти сразу включаю свет. Он сразу загорается с задержкой. Тусклый, грязно-жёлтый, порождающий тени, что растекаются по стенам, как пятна прошлого, прилипшие ко мне и не отпускающие.

Туфли падают с ног, холодный пол кусает босые ступни, и взгляд цепляется за платье — тёмно-синее, чужое, что облегает тело, как лживый саван этого дня.