В трубке пару секунд висит абсолютная тишина, а потом все же раздаётся слегка удивленный голос Кирилла Сергеевича.
— Волк, это ты, что ли?
33. Веселые девчонки
— Нет, я ее, значит, возле дома жду, друзей на уши поднял геолокацию отследить, а она, блин, в морге бухает? — стою в дверях кабинета Волк и смотрю на двух пьяных дур. Моя пьянее.
— Кирюш, не ругайся. — Волк прикладывает руку к груди.
— А с тобой я вообще не разговариваю. — хмуро смотрю на нее.
— Добрынский, прости, пожалуйста, я ж не знала, что это ты. — драматично бьет себя в грудь Наташка, а Лена просто смотрит в одну точку на полу и икает. — Но, если честно, я разочарована. Не ожидала, что ты откажешься помочь несчастной женщине. Тебе головастиков жалко, что ли? А если бы я попросила — тоже бы зажал?
— Бля-ять, — стону в ладони и ухожу из кабинета на улицу, прикуриваю.
Это невозможное что-то. Вместо дежурства я сейчас буду развозить пьяных баб по домам. Нет, конечно, это не займет очень много времени, тем более, что я сегодня дежурю вместе с хирургом, который у нас тоже универсальный специалист, и он подменит, если что, но… но я, блин, планировал вздремнуть, выпив подаренного коньячку, а не мотаться по всему городу в поиске моей пропажи.
Выпустив пар и немного успокоившись, возвращаюсь обратно к рецидивисткам. С умилением смотрю, как Волк наматывает все еще икающей Елене Прекрасной шарфик на шею.
— Затягивай потуже, — усмехаюсь.
— Кирюш, — пьяно морщится Наташка и нетвердой походкой направляется ко мне, поднимает свой невинный осоловелый взгляд на мое лицо, цепляясь руками за лацканы моей куртки, чтобы не шататься. — Ну, будь человеком. Ты — красивый, видный мужик. Так?
— Ну, — усмехаюсь.
— Здоровый, — причитает Волк, поглаживая меня по груди, — умный,.. ж-жендельмен.
— Ну и? — усмехаюсь снова и жду продолжения.
— А деток у тебя нет. — шепчет она. — Потому что ты — бобыль. Вдруг ты никогда не женишься? А так ты хоть знать будешь, что у тебя ребенок есть, случись чего. Такие мужики должны размножаться. Это несправедливо, что классные мужики не рожают, а алкаши какие-нибудь детей штампуют пачками.
— Наташ, — вздыхаю, не скрывая недовольства, — тебе надо — ты и роди. Вот готова ты кому-нибудь свою яйцеклетку отдать?
— Ну, это другое.
— Да нихера это не другое! — сердито рычу, отрывая ее руки от своей куртки. — Оделись? Поехали. Елена Александровна, вставай!
— Я не могу, — отзывается она тихо и, на удивление, достаточно внятно. — Кажется, у меня ноги отказали.
— Лена,.. блин, — быстро подхожу к ней и присаживаюсь на корточки, а она переводит на меня взгляд и пытается сфокусироваться на моем лице.
Никакущая. Бледная. С потекшей тушью под глазами. Ревела, что ли, тут?
— Давление, что ли, упало? — хмурюсь и беру ее за запястье, чтобы прощупать пульс.
— Давайте, я тут посижу, — вяло сопротивляется она.
Встаю и подхватываю Елену Александровну на руки. Приходится удерживать ее на одной руке, а другой, обхватив за талию, вести Наташку.
— Иваныч, свет у Волк выключи в кабинете, мы ушли, — кричу охраннику, ногой распахивая дверь и балансируя, как эквилибрист в цирке. — И дверь закрой!
К тому моменту, как мы доходим до машины, которую я сдуру оставил подальше, чтобы не разворачиваться на пятачке, с меня сходит семь потов, потому что два пьяных расслабленных тела транспортировать гораздо тяжелее, чем просто двух щуплых женщин.
Отпускаю Наташку возле машины и ставлю Лену на ноги, чтобы достать из куртки ключи.
— Капец, попили коньячку, — выдыхает Волк устало, будто это не я ее вел, а она меня. — Ой!
Оборачиваюсь на ее “ой” и вижу, как моя ненаглядная фурия кренится в бок, делает несколько нетвердых шагов бочком, пытаясь удержать равновесие, и заваливается в сугроб.
— Лена, — рычу в воздух и бегу к ней, выдергиваю обратно на свет божий, стряхиваю с бестолковой головы снег, а фурия внезапно достаточно рьяно от меня отбивается.
— Пустите, — вырывается она и, спотыкаясь, довольно бодро несется к углу здания.
Блюет, оперевшись о стену рукой.
— Фу, я в машину, — морщится Волк.
— Что “фу”? — усмехаюсь, подсаживая ее. — Ты трупы вскрываешь, принцесса. Смотри, в салоне мне так же не наделай.
Усадив Наташку, иду к Елене Александровне. Она как раз распрямляется, шмыгая носом.
— Ты как? — вздыхаю, разворачивая ее к себе лицом. — Полегчало?
— Мне надо домой, — морщится она, сгибаясь и поглаживая живот. — Выпить что-нибудь от желудка.
— О, да ты еще и гастритник, поди? — усмехаюсь и, приобняв ее за плечо, веду в сторону машины. — Жаль, что вы домой собрались. Такие веселые девчонки. Думал, заедем еще куда-нибудь в бар потусить.
— Издеваетесь, да? — усмехается Елена Александровна и внезапно снова сгибается пополам с приступом рвоты. — Простите. — сдавленно кашляет.
Останавливаюсь и, придерживая ее, чтобы не упала, поглаживаю по спине.
— Да блюй на здоровье, — вздыхаю философски, пытаясь поймать дзен. — Надо тебе пакетик найти на всякий случай. Может, тебя в отделении оставить, прокапать по протоколу?
— Нет, — стонет фурия, распрямляясь и глубоко вдыхая. — Я лучше сдохну дома.
— Ну, как знаешь, — запихиваю ее в машину, пристегиваю ремнем безопасности и вручаю в руки пакет из супермаркета. Слышу громкое “буэ” Наташки с заднего ряда сидений. Закрыв глаза, медленно выдыхаю и тянусь в карман за пачкой сигарет.
34. Самопожертвование
— Кирюш, прости, оно как-то само вырвалось. Я аккуратненько, на коврик.
— Спасибо, Наташ, — вздыхаю, делая музыку погромче.
Никогда не женюсь. Ни-ког-да. Что я там говорил про тепленькую жопку под боком? Нахрен не надо! Одинокая жизнь прекрасна!
— Давай я мойку оплачу.
— Не надо. Ты ж аккуратненько. — вздыхаю.
— Какой-то коньяк термоядерный попался. Крепкий. — продолжает сокрушаться Наташка, а Елена Александровна молча смотрит в окно и клюет носом, прижимая пакет к груди.
Заворачиваю во двор дома Волк и помогаю ей выбраться из машины.
— До квартиры проводить?
— Не-не-не, — машет она руками. — Не надо.
— Кстати, как там твой с раной? Живой? — вздыхаю.
— Сам ты сраный, — обиженно бухтит Наташка, а я подозрительно щурюсь. Что это она его так защищает? Втюрилась, что ли?
— С РАНОЙ, говорю. — усмехаюсь.
— А, — вздыхает она, — да нормально, жить будет, надеюсь.
— Ты бы отправила его уже восвояси, — все же веду Волк к подъезду, потому что райончик у них так себе, могут и по башке огреть. А тут — пьяная звезда, сам бог велел ограбить или выебать.
— Добрынский, не мешай мне веселиться, — покорно идет она рядом. — Я же не мешаю тебе. Кстати, про Лену.
Закатываю глаза.
— Жалко так ее. Мужик бросил, детей нет, с работы уволили. И ты еще вредничаешь.
— В смысле: уволили? — хмурюсь.
— В прямом. Вынудили уйти. Сказала, бывший мудак ее постарался, видимо. Придрались, что акт по твоей травме слишком хороший. Она и написала заявление, чтобы под повторную проверку тебя не подставлять. Нравишься ты ей, похоже. А влюбленная женщина склонна к самопожертвованию... А ты — жмот.
Снова закатываю глаза и вздыхаю.
Проводив Наташку до второго этажа, жду, когда она найдет ключи и зайдет в квартиру, а после выхожу на улицу и прикуриваю. Неспеша направляюсь к машине и, встав возле передней пассажирской двери, рассматриваю через стекло Елену Александровну, спящую беспробудным сном алкоголика.
