Простите, пожалуйста. Сегодня я сама не своя, потому что… потому что меня убили.
Руки дрожали так сильно, что я не сразу попала ключом в замочную скважину. Сердце стучало быстро и отдавало болью под ребром. Даже когда меня предал Савранский, не болело как сейчас.
Скинув с шеи душный шарф, я ввалилась в коридор и сразу увидела сына.
Тот сидел на кухне и что-то ел прямо из сковородки.
- Ма, - он радостно улыбнулся при виде меня, - а я нам картошечки нажарил. С грибами. Ну как с грибами, с шампиньонами, у них от грибов одно название. Но вкусно.
Я облокотилась плечом о дверную арку и смотрела на своего мальчика. Такого взрослого и такого дурного. Длинное, жилистое тело, лысая голова, смешно торчащие уши. Все родное и все чужое одновременно. Больше не мое.
- Никит, нам надо поговорить.
Сын оторвал взгляд от сковородки с картошкой и быстро отрапортовал:
- Во-первых, это не я, а во-вторых, я нечаянно.
Скинув с ног удобные кроссовки, я прошла в кухню. Села на стул, прямо напротив Никиты. Тот отодвинул подставку с горячей сковородой в сторону и посмотрел на меня. Во взгляде сына читались беспокойство. Наверное, со стороны я выглядела очень плохо. Так плохо, что Никита спросил:
- Мать, ты заболела?
Черты его лица, движение головы, свет, бьющий по глазам и место, на котором мы сидели, напомнили о разговоре с Кешей. Сколько раз мы встречались вот так на кухне, чтобы обсудить, как будем дальше делать мне больно. Как надавить посильнее ранку, расколупать грязным ногтем, а потом присыпать солью, чтобы никогда не заживало.
Дежавю какое-то.
- Никит, пошли в комнату поговорим.
Казалось, что если я поссорюсь за этим столом еще с кем-то, то я никогда больше не смогу есть на кухне. Кусок в горло не полезет. И вообще придется замуровать арку, потому что даже зайти сюда будет мне не по силам.
Сын странно дернул плечом, но встал и поплелся вслед за мной. В зале мы еще не скандалили. Премьера, так сказать.
Я села на диван, прямо посередине, а Никита, покрутив лысой головой, что-то прикинул, решил и выбрал для себя кресло. Поближе к выходу.
- Никит, это ты показал то видео в ресторане?
В этот момент я еще надеялась, что все, что сказала Женя не правда. И я пойму это сразу. Никита округлит глаза, смешно нахмурит косматые черные брови и станет ругаться на глупую мать.
Так должен был отреагировать мой мальчик. Невиновный, любимый, настоящий соратник и близкий по духу человек.
Я ждала этого, но с каждой секундой понимала – напрасно.
Никита тяжело сглотнул. Кадык его дернулся и скрылся за воротником фланелевой рубашки.
- Ругать будешь?
- Отчего же, хвалить. Какой ты у меня умничка, так все здорово придумал!
Я закрыла ладонями глаза, веки пекло от напряжения и невыплаканных слез. Хотелось выть от боли и обиды.
- Мам, не плачь только, - услышала я близкий голос.
- Не подходи. Вернись туда, где сидел, - приказала сыну, и тот послушно отступил назад и снова плюхнулся в кресло.
- Зачем?
- А разве не понятно?
- Не очень, просвети, пожалуйста.
- Ооох, - Никита подскочил со своего места и принялся шагать по комнате. Как маятник он качался из стороны в сторону по одной и той же траектории. Вперед и назад. Три шага вправо и столько же влево. До тех пор пока меня не укачало.
- Хватит! – Вскричала и я встала, потому больше не могла сидеть. Кажется, у меня затекло все тело и ноги перестали слушаться, потому что я пошатнулась и схватилась за стол, чтобы не упасть.
- Мам, - Никита бросился ко мне на помощь.
- Не подходи, - прорычала я. – Скажи, зачем ты это сделала?
- Чтобы все закончилось!
- Отлично. Все и закончилось. Доволен?
Он неуверенно кивнул.
- По правде говоря – да. Не совсем так, как я хотел, но в целом все не плохо.
В комнате стало очень душно. Я так и не успела переодеться с работы и сейчас эта одежда давила мне на ребра, так что я больше не могла дышать.
- Никит, открой окно, - прохрипела я, - жарко.
Сын кинулся к подоконнику, потянул на себя ручку, и через секунду в комнату ворвался порыв холодного воздуха.
- С невестой меня знакомить будешь? – задрав лицо вверх, я провела по щекам пальцами, будто умывалась этим свежим воздухом, как люди умываются водой.
Никита подозрительно долго молчал. Не выдержав этой гнетущей тишины, я посмотрела в его сторону: - стоит, ковыряет пол носком тапки, насупленный и красный, как рак.
- Не познакомлю.
- А что так? Показать стыдно?
- Невеста еще не знает о своем статусе. Да и не пойдет она.
- Может тебе так просто кажется, милый? Ко мне вот сегодня пришла одна и рассказала о вашей неземной любви.
- О чем? Кто пришла?! - Сын пронзил меня острым взглядом.
- Ну как кто, - я развела руками. – Твоя любимая женщина, Женечка Соколова. Немножко твоя, немножко папина, на сдачу Тамаркина. Ну чего хмуришься, ты ведь специально слил то видео. Чтобы я все узнала, и папа разошелся с Женей, освободив тебе дорогу.
- Специально, - кивнул Никита, - но только ты все не так поняла.
Никита подскочил ко мне, силой усадил на диван и сам плюхнулся рядом. Смотрел преданно, как собака, говорил быстро и искренне:
- Мам, ваша Соколова попросила меня глянуть комп, когда я из армии вернулся. Типа сломался и не включается, ну я и полез спасать даму. А пока шарил по папкам, нашел кучу фильмов прикольных, с ней и с… отцом. Понимаешь? Я несколько себе на флэшу скинул, когда комп ей вернул, вот и все.
Никита не умел врать. Это у него в меня. В отличие от Савранского, который по должности носил на лице маску, сын рубил всю правду до конца. И выдавали его не только топорные, не правильно подобранные слова, но и мимика сельского дурака в Эрмитаже.
Брови скачут на лбу, как две толстые гусеницы, а взгляд ошалевший такой, притрушенный.
- То есть ты не влюблен в Женю?
- Да как можно, она же это, прости… Господи, - искренне возмутился сын. Он вытер руками красное от волнения лицо и встряхнул пальцы, будто скидывал с себя все напряжение этого дня. – Фух, мне аж полегчало, как я во всем признался!
- А мне нет. Зачем ты показал то видео?
- Чтобы ты увидела.
- Для этого нужен какой-то особенный экран? С определенным разрешением? Такой был только в ресторане, а дома никак?
Никита поморщился. Тон моего голоса намекал, что буря не миновала. Я была так зла. На сына, на мужа, на своих родителей, на Тамару и на себя, что эта ярость, тщательно копившаяся и подавляемая, разрослась как на дрожжах и грозилась вылезти наружу.
- Ты специально показал фильм при всех?
- Специально, - Никита опустил лицо вниз, так что я больше не видела его бесстыдных глаз.
- Я могу узнать, зачем?
- Чтобы ты его точно бросила.
- Понятно, - всхлипнула я. – Значит, чтобы решиться на что-то, меня нужно публично окунуть лицом в навоз, верно? Унизить и растоптать.
- А что не так? – Никита вскинул выбритую голову и бросил на меня острый, отчаянный взгляд. – Сработало же! Сработало!!! Я знаю тебя, если бы все случилось тихо, то папа бы смог убедить, что тебе все показалось. Потом подключились бы другие родственники, и вот ты уже плачешь в туалете и улыбаешься в столовой, когда подаешь нам обед.
- Не высокого же ты обо мне мнения.
- Ну как есть, - ощерился сын. – Плавали, знаем. Отец тебя ни в грош не ставит, сидит на работе, пока ты везде за него отдуваешься, а ты делаешь вид, что все нормально и прячешься за своими шуточкам. Я что не вижу? Я же сам такой же! Отшучиваюсь, когда у самого внутри погано! Поэтому да, пришлось сделать вот так. Потому что предательство ты бы простила, а задетую гордость нет.
- Все видели этот позор, - не глядя на Никиту, прохрипела я. В комнате стало холодно. Распахнутое окно больше не давало легким воздух, оно вымораживало меня изнутри, так, что скоро вместо бьющегося сердца останется кусок льда, как у Снежной Королевы.
