Красивый. Наглый. Бессердечный - 2 (СИ) - Туманова Кира

- Подождите... Подожди! – В нетерпении тарабаню о столешницу грязными ладонями. – Какого Андрюхи?

- Я и говорю, - сурово продолжает бабуля, - Я матери твоей говорила, что за Стаса держаться надо. Повезло, девке, взяли беременную...

- Беременную?

В недоумении трясу головой. Ощущение такое, словно меня стукнули по голове, встряхнув все внутренности.

В ушах звенит, и мне кажется, что это болезнь Зои Михайловны каким-то хитрым путём проникла в мой мозг и сейчас грызёт его, уничтожая нейроны. Кружатся лица отца, Арины... Испитое лицо какого-то Андрюхи... Только свою мать я не могу представить. Я не видел её никогда, отец даже фотографий не держал, а её имя было у нас под запретом. Сказал, что мать меня бросила и уехала, а потом умерла – вот и всё, что я о ней знаю.

- Ну да, - как само собой разумеющееся отвечает Зоя Михайловна, - нагулянный ты. Лиза уж очень в Андрюшку была влюблена. Замуж мечтала за него выйти. Только бросил он её, а ты вот уже получился. Ох, и ревела она! Если бы не рёв её, я, может, и не догадалась бы...

Почему. Почему? Почему! Это слово стучит у меня в голове. Как звонкий теннисный мячик носится от одного виска к другому.

Почему отец мне никогда не рассказывал, что мы не родные? Зачем так противился нашему с Ариной сближению, если знал, что мы не родственники?

- Стас к нам в деревню приехал на пару недель, в администрацию. Лизу увидел, она ему в душу сильно запала. Мужчина городской, взрослый, серьезный. Предложение быстро сделал. А, может, то и Лизка постаралась. Я ей сразу сказала – рассказывай всё, как есть и не думай утаивать. Живота, может и не видно, но не дело это – свой позор прятать. Будешь его за нос водить – Стас тебе этого не простит!

Стас тебе этого не простит!

Эта фраза всплывает в голове. Что-то такое бабуля бурчала в машине.

Крепко жмурюсь и снова распахиваю глаза. Видимо, Зоя Михайловна всё-таки начинает подозревать что-то. С подозрением косится на меня.

- А Стас говорил, что он тебе всё рассказал.

- Да, - потираю лоб. – Я в курсе. То есть... Немного в курсе. Почти... А моя мать? Что с ней?

Глаза Зои Михайловны подёргиваются печальной дымкой. А я замираю в ожидании ответа. Каждая секунда – как вечность.

А вдруг, она жива? Столько лет я жил во лжи. Может отец выгнал её? Может она убежала к этому своему Андрюхе и скитается сейчас?

От смеси страха и надежды меня перекручивает сильнее, чем от новости, что отец мне неродной. Я никогда даже мечтать о матери не мог! Задушил в себе любые тёплые чувства к ней. Один раз я разрыдался до соплей и истерики в детском саду на утреннике 8 Марта во время исполнения песни о маме. Больше в детский сад я не ходил, у меня были няни.

Просмотр мультфильма про мамонтёнка в нашей семье приравнивался к злостному преступлению, и я увидел его только лет десять назад. Зря отец старался, мог показать мне, второй раз я бы точно смотреть не стал.

Все вопросы на эту тему вознаграждались затрещинами. И инстинкт самосохранения научил меня глушить собственное любопытство.

- Что с ней? - Повторяю тихим шёпотом.

- Умерла, - Вздыхает Зоя Михайловна и одновременно с этим вздохом я слышу, как разлетаются осколки моей разбившейся надежды. – Родила тебя и умерла. Наверное, от тоски.

Между нами повисает тяжёлое молчание. Мысли скачут хороводом. В груди жжёт – так хочется выстроить их в линеечку, аж припекает.

Я уже понимаю задворками сознания, что Арина мне не сестра. Но я пока не могу осознать эту мысль. Боюсь принять её в полной мере.

Я запихнул мечту о любви в те же тайники, где хранилась мечта о маме. И теперь боюсь дарить себе ложную надежду. Вдруг бабуля что-то путает? Вдруг она ошибается?

- Да, вот так бывает в жизни. – Снова скорбный вздох, от которого мне хочется прижать Зою Михайловну к груди и погладить по аккуратно причёсанной седой голове. – Стас-то неплохой был. Лиза сильно обидела его...

Телефон в кармане взрывается бодрой мелодией, прерывая её рассказ. Я нервно хватаю трубку, глянув на незнакомый номер, тут же отключаю его. Но бабушка, охая, встаёт и идёт к раковине. Гремит посудой и шумит водой, начинает тихо напевать.

Что за невезение! Как не вовремя позвонили!

Мне хочется спрашивать ещё, но понимаю, что бабушка пытается успокоиться. Вспоминаю краткие инструкции Гематогеныча и выхожу из кухни. Сейчас лучше не провоцировать на эмоции, а оставить её одну.

В ванной долго плещу в лицо ледяную воду. Ощущение, словно я пил неделю, и в голове полный кавардак. Кажется, что извилины опухли.

Облокотившись на раковину рассматриваю своё бледное лицо. Ледяные капли с мокрой чёлки капают на шею и уже тёплыми сбегают за воротник футболки.

Что мне делать?

Снова звонит телефон. Тот же номер.

Задолбали! Опять жму на отбой и ерошу волосы двумя руками.

Чёрт! А вдруг я сейчас слышал больные фантазии?

Опять звонок, да сколько можно! Отклоняю его ещё раз и с трудом удерживаюсь, чтобы не впечатать несчастный смартфон в стену.

Палец дрожит, когда я листаю список контактов и останавливаюсь на ней. Смотрю на знакомый номер, покусывая губы. Позвонить или сначала выяснить у бабки подробности? И как я их проверю?

Ладони чешутся от желания что-то сделать прямо сейчас. Я должен что-то сделать. Должен!

Ноги не держат, и я сажусь на пол. Прямо на коврик, упираюсь спиной в стену.

Под гулкие удары сердца бесконечно долго жду, когда Арина возьмёт трубку.

Глава 31.

Искусство скрывать – высшая форма отчаяния

Арина

- Если хочешь, я уйду прямо сейчас. – Лев призывно смотрит на мои губы, и я склоняюсь над тарелкой.

- Не обязательно...

Терзаю ножом и так измочаленный в крошево бифштекс. Блюдо, заботливо приготовленное поваром, теперь напоминает что-то из репертуара маминой бюджетной столовой.

Я волнуюсь. И понять не могу, что не так?

Мне неловко! Я не могу отделаться от тяжёлого ощущения, что Лев меня будто сканирует, изучает, анализирует.

Я уже и не помню, сколько было у нас таких встреч. Пять, шесть или десять. Лёгкость не приходит, и я продолжаю его стесняться. Боюсь сказать глупость или выглядеть, как провинциальная курица.

Внутри – пустота. Нет искры, чтобы зажечь смех, нет сил на глупую песенку под нос. Даже перед сном не получается нырнуть в мечты о совместном отпуске или белом платье. Вместо этого я копаюсь в обрывках наших разговоров, как нищий в объедках, и пытаюсь придумывать остроумные и изящные ответы.

И его слова о том, что я – “идеал”… Давят, будто плита. Я же не такая! Обычная, до оскомины.

Может быть, я не могу влюбиться, потому что слишком сильно этого хочу?

– Ариночка, что случилось? Ты грустная сегодня.

Взгляд Льва, как сверло, буравит насквозь. И эта ладонь, скользящая по столу, накрывающая мою руку, сжимающая запястье… Нож со скрежетом падает на тарелку.

Лев привстает, не отрывая глаз, подносит мою руку к лицу, и вот уже его губы обжигают кожу. Целует каждый палец, медленно, демонстративно, словно репетирует страсть для сцены. А меня передергивает, хочется вырваться.

Неприятно. Неудобно. Никаких бабочек, только тяжесть. И стыдно, оттого, что он, черт возьми, это чувствует.

Звонок телефона звучит, как спасение! Выдергиваю руку и хватаю трубку, не глядя.

– Извини, – кривлюсь в подобии улыбки и отвечаю.

– Арина, привет. Нам нужно поговорить… – Хриплый, сорванный голос, от которого сердце кувыркается в пропасть, обрывается и снова взлетает к горлу, заставляя задыхаться.

Лев хмурится, прожигая меня взглядом. Нужно встать, уйти, чтобы говорить спокойно. Но я не могу.

Я не в силах одновременно выдержать этот голос, вызвавший бурю внутри, и тяжелый взгляд напротив.

– Привет, – шепчу в ответ. – Я слушаю.

– Арина, понимаю, как это прозвучит, но… ты не моя сестра.

Внутри меня – хаос. Что-то болезненно бьется, колотится, ломая ребра изнутри.