Красивый. Наглый. Бессердечный - 2 (СИ) - Туманова Кира

Так это документы! Наверное, юрист передал. Явно, меня это тоже касается.

Руки всё равно дрожат, когда я снимаю крышку. С удивлением кручу в руках квадратик пожелтевшей фотографии, с которой на меня смотрит грустная женщина. Совсем юная.

- Красивая... – задумчиво шепчу, откладывая портрет в сторону.

Поверх пожелтевших бумаг лежит свежий листочек, выдранный из простой школьной тетрадки в клетку. Свернут пополам.

Неспешно беру листок в руки и разворачиваю.

«Дорогой сын. Думаю, я имею право так тебя называть. Надеюсь, ты тоже сможешь говорить обо мне «отец». Я знаю, что мне осталось недолго, и хотел кое-что тебе рассказать...»

Чуть не роняю бумагу из рук, прочитав начало. Что это? Наш отец?

Во рту пересыхает, и я впиваюсь взглядом в расплывающиеся перед глазами строчки. Пропускаю все о душевных терзаниях Станислава Эдуардовича, который переживал, что не может поговорить с сыном лично, пытаясь скорее перейти к сути.

«…Правда в том, что… я не твой родной отец. Я уже перестал обвинять твою мать... Хотя было время...»

О господи!

Прижимаю к губам ледяные пальцы. Несколько раз бегаю глазами по тексту, пытаясь осознать смысл. Как не отец? Но этого же быть не может!

Глаза заволакивает пеленой, но я всё равно боюсь отвести взгляд от письма, словно буквы могут исчезнуть, раствориться в воздухе.

«Не отец» - перечитываю снова и снова. И маленькая чёрточка поверх прописной буквы «т», словно кирпичик – надежный, четкий и понятный.

Зажав письмо между коленями сижу какое-то время крепко зажмурившись, боясь поверить в то, что увидела.

Не может быть! Это какая-то ошибка!

Моргаю несколько раз и вновь впиваюсь взглядом в строчки. Бегаю пальцем по ним, стараясь не умереть от волнения. Сердце сейчас разорвёт грудную клетку.

«... Ты родился семимесячным... Очень переживал потерю Лизы... Тебе было три года, ты сильно болел, и знакомый врач сказал... Тогда у меня и появились подозрения... Я и подумать не мог, ты не представляешь, что со мной творилось!..»

Переживаю боль своего отца, как свою. Он получил огромную порцию шока, обиды и недоверия от новости, что любимая женщина его обманула. Уж я-то знаю, что такие сюрпризы бьют по голове крепче обуха топора. Всю жизнь его грызли внутренние демоны, разрывался между ненавистью, обидой, любовью и долгом.

«...В тот день всё и случилось. Я был сильно пьян... Я даже не помнил, как зовут ту девушку... Меня отмазали высокопоставленные друзья и мне стыдно до си пор... Я не знал, что у нашей связи были последствия... Не перестаю корить себя за это...»

Не выдержав, вскакиваю. Перед глазами бледное лицо матери. Кто бы мог подумать, что она стала случайной пешкой на доске, где разыгрывалась семейная трагедия. Она просто оказалась не в том месте и не в то время.

Стыдно, больно, грязно...

Следующие абзацы мне немного знакомы, они о том, как моя мать узнала Станислава Эдуардовича и пришла в больницу. Перескакиваю эти строчки.

«Кир, я не хотел, чтобы ты знал о том, что я сделал с матерью Арины. Я всегда хотел быть примером для тебя. Если бы вы общались с Ариной, правда выплыла бы наружу»

Зажав письмо в руке, встаю и вжимаюсь мокрой от слёз щекой в своё кашемировое пальто.

Мне всегда казалось, что Станислав Эдуардович отлит из стали. Не могла представить, что под каменной маской бушуют настоящие страсти. Человек любящий и ненавидящий своего сына одновременно, сломал наши жизни, чтобы не посадить пятно на свою репутацию.

Усилием воли заставляю себя сесть и дочитать. Мир и так порядком пошатнулся, я уже не боюсь погибнуть под его руинами.

И предчувствие не обманывает меня. Станислав Эдуардович считал меня рохлей и неудачницей, настолько неприспособленной, что готов был отдать мне всё, лишь бы я как-то выжила.

Переписать на меня наследство - отличный ход, чтобы заглушить чувство вины перед моей матерью и потешить самолюбие.

«...Кир, я дал тебе образование, связи и дорогу в жизни. Ты сильный, она – слаба. Ты справишься, она – вряд ли. Пропустим вперед девочек, правда?»

Возможно, мне было бы обидно. Но сейчас не тот момент.

Внутри меня происходит настоящая генеральная уборка. Все грязные и запретные чувства, которыми я тяготилась, словно смываются мощной волной откровений. Пелена спадает с глаз, и мир вокруг обретает новые краски — такие, какими они были на самом деле.

Я мечусь по прихожей с письмом в руках, лихорадочно размышляя, что же теперь делать.

Боже мой, я бы отдала сейчас целую декаду своей жизни ради одного лишь номера телефона Кира.

Позвонить ему — вот единственное, что важно. Рассказать всё, как есть. Кажется, если не услышу его голос прямо сейчас, если не почувствую тепло его объятий, я просто перестану существовать.

Натягиваю пальто на дрожащие плечи, вызываю такси, и, как автомат, диктую мамин адрес. Если сейчас же не увижу её, если не выговорюсь хотя бы ей… я точно не доживу до утра.

Глава 33.

Делай, что должен, и будь что будет, даже если это кажется безумием

Кир

- Кирюша, ты куда? – дребезжит бабуля, вытирая руки полотенцем.

- Я быстро, скоро вернусь.

Срываю куртку с вешалки так резко, что слышен треск разрываемой ткани. Кажется, оторвал петельку.

Не важно! Прыгаю в одном кроссовке, пытаясь нацепить второй на ходу.

Я должен что-то делать. Я не смогу теперь спать, есть жить. Я вообще ничего не смогу!

Арина где-то с другим мужиком, а я здесь. Я знаю всё, но как ей сказать?

- А я ещё чай заварила, может будешь? На дорожку... – Бабка хитро прищуривается.

- Некогда! А, стой, подожди...

Как был, в одном кроссовке лечу на кухню и перекрываю газ. Ну его на хрен, ещё взорвет нас.

В прихожей щелкаю предохранителями. Вдруг начнет гладить что-нибудь, с неё станется. Вон какая активная!

Бабуля смотрит на меня, поворачивая голову влево и вправо, как флюгер. Обиженно поджимает губы.

- Думаешь, я совсем чокнутая? Хоть свет мне оставь.

Словно очнувшись, смотрю на неё. Чёрт! Так нельзя!

Наклонив голову, жестко потираю руками лоб. Чего с ней делать-то? Она же как ребёнок!

Задумавшись смотрю на бабулю. С собой взять?

- Все, собирайся. Вместе поедем? – хватаю её плащ, перекидываю его через плечо. Подойдя к ней сзади, развязываю фартук.

- Куда? – оборачивается и хлопает глазами.

- Потом узнаешь.

Пока Зоя Михайловна неторопясь продевает руки в рукава, я переминаюсь за ее спиной.

У меня внутри целая смесь эмоций, от ужаса до надежды. Быстрее! Чего она еле-еле тянет. Еще вниз будет спускаться целую вечность.

Мне кажется, если остановлюсь, то сердце не выдержит – порвётся, как та петелька от переполняющих его чувств.

Сейчас меня гонит вперед адреналин и желание рассказать всем о том, что я узнал пару часов назад. Тайна распирает меня, желает вырваться наружу.

Арина сейчас с каким-то мужиком, я это четко понял. И нет ничего тупее, чем заявиться к ней и орать под окнами «я твой брат, мне бабушка сказала».

При мысли о том, что она в обнимку с этим гондоном будет стоять у окошка и смеяться, внутренности перекручиваются, как белье в центрифуге.

У неё там романтик, а я... Что ж. Посмешищем я точно для них не стану! Единственный выход – ехать к Светлане Сидоровне. То есть Светлане Сергеевне.

Сидя в такси пропускаю мимо ушей жалобы на то, что так нельзя, что в гости так не ездят, нужно купить торт и цветы.

А у меня внутри всё горит, пожар настоящий! Какой на хрен торт!

Может и лучше, если Зоя Михайловна поедет со мной. Мать Арины больше поверит свидетелю, чем мне.

Я помню дом и обосанный кошками подъезд, и дверь квартиры. Так, будто это было вчера.

- Зоя Михайловна, поторопись!

- Нас ждут что ли ко времени?

- Да, ко времени! Я так потерял шесть лет. Давай, каждая секунда на счету.

Почему-то мне кажется, стоит рассказать всё матери Арины, как всё встанет на свои места. И молюсь всем богам, чтобы она не переехала. Чтобы она была дома.