В разводе. Ты нас недостоин (СИ) - Ива Элль

Та хмурится:

– Мне это всё очень не нравится.

– Мне тоже, – закатываю глаза.

Марина Аркадьевна шагает ко мне, глядя, как на врага.

– Ты испортила жизнь моему сыну… и мне, – всхлипывает горестно, – своим появлением в его жизни…

Ну да, конечно. Но почему-то даже Кирилл говорил мне обратное. Я скорее склонна верить этому мужчине, чем Марине Аркадьевне, которая собственного сына чуть не угробила своими безумными затеями.

– Уходите отсюда, – командую. Я не собираюсь с ней общаться, тем более не при маме. Ведь знаю, что ничего хорошего от этой женщины я не услышу. – Зачем вы пришли наседать на мою мать? Я сейчас Натану позвоню. Хотите?

Угроза должна была подействовать на неё, как ушат холодной воды. Но женщина только вскидывается, сжимая кулаки и выпрямляя свою тощую спину.

– Давай, звони! Давай! Пусть он окончательно вышвырнет меня из своей жизни! Меня – родную мать! И ради кого?! – она всплёскивает руками, трагично вытирая лицо от слёз.

– Причём тут «ради кого»? – удивляюсь. – Вы же ведёте себя с ним хуже врага. Подсунули ему какую-то, прости господи, аферистку-отравительницу! Хотя, с кем я говорю… вы даже использованные презервативы у собственного сына воруете, чтобы её оплодотворить!

Моя мама хватается за сердце, и холод прокатывается по моей спине.

Я беру Марину Аркадьевну за плечо и тяну на выход – незачем маме всё это выслушивать. На то и был расчёт: Марина Аркадьевна решила надавить на меня именно с этой стороны. Сволочь, по-другому не скажешь.

Надо попросить на ресепшене, чтобы к маме никого не пускали. Всё-таки ей нужен режим, а не эта дурацкая нервотрёпка.

Марина Аркадьевна дёргается из моих рук. Когда мы выходим в коридор, она почти кричит:

– Я не оставлю это просто так! Не оставлю никогда! Я пойду жаловаться на тебя – в прокуратуру, президенту, в сообщество матерей! Меня поймут и услышат! Мне дадут совет! И тебя накажут по всей строгости за то, что ты рушишь семью!

Я смотрю на неё как на умалишённую.

– Вам пора понять и принять, что ваши дети выросли и живут своей жизнью, в которой вам больше места нет. Вы сами себя его лишили своими поступками, Марина Аркадьевна. Но почему-то этого не видите и не понимаете. Быть может, поймёте, когда будет слишком поздно. Сейчас пока ещё есть крошечный шанс, что дети вас простят за ваши закидоны, но он совсем крошечный. Понимаете? Почти уже ничего не осталось. Пора делать выводы.

– Нет! Это всё ты! – шипит она. – Всё ты! Я всегда была против тебя с самого начала! Я говорила Натанy, что ты нам не ровня! Говорила, что ты не та женщина, которая достойна его! Но он не слушал меня! Слишком самостоятельный вырос! Ко мне не прислушивается совсем! А сейчас командует мной, как какой-то собакой! Ещё чуть-чуть – и руку на меня поднимет! В туалет меня загнал – сидела там, как какая-то сколопендра под плиткой! Где это видано?! Где, я тебя спрашиваю, Эвелина?! И всё это из-за тебя!

Качаю головой. Бесполезно. Это просто бесполезно.

Разворачиваюсь, иду на выход. Я знаю, что она пойдёт за мной следом. Я просто провожу её до крыльца, а потом вернусь к матери, заранее предупредив на ресепшене, чтобы Марину Аркадьевну больше не пускали. Это деструктивный элемент: он только усугубит мамину болезнь. Мама вот-вот только пошла на поправку.

Марина Аркадьевна догоняет меня у лестницы, хватает за руку, разворачивает:

– Не нужно разговаривать со мной как с ненормальной! Ты слишком высокого о себе мнения! Ты – нищебродка! Ничего не стоишь! Поняла?! Я добьюсь того, что Натан выбросит тебя из своей жизни! Он поймёт, кто ты такая!

Она вдруг толкает меня. Быть может, не специально – просто от злости, на эмоциях. Но это неожиданно. Я неловко покачиваюсь, невольно цепляюсь за неё, потянув на себя, и выходит так, что я остаюсь стоять на месте, вернув равновесие...а женщина, потеряв его, летит с высокой лестницы вниз.

37

Несколько долгих, томительных секунд стою с тяжело бьющимся сердцем, глядя на упавшую женщину. Она не подаёт признаков жизни.

Затем дрожащими руками достаю телефон.

– Доча, что это? – мама появляется за спиной, как из ниоткуда.

Невольно вздрагиваю, едва не роняя телефон на лестницу.

– Мама…– оборачиваюсь, смотрю на нее жалобно. – Она упала…

Женщина хмурится, затем смотрит вниз и видит Марину Аркадьевну. Её глаза испуганно округляются.

– Как же так… – произносит хриплым шёпотом, затем рывком бежит назад.

Я слышу, как она зовёт на помощь.

Набираю Натана, не отводя взгляда от бывшей свекрови. Мужчина не берёт трубку – быть может, занят. Чёрт. А ведь он мне так сейчас нужен. Безумно нужен. Потому что я знаю, что виноватой останусь именно я. Именно я, чёрт побери, несмотря ни на что.

Несмотря на то, что Марина Аркадьевна сама меня толкнула и сама же потеряла равновесие в результате.

Руки дрожат. Я спускаюсь с лестницы и присаживаюсь возле женщины. Она тяжело дышит, рука вывернута неестественно, но крови нет.

Кажется, рука приняла на себя весь удар.

То, что дышит – уже хорошо.

– Марина Аркадьевна… – спрашиваю тихонько, опасаясь прикасаться.

Но та только стонет.

Через мгновение слышу быстрые тяжёлые шаги. Появляются санитарки, медсестры, ахают. Несут носилки.

Меня отпихивают в сторону.

– Как она упала? – кто-то спрашивает резко.

– Посмотрите по камерам, – говорю, понимая, что любое оправдание сейчас будет действовать против меня. Я уже вижу на себе странные взгляды.

Одна из камер темнеет как раз над нами.

– Да она уже год как не работает, – отмахиваются санитарки.

– Позвоните сыну… – хрипит Марина Аркадьевна не своим голосом. – Позвоните ему… расскажите, что это всё она! Она меня толкнула! А я говорила… она меня убила… всегда этого хотела… позвоните НАТАНУ!

Я рвано дышу. Поднимаюсь, глядя, как её уносят.

Мама стоит наверху лестницы и смотрит на меня. Мне не нравится её взгляд.

– Я её не трогала, – говорю.

Мама кусает губы.

– Ты что, мне не веришь?

– Да почему же не верю, – говорит она спокойно. – Верю, конечно. Это Марина Аркадьевна явно не в себе. Она тебя ненавидит. Люто.

– Вот видишь… – вздыхаю с облегчением. – Она меня толкнула, а я зацепилась за неё. И вышло так, что она полетела вниз, а я осталась стоять.

Мама кивает.

– Идём, – протягивает руку. – Выпьешь воды. У меня и валерьянка есть.

Я поднимаюсь с облегчением, беру её за руку. Мама обнимает меня, гладит по спине.

– Спокойно, спокойно… Тебе просто не повезло. Не повезло встретиться с такой женщиной, как Марина Аркадьевна. Но это тебе… – хмыкает, – за хорошего мужа, так сказать. Компенсация для баланса. Чтобы жизнь мёдом не казалась.

– От такого баланса можно крышей поехать… – шепчу.

– Да уж. Это точно. И инсульт схлопотать, – мама берёт меня за руку, и мы с ней идём в палату.

Через минуту мне перезванивает Натан.

– Что случилось? – спрашивает.

Я не знаю, как ему сказать. Открываю рот, но слова не вылетают.

Мама отбирает у меня трубку:

– Натан, это я. Слушай… Эва в шоке. Тут такое стряслось. Твоя мать такая актриса… но, кажется, на этот раз она переиграла саму себя. С лестницы упала и пытается подставить мою дочь. Я не знаю, что с ней – приезжай, посмотри. Быть может, руку сломала. Но то, как она орала, что это Эва её толкнула, говорит о том, что всё с ней в порядке.

Мама жмёт отбой. Смотрит на меня.

– Спасибо… – шепчу хрипло.

Она коротко кивает:

– Кто же ещё тебя защитит, кроме меня? Я знаю, что для тебя лучше. Ты знаешь…– она усаживается рядом со мной, смотрит мягко: – Даже если б ты и правда спихнула эту старую дуру с лестницы, я бы всё равно стала тебя защищать.

– Мама… – улыбаюсь невольно.

Та смеётся:

– Ну а что? Она заслужила тысячу раз такого отношения, эта старая ведьма. Сколько она крови тебе попортила. Да и не только тебе – и сыну своему тоже, не так ли?