В разводе. Ты нас недостоин (СИ) - Ива Элль

Медленно киваю:

– Да… более чем.

Пока мама отпаивает меня валерьянкой, проходит минут, наверное, двадцать.

И вскоре я слышу на этаже знакомые шаги.

Натан заходит в палату, видит меня. На секунду в палате повисает странное напряжение.

Я жду его первых слов, его эмоций – и они скажут мне больше, чем что-либо.

Кажется, вот он, тот самый переломный момент, в который я буду знать наверняка, что именно этот мужчина чувствует ко мне на самом деле.

Он выдыхает беспокойно:

– Как ты, родная?

И меня отпускает. Тугая пружина разжимается в груди. Я слабо улыбаюсь и киваю.

Мама с улыбкой смотрит на будущего зятя:

– Ты уже был у матери?

– Пока нет, – мотает он головой. – Сейчас схожу. Сначала заглянул сюда. А вы как, уважаемая?

– Да всё хорошо. Что мне сделается? – отмахивается та. – Иди, сходи к своей родительнице.

Натан кивает, подходит ко мне, целует меня в макушку и торопливо уходит в сторону ресепшена.

Меня накрывает таким сильным облегчением, что даже слабость в ногах чувствуется. Качаю головой и закрываю лицо руками – хочется плакать почему-то.

Мама негромко смеётся:

– Ну вот видишь. Видишь, дорогая… всё не зря. А ты боялась.

Телефон пиликает сообщением.

Мама смотрит на экран.

– Пишет кто-то… незнакомый номер. Подписано, что это Вероника.

– Вероника? – поднимаю взгляд. – Что она пишет?

Мама берет телефон читает вслух:

«Если ты посодействуешь моему освобождению, то я расскажу тебе, что планирует Марина Аркадьевна.»

38

Что планирует Марина Аркадьевна? Да, я как бы уже в курсе, она уже спланировала. Теперь понимаю, что всё это, скорее всего, и было её планом, да вот только он пошёл наперекосяк. Теперь она может планировать только с больничной койки.

Марина Аркадьевна такой себе планировщик. Думаю, Натан позаботится о том, чтобы ничего больше не случилось.

Качаю головой. Вот же неуёмные… А помогать Веронике? Да уж, бегу – волосы назад.

Мама удаляет сообщение, блокирует номер.

– Не хватало ещё, чтобы мне на нервы действовала...

Ну и правильно.

Натан возвращается в палату через двадцать минут и берёт меня за руку.

– Ну что, домой? Натерпелась сегодня?

В его глазах тепло и искорки, похожие на звёзды. Смотрю на них заворожённо и могу только кивнуть. Обнимаю маму на прощание, и мы с мужчиной выходим.

– Ну и что дальше? – спрашиваю у него. – Что тебе сказала Марина Аркадьевна?

– Что она могла сказать? – мрачнеет он. – Всё как обычно. Ничего нового. Я её слова уже даже не слушаю. Ты знаешь, я думаю, что сейчас её подлатают и, наверное, в лечебницу определим. Она не в себе, похоже на психоз. Может, головой ударилась… Хотя нет, на голове нет никаких повреждений, только с рукой... да несколько гематом.

– В лечебницу? – уточняю.

Мужчина кивает:

– Давно, наверное, пора бы. А я всё ждал, думал: старческая деменция подкрадывается. Но нет, всё гораздо хуже.

– Маме писала Вероника, – сообщаю ему.

Он закатывает глаза:

– Скажу, чтоб забрали у неё телефон. Достала уже…

С этим я более чем согласна.

– Кстати, – спрашивает Натан, – что насчёт замужества?

Я поднимаю голову, смотрю на него. Во рту странно пересыхает.

– Выйдешь за меня? – уточняет.

– Вот так вот сразу… – сглатываю нервно

– А чего тянуть? Какие ещё нужны реверансы? Я тебя люблю, жизнь за тебя отдам – ты это знаешь, – говорит он просто, будто рассказывает о чём-то совершенно обыденном.

– Чернов… – вздыхаю.

Мужчина коротко кивает:

– Так точно, родная.

Качаю головой. Невозможный человек. Просто невозможный. Ну как вообще можно говорить о таких вещах таким обыденным тоном?

– Знаешь, я же всё ещё не простила тебе это всё.

Он вздыхает, открывает для меня дверцу машины. Усаживаюсь, защёлкивая ремень безопасности. Мужчина садится рядом.

– Ну куда ты денешься, – рассуждает, – ну скажи. Ты меня любишь и знаешь, что я всегда был верен тебе одной. Так к чему эти выкрутасы, для чего?

Понимаю, что он честен как никогда. Мне просто хотелось, чтобы ещё раз сказал, как сильно он меня любит. Женщины любят ушами – ничего с этим не поделать. Поступки – это только пятьдесят процентов. А некоторые умудряются полюбить и на сто, когда поступков нет совсем одни только слова.

И мне давно пора смириться, что Чернов – человек дела, а не слов. Красиво говорить он не умеет. За это его и стоит ценить. Этот мужчина не болтлив, он доказывает свою любовь действиями.

Я понимаю, что вредничаю, и ничего не могу с собой поделать. Насупившись, смотрю в окно.

Натан снова вздыхает, тянется ко мне с водительского сиденья, отщёлкивает мой ремень, берёт в охапку и усаживает к себе на колени.

Выдыхаю судорожно:

– Ты что творишь?

Он утыкается лицом мне в шею.

– Я сдохну ради тебя, Эва, и ради детей. Веришь? Даже если бы ты ненавидела меня больше жизни, я никогда и никому тебя бы не отдал. Потому что не могу без тебя. Ты моё всё. Ты мне под кожу въелась, Чернова. Ты уже часть меня. Ну куда я без тебя, скажи? Так пожалей уже меня, чёрт меня побери… скажи да!

Хмыкаю, отводя взгляд.

Пускай ещё поумоляет – мне безумно нравится.

А ещё мне очень тепло от его объятий: ощущение уюта, защищённости – такое сладкое, трепетное. Кажется, что это самое лучшее чувство на свете. Но я этого ему не скажу. По крайней мере, не сейчас.

– Я жила одна с тремя детьми, – напоминаю. – И мне тоже было нелегко.

Мужчина горячо выдыхает мне в шею, отстраняется, берёт моё лицо ладонью, поворачивает к себе и смотрит на меня с лёгкой полуулыбкой.

– А я ещё не отказался завести с тобой ещё пару малышей, – говорит.

Мои глаза невольно округляются.

– Ты с ума сошёл?

– Быть может. Потому что при виде тебя у меня конкретно сносит крышу.

Дыхание застревает у меня в горле. Держусь обеими руками за его рубашку. Аромат мужского парфюма кружит голову.

Мне хочется смеяться. Внутри дрожит что-то тёплое, искрится пузырьками шампанского. Мне так хорошо, как никогда…

– Давай попробуем вернуть твою крышу обратно, – предлагаю спокойно.

– Боюсь, что слишком поздно, – сообщает он. – Она уехала окончательно и бесповоротно.

– А что с твоей матерью? – спрашиваю. – И Вероникой? Это единственные люди, которые мешаются и вставляют палки в колёса. Они ведь не откажутся от своей идеи снова испортить нам жизнь. А у нас же с тобой дети, Чернов.

Мужчина кивает:

– Забудь про них. Просто забудь. Я теперь твоя личная охрана. И я ответственен за то, чтобы не допустить до тебя, да и до себя, никаких больше зловредных тёток. Я сохраню тебя ото всех переживаний. Веришь?

– Я верила тебе всегда. Всегда. И проблема – самая главная – была в том, что ты не рассказал мне о Веронике всего лишь один раз. И это глупое недоразумение было тем, обо что споткнулась наша с тобой жизнь и полетела кубарем.

Мужчина смотрит на меня серьёзно.

– Так и есть, Чернов, – добавляю. – И я тебя очень прошу: если вдруг что-то снова, не дай Бог, – ты говоришь. Понял? Ты говоришь мне всё, не боясь, что я обвиню тебя в слабости или упрекну в чём-то. Этого не будет никогда. Ты понял? Потому что мы команда. Мы две половинки одного целого. Так было всегда. А любые тайны, недомолвки только лишний раз превращают нас в две отдельные половинки.

– Да, это я уже понял, – он гладит меня по волосам. – Подобного не повторится. Иначе я не Натан Чернов, – смотрит мне прямо в глаза: – Ну так что… выйдешь за меня замуж?

Эпилог

Маму выписали через неделю. Она приехала к нам нянчиться с детьми. Теперь она побаивалась оставаться одной, а я и не против, что она с нами.

После болезни мама, видимо, многое осознала. Она стала мягче, мудрее, добрее. Ее глаза светились при взгляде на нашу семью, и каждый раз, когда она брала на руки внуков, у меня внутри что-то тихо оттаивало. Я понимала, что это мой идеальный сюжет.