И попрошайничала, и продукты на рынке воровала, ведомая инстинктом самосохранения и… банальным голодом. А ближе к вечеру подыскивала себе укромное местечко для ночлега. Благо, хоть лето на улице было. Темнело поздно. Рассветало рано. Она не знала, что ее искали. Иначе, никогда не вернулась бы в их двор. Но детское сердце слишком наивно и доверчиво. Стася надеялась встретить хоть кого-то из подруг. Еще больше надеялась, что кто-нибудь из них пригласит ее к себе в гости. На чай. Ее и правда пригласили. Но лишь для того, чтобы запереть в квартире и сдать полиции.
Те в свою очередь связались с представителями органов опеки, и совсем скоро Стася оказалась в месте, которого боялась больше темной подворотни — в детском доме. И наверняка она сбежала бы оттуда в тот же вечер, если бы… не Галина Петровна. Знакомство с ней изменило ее жизнь.
И предопределило. Она научила ее быть сильной. Научила бороться и выживать в этом суровом мире. Кто бы мог подумать, что даже сейчас… спустя столько лет, эти навыки по-прежнему будут для нее актуальны?
С одной лишь разницей — теперь на кону не только ее жизнь!
— Мама! — вернул к реальности звонкий голос дочери. — Пусти! Пусти-и-и-и!
Настюша закопошилась в ее объятиях, подобно котенку, которого слишком сильно сжали. Но Стася ничего не могла с собой поделать. Она держала ее крепко. Очень крепко. Чуть отстранившись, принялась осыпать поцелуями лицо своей малышки. И повторяла, перекрикивая ее громкий смех:
— А вот и не отпущу! Никогда не отпущу!
Позже, когда все они немного отдохнули после долгой изматывающей дороги, приняли долгожданный душ и хорошенько подкрепились, Стася взялась за уборку. Не то, чтобы в квартире было грязно — совсем наоборот. Просто… подобным ритуалом девушка «присваивала» эту квартиру на ближайший месяц. Расставляла вещи так, как нравилось ей. Создавала уют и комфорт таким, каким его видела. Наконец, опустошив чемоданы и загрузив одежду в шкаф, она с чувством выполненного долга вышла на балкон.
За окном уже стемнело, и вид открывался просто волшебный. Сказочный.
Но должного умиротворения он ей не приносил. Лишь воспоминания в памяти воскрешал. Хорошие. Плохие. Минуты счастья. Минуты отчаяния.
«Неужели, все это происходило здесь? Со мной?»
Окинув взглядом родной, некогда любимый город и Стася тихо произнесла:
— Ну, здравствуй! Я… скучала…
Глава 4
«— Скажи, почему люди предают?
— Не знаю. Возможно, в какой-то момент своей жизни они… просто становятся слабыми?
— И как же им вернуть былую силу?
— Никак. Им никогда не стать сильнее тех, кого они предали!»
Ночью Стася не сомкнула глаз. Ее малышка мирно посапывала у нее под боком, удобно устроившись рядом с ней на большой двуспальной кровати, а она… все никак не могла уснуть. Беспокойно вертелась, не в силах совладать с эмоциями. Ее сердце замирало в груди при одной лишь мысли о предстоящей встрече с Галиной Петровной. Вопросы, роившиеся в голове нескончаемым потоком, заставляли трепетать от волнения. Как она примет ее, после… побега и развода с ее сыном? Как все пройдет? А главное, когда назначить эту самую встречу? Завтра? Послезавтра? Через неделю?
Стася не знала, но была убеждена:
«Тянуть нельзя. Может случиться непоправимое! На счету каждый день!»
Она прекрасно это понимала. Но и «рвать с места в карьер» тоже опасалась.
Отчасти потому и не предупредила Костровых о своем возвращении в город. Решила сперва… обустроиться и дать себе немного времени на адаптацию.
Ну и морально подготовиться хотела — не без этого. Чувствовала острую необходимость предстать перед бывшими свёкрами несломленной. Сильной. Самостоятельной. Не потерявшейся в жизни после расставания с Яном — хотя видит Бог, каких трудов ей это стоило. Но она смогла. Удержалась на плаву. И теперь оглядываться назад не хотела. Не нуждалась ни в жалости, ни в сочувствии. Она жаждала лишь понимания и простого человеческого тепла.
А еще… Стася всеми силами гнала от себя мысли о нем… о бывшем муже.
Из последних сил противилась воспоминаниям — и плохим, и хорошим, направляя их в иное русло. Это было сложно. Чертовски сложно.
Ведь с Яном ее связывала… почти половина жизни!
Они познакомились, когда ей было шестнадцать. А поженились — едва исполнилось восемнадцать. Ему на тот момент стукнуло уже двадцать два.
Взрослый. Здоровенный. Сильный. Уверенный в себе и не по годам серьезный. Он всегда знал, чего хочет, и шел к поставленным целям напролом. Она ощущала себя с ним, как за каменной стеной.
Ни в чем не нуждалась. Ничего не боялась. Была обожаема и желанна.
Их страсть не знала границ и пределов. Накрывала внезапно и сжигала дотла.
Они были одержимы друг другом. Больны. И даже не пытались исцелиться.
Все четыре года их семейной жизни казались сказкой. Пока однажды… Стася до сих пор не понимала, как это с ними произошло. В какой момент?
«Да, какая разница?» — резко одернула саму себя. — «Плевать! И уже давно!»
Смирившись с тем, что своими силами едва ли успокоится, девушка аккуратно (дабы не разбудить Настюшу) встала с кровати и тихонько выскользнула из спальни. Затем, стараясь не шуметь, побрела на кухню.
Оказавшись на месте, отыскала в аптечке настойку пустырника, и отхлебнула микстуру прямо из бутылочки. Поморщилась и торопливо запила водой. Вкус отвратительный, но эффект… ради него можно было и потерпеть.
Тем не менее, возвращаться в постель Стася не спешила. Погасив свет, медленно подошла к окну, отодвинула занавеску и с ногами уселась на подоконник. Давняя привычка. Еще детдомовская. Ей всегда нравилось наблюдать из окна их комнаты за ночным городом, пока другие спали. Раньше это занятие дарило ей покой и умиротворение. Но не сейчас.
Она вроде и любовалась красивыми видами, но мыслями была далека.
Они… все еще не поддавались контролю. Крутились вокруг мерзавца, о котором ей совсем не хотелось думать. Не хотелось о нем вспоминать.
Но думалось! И вспоминалось!
«Моя девочка! Моя малышка!» — будто наяву звенел в ушах его низкий хриплый голос. — «Я убить за тебя готов, ты это понимаешь?»
В те времена Стася верила каждому его слову. Плавилась в его руках, как свеча и охотно подставлялась под поцелуи. Растворялась в нем без остатка.
И чуть ли не лужицей растекалась у ног Яна, когда слышала вкрадчивое:
«Ты моя! Только моя! Я никогда и никому тебя не отдам! Слышишь?»
Вздрогнув, как от удара, Стася до онемения пальцев сжала кулаки.
Злость туманила разум. Ненависть ослепляла. В голове громыхало:
«Предатель и лжец! Как же я тебя презираю! Будь ты… будь ты…»
Она крепко зажмурилась, лишь чудом сдерживаясь от проклятий.
На душе скребли кошки и творился настоящий сумбур. Горло сдавливал болезненный спазм. В глазах щипало, и это порождало новую порцию гнева.
Бывший муж не стоил ее слез! Ни тогда, ни сейчас!
Но горячие соленые капли… один черт… стекали по щекам, разъедая кожу, точно кислотой. И идея вернуться в город уже не казалась такой правильной.
Все ее защитные механизмы, все барьеры, выстроенные годами, сейчас просто растворились. Их смело, стоило Стасе дать волю воспоминаниям.
Она потерялась во времени. В пространстве. Даже собственное тело ощущала крайне странно. Опустошенно. А потом на нее навалилась страшная усталость, и девушка уснула прямо там, где сидела — на подоконнике.
И проснулась лишь утром, когда Ульяна Семеновна ужаснулась, увидев ее:
— Господи, помилуй! — воскликнула женщина, хватаясь за сердце. — Это что же… делается-то? Стасенька, ты чего? Здесь спала, что ли?
Стася осторожно слезла с насиженного места и тихонько зашипела от боли.
Мышцы одеревенели. Шею не повернуть. Да и в целом она чувствовала себя так, словно по ней проехались асфальтоукладчиком. Причем, несколько раз.
