Королева ромкома - Арчер Стефани

Оскар указал подбородком на мой почти пустой бокал.

– Еще?

Я кивнул, и он взял бокал со стойки. На сцене в углу бара один комик представлял другого. Публика хлопала и улюлюкала.

Оскар нахмурился, выдерживая паузу.

– Совещание завтра, да?

Я снова кивнул. Раз в месяц муниципальный совет предпринимателей заслушивал коммунальные инициативы, обсуждал проблемы района и продолжал вести неустанную борьбу с застройщиками, мечтающими снести наши небольшие оригинальные здания и вместо них понатыкать высоченных стеклянных фаллосов. А как еще называть этих унылых, лишенных всякой индивидуальности уродцев?

Я отхлебнул пива и посмотрел по сторонам.

– Сегодня многолюдно.

Оскар облокотился на барную стойку, скрестив руки на груди.

– И эта развалюха съедает всю дополнительную выручку.

Бар располагался в историческом здании, которое построили более ста лет назад – деревянные балки и пол сохранились еще с тех времен. Но характер и ностальгический флер «Индиго» скрывали ненасытного монстра, высасывающего деньги. Я понимал это. Понимал, что можно очень сильно любить здание и вкладывать в него все, что имеешь, чтобы оно сияло.

Оскар окинул взглядом бар.

– Посетителям нравятся шутки моей дорогой Джеммы, а Дэни пока никого не убила, так что все чýдно.

Меня едва не передернуло от слов про «мою дорогую», и на долю секунды возникло желание заехать ему по физиономии. Я хотел врезать Оскару, своему лучшему другу, и это лишь потому, что он назвал своей ту, кого я вроде как на дух не выношу.

Наваждение прошло. Оскар не питает к ней никаких чувств. В противном случае я буду вынужден воспротивиться, ведь он мой друг. Разве можно допустить, чтобы женщина, у которой в груди ледышка, вдребезги разбила ему сердце?

– На следующей неделе мы закрываемся на ремонт, – сказал он.

– И правильно.

Уже несколько недель по потолку в задней части бара расползались пятна от воды, и я доставал Оскара напоминаниями, не позволяя спустить дело на тормозах – это могло плохо кончиться.

– Итак, – он пошевелил бровями, – один год.

Имелось в виду открытие моего кинотеатра.

– Не меняй тему.

Тут его отвлек клиент.

– Сейчас вернусь.

Оскар отошел, а я уставился на пиво, размышляя о прошедшем годе, обо всей проделанной работе и о своей новой жизни.

Входная дверь открылась, и я повернул голову. Воздух стал разреженным, как на вершине горы. Вошла она. Нет, не просто вошла – вплыла внутрь, излучая энергию уверенности и самодостаточности, и как будто кто-то сменил светофильтр, сделав контрастной ее фигуру.

Пульс участился, как бывает на американских горках, когда вагонетка вот-вот рухнет вниз. Ну, понеслось.

Она плюхнулась на барный стул, ожидая своей очереди на сцене. Меня она не видела, что неудивительно, и не замечала взглядов, которые на нее бросали. Джемма приковывала к себе внимание.

Даже в этом дрянном баре, где она сидела, напевая себе под нос и копаясь в телефоне, взгляды слетались к ней, как мотыльки к лампе глухой ночью. И дело не только во внешности, хотя Джемма действительно была красива и знала об этом. Дело в ощущении чего-то неосязаемого – того, что искрилось под кожей и мчалось по кровотоку.

Но всякий раз, когда ее взгляд останавливался на мне, словно кто-то нажимал на тумблер. Никаких больше искр – только шипы. Она терпеть не могла меня. Похоже, из-за того, что я разрушил мечты и загубил лучшие годы ее подруги, с которой мы несколько лет встречались. Что ж, в этом был смысл.

Она подняла голову, и ее взгляд потух.

– Что смотришь волком – геморрой разыгрался?

Слово «геморрой» она произнесла врастяжку, по слогам.

Внутри меня что-то оживилось. Не геморрой. Мне стало забавно, волнительно. Тушите свет, представление начинается.

Так дела обстояли не всегда. Десять лет назад, когда мы учились в Университете Британской Колумбии здесь, в Ванкувере, я был для нее невидимкой: на вечеринках или в кафетерии кампуса ее взгляд скользил мимо, не задерживаясь на мне. Она жила с Кэди и другими девушками. Я встречал ее в библиотеке или в баре – она была в компании, оживленно болтала, смеялась, шутила. Впервые Джемма обратила на меня внимание, когда отношения с Кэди пошли наперекосяк. По ее мнению, я мешал Кэди претворять мечты в жизнь.

Кэди была комиком-импровизатором. На протяжении всего времени учебы она твердила о том, что переедет в Нью-Йорк, Лос-Анджелес или Торонто и попадет в студенческую команду какой-нибудь школы комедии, а там откроется уйма возможностей для карьеры. Только об этом и мечтала.

В тот год, когда она окончила университет, я поступил в магистратуру, поэтому Кэди осталась. Все попытки убедить ее не отменять планы провалились: она хотела дождаться меня, чтобы мы поехали вместе. После выпуска я сразу нашел работу в головном офисе сети кинотеатров в Ванкувере и снова стал уговаривать Кэди ехать в Нью-Йорк, но она опять осталась, и в итоге я махнул на это рукой.

А потом, когда нам было уже лет по двадцать пять, она как-то пришла ко мне домой и сказала, что ей предложили преподавать импровизацию в Амстердаме. На этом все закончилось. Она уехала.

Я никогда никому не признавался в том, что после ее отъезда почувствовал облегчение. Мне не хотелось ехать в Нью-Йорк, Амстердам или Лос-Анджелес, но в то же время не хотелось, чтобы Кэди откладывала свою жизнь ради меня.

В сети кинотеатров я проработал шесть лет, начав с должности аналитика данных, и дослужился до руководителя. Под конец мне уже все обрыдло: приходить на работу, носить костюм, сидеть на бесконечных совещаниях, суть которых укладывалась в имейл. Меня тошнило от менталитета «прибыль превыше людей». Кэди нашла себя, так что же мне мешает? Случайно увиденное в прошлом году объявление о продаже кинотеатра заронило мысль, которая застряла у меня в голове. Заплатив аванс, я встал на тротуаре и посмотрел на фасад с облупившейся краской. Здание требовало ремонта, но душа парила.

А теперь представьте мое удивление, когда год назад я, новоиспеченный владелец кинотеатра, войдя в «Индиго», увидел на сцене лучшую подругу Кэди, ту самую, которая игнорировала меня на протяжении большей части студенческой жизни. В свое время Кэди упоминала, что Джемма выступает со стендапом в баре, где работает Дэни, но я знать не знал, какой именно бар она имела в виду.

Я мог бы сидеть молчком, пить пиво, а потом отправиться домой. Мог бы найти другой бар. Но я этого не сделал, потому что получал какое-то извращенное удовольствие от пикировок с ней. Я предвкушал этот момент. Наблюдать, как она отшивает всех оказавшихся поблизости мужчин, кроме Оскара, было увлекательнее любого фильма… А как она потом бесится, когда я прохаживаюсь на эту тему! Совершенно особенное зрелище, впору билеты продавать.

– Не страдаю геморроем, – сказал я, стараясь сохранять самообладание.

Вот такой у нас с ней расклад. Она обламывает подкатывающих чуваков, я дразню ее, она раздражается. Это наш сюжет.

Ее взгляд остановился на мне, и я почувствовал, как по коже побежали мурашки. Сегодня вечером ее светло-каштановые волосы, доходившие почти до плеч, казались кудрявее, чем обычно. Губы она подкрасила красной помадой, и от этого ее кожа как-то по-особому сияла, словно Джемма только что пробежала со всех ног вокруг квартала или добралась до аорты очередной невинной жертвы.

– Вечно ты здесь. Может, сходишь куда-нибудь погулять? – Она подалась вперед, взгляд стал острым. – Я слышала, в преисподней чудесно в это время года.

– Я выхожу на улицу днем, при солнечном свете, когда ты отсиживаешься внутри, опасаясь растаять.

Невозмутимо встретив мой взгляд, Джемма поинтересовалась:

– Хватит на меня пялиться, ты пугаешь посетителей.

Я смотрел на ее ярко-красные губы, стараясь не усмехаться. Это было самое сложное – сдерживать улыбку.

– Так я служу городу в рамках особой муниципальной программы, – сказал я, отхлебнув еще пива. – Отделения скорой помощи забиты плачущими мужчинами, которые хватаются за сердце.