Из развода с любовью (СИ) - Шевцова Каролина

Серпантин схватил наркошу за шкирку и рявкнул что было сил:

- А ну пошел отсюда, пес!

Вышло очень по Д-артаньяновски. Звонко так, задорно, с огоньком. Впрочем, только я оценила отсылку к любимому фильму, пакостник же в ужасе вытаращил глаза и принялся крестить воздух:

- Изыди, Сатана – и, поняв, что это не работает, заверещал: - Именем моим изгоняю тебя!!!

Наконец Валера разжал пальцы, неделикатно уронив на асфальт придурка, и тот задом попятился в сторону дороги, не сводя с нас взгляда мутных глаз. Начитываемая им молитва звучала даже громче музыки со стороны клуба.

Постепенно мысль о том, что все страшное позади, стала доходить до меня. Сначала до головы, и только потом подключились остальные части тела. Обмякнув, я опустилась на бордюр как случайно забытый мешок картофеля. От пережитого страха все еще покалывало в ладонях и бешено стучало сердце.

- Шубу запачкаешь, - констатировал Валерчик, глядя на меня сверху.

- Плевать, - отозвалась я в ответ.

Тогда он опустился рядом, бережно перекинув золотое боа себе на ногу, чтобы не запачкать такое роскошество. Несколько минут мы молчали, каждому из нас было о чем подумать.

Я первая прервала тишину

- Вы как тут оказались?

- Ты сумочку забыла, - и впрямь, только теперь я увидела в руке музыканта безразмерный шоппер с ключами и кошельком на самом дне, так деликатно названный словом «сумочка». Ага. Почти что ридикюль.

- Спасибо, - я кивнула в сторону сумки, - и за это тоже.

Серпантин ничего не стал говорить в ответ. Молча положил авоську мне на колени и поднялся:

- Ну, я пойду, а то у меня трансляция скоро.

Его статная фигура стала уплывать в сторону неоновой вывески: Белоснежка и семь кактусов.

- Скажите, - боясь передумать, я затараторила: - вам не надоело строить из себя больного маразматика, вы же…вы же нормальный?! Неужели вам это нравится, неужели не скучно?!

- Скучно? Да мне наконец весело! – Он развернулся и внимательно посмотрел на меня, будто раздумывал, стоит ли говорить дальше. И решившись вдруг произнес: - Когда умерла моя жена, то жить не хотелось. Просыпаешься утром, а мысли об одном, скорее бы заснуть и лучше, чтобы навсегда. А все это, - он неопределенно обвел дорогу рукой – по приколу. Новые люди, новые события, яркие цвета.

- Отчего она умерла?

Вопрос звучал бестактно, а ответ не изменил бы ничего, но я почему-то не смогла промолчать. Этот разговор как последняя деталь пазла, та самая, чтобы наконец собрать всю картину воедино. Боль в голосе Серпантина настолько разнилась с образом отвязного рокера, что было не ясно, кто сейчас передо мной. Из-за сизого тумана, нарушаемого редкими всполохами света со стороны клуба, я почти не видела его несуразную размалеванную фигуру, зато прекрасно слышала…человека. Уставшего и сломленного, но все еще живого.

- А отчего сейчас все умирают? - процедил Валера и добавил: - От рака.

- Мне жаль.

- Мне тоже.

Он вернулся и снова сел на бордюр рядом со мной. Осторожно, будто боясь спугнуть редкую птичку, я опустила голову ему на плечо и зачем-то сказала:

- Я развожусь с мужем.

Вот так. Неожиданно и неуместно, сидя на мокром асфальте возле заброшенного завода я призналась в том, что пугало меня больше всего на свете. Наконец сказала вслух. Не маме, не отцу, не Игнатову и даже не своим детям – а незнакомому музыканту, которого еще недавно ненавидела всей душой.

- Я развожусь, потому что мы перестали любить друг друга, и у нас не хватило смелости это как-то исправить. Мы оба, и он, и я.

Осознание того, что в нашем разводе была и моя вина – неприятно давило сердце. Как не по размеру надетые туфли, сжимало внутренности, так, что стало трудно дышать. Отстранившись от Серпантина, я закрыла ладонями лицо. Плакать, уткнувшись в кожаную рубашку - все равно, что ходить под дождем с вывернутым зонтом. Мокро.

- А что поделаешь, если и правда полюбил другую? Любовь она же, она побеждает все, - музыкант похлопал себя по карманам брюк, в надежде найти сигареты и досадливо хмыкнул. Его вид больше не вызывал во мне раздражения, передо мной сидел обычный уставший человек. И если бы от его действий не зависела моя репутация, мы могли бы даже подружиться.

- Олег угрожает, что заберет детей. У меня нет работы, вернее вся она связана с вами, Валерий Александрович. А исправлять ваши выходки это даже хуже чем не иметь работу вовсе, как только вас не полощут.

- Будешь меня отчитывать? – Зло огрызнулся старый рокер, и тон его голоса сразу перечеркнул мои надежды на мирное решение проблемы. Пытаться сблизиться с Серпантином настолько же глупо, как набить матрац взрывчаткой. Если не шевелиться, то можно спать и даже спина не заболит, но одно случайное движение и весь твой дом снесет взрывной волной к чертям.

- И не думала, - осторожно произнесла, развернувшись к Валерию. Где-то читала, что при столкновении с диким медведем, нельзя убегать, а наоборот, нужно пятиться спиной, чтобы хищник видел твое открытое лицо и руки. Я инстинктивно положила ладони на колени и широко раздвинула ноги и улыбнулась. Поза моя выражала честность и доверие, или походила на скрученного в конвульсиях паралитика, со стороны не понятно.

- Просто дайте мне сделать свою работу, за которую вы сами заплатили деньги. Единственное, о чем прошу: не мешайте, доверьтесь нам с Игнатовым. Он отличный специалист, чуткий, понимающий, надежный…

- Ты точно про того самого Игнатова говоришь? – с сомнением произнес музыкант. – Что-то мне он таким не показался, хмурый он какой-то, сладуся.

Я не знала, что ему ответить, а потому просто повторила, вкладывая в одно короткое слово всю усталость и боль последних месяцев:

- Пожалуйста…

Наша обочина будто попала во пространственную петлю. Музыка стихла, видимо ди-джей подбирал новый трек, свет неона резко погас, и улица погрузилась в непроглядную тьму. Я не видела лица Валеры, но чувствовала, как он напряженно думал, что делать дальше. Возможно, нахмурил лоб, и тяжелая складка некрасиво разрезала старческую кожу. А может снова нацепил на лицо маску и вот-вот начнет очередную игру. Я не знала, но изо всех сил надеялась, что старый рокер примет правильное решение, ведь теперь от этого зависела моя жизнь.

- Ладно, - нехотя произнес он и тотчас все звуки и цвета вернулись, погрузив нас с Валерой в невероятный хаос. Заиграла музыка, хохочущая толпа вывалилась из дверей клуба, чтобы подышать и охладиться, а вишенкой на торте этого безумия стал пятничный салют. Первый малиновый залп распустился на небе пышной астрой, красивым мертвым цветком, потянувшим вслед за собой весь букет.

- Как…странно, - произнесла я, любуясь этим несовершенным пейзажем.

- А с кем тебе изменил муж? – вдруг спросил Валера. Он нервно дернулся, всем своим видом показывая, что уже давно хочет уйти, но почему-то сидел рядом, задавал вопросы…

- Я застала его со своей подругой, представляете? Прямо на тепленьком.

На фоне огненных астр, память услужливо рисовала совершенно другие цвет – алые театральные розы, которые мой муж дарил Анфисе. Иногда она фотографировала букеты для инстаграма, а я, верная жена и клиническая идиотка, слала ей сердечки и восхищалась тем, как щедр новый Фисочкин ухажер.

Постепенно драматичное кино превращалось в ток-шоу на первом канале. Измена, алкоголик в завязке, дележ имущества. Не хватало только текста ДНК на отцовство и высокие рейтинги нам обеспечены.

- Ну чего ты, - Серпантин потрепал меня по голове, - плачешь что ли?

Плакала. Так глупо и неправильно продолжать сидеть здесь, на промерзшей земле и лить слезы по не сложившемуся счастью, но именно в этом я впервые нашла утешение. И плакала так громко, так искренне, словно вместе со слезами должна была уйти боль.

Старый музыкант обхватил и прижал меня к себе, чтобы хоть как-то унять нарастающую дрожь.

- А знаете, что самое ужасное? - всхлипнула я, - что наступит момент, когда все закончится. Я ведь очень сильно любила Олега, он был мой первый, и никого другого не искала. У нас была невероятная история, про такие говорят: легендарная любовь. Слышали? Но сейчас каждый из нас больно кусает другого, чтобы прям насмерть. Вы знаете, зачем мы это делаем? – Валера растерянно покачал головой, - вот и я не знаю. Но чувствую, что наша красивая история постепенно заканчивается, что ничего не осталось, даже простого уважения. И это страшно.