Сто причин родить от меня ребенка (СИ) - Марецкая Зоя

При ее словах «выбросит на помойку» перед моими глазами встает увиденная в окно картинка: Гоша в наспех накинутой куртке спешит по двору с мешком, набитым вещами его бывшей.

И тут меня прорывает.

– Зачем ты так со мной, Яна, – в отчаянии кричу я. – Что же, меня и полюбить нельзя? Только пользоваться? И если кто и польстился, то непременно через неделю меня отправит на помойку? Нежели ты такого обо мне мнения? Ну, есть же во мне что-то хорошее! Можно же меня полюбить за покладистость, за нежность, да хоть за косу длинную! Хоть за что-то! Яночка, ну, неужели нельзя просто порадоваться за сестру, что у нее в кои-то веки хоть что-то сложилось в личной жизни? Я же молодая еще, Яна! Ты любви и ласки от мужчин хочешь, так и я тоже хочу! Я такая же женщина, как и ты, со своими слабостями и недостатками! И если я даже в чем-то ошибаюсь, не обязательно мне этими ошибками в глаза тыкать! Пусть они будут, эти ошибки! Пусть хоть неделя счастья и взаимности, Яна, но она будет! Я, может, уже и беременная от него, и да, влюбилась, а ты! Хоть бы одно доброе слово мне сказала!

Рыдаю взахлеб, вскакиваю, кидаюсь к двери, хочу бежать вниз, к Гоше. Но беременная Яна оказывается проворней меня. Перегораживает мне дорогу, с силой обнимает меня, повисает всей тяжестью своего тела у меня на шее. Насильно заваливает меня на кровать.

– Роднулечка моя, Зоечка, прости меня, прости, – тоже рыдает, – я такая злая, я такая стерва, нет мне прощения! Прости меня, ты же моя самая родная, единственная! Хорошо, что влюбилась, я рада за тебя, правда! Ты у меня самая красивая, самая добрая, самая любимая! Нам с девочками никто не нужен, кроме тебя! Пусть будет ребеночек, если ты так его хочешь. Только не плачь! Я виновата, я теперь слова поперек тебе не скажу. Если ты счастлива, то и я счастлива. Я ведь не такая уж и плохая, Зоя, я же помню все добро, что ты нам сделала. Прости меня… Не ругайся только больше с нами, не сердись на меня… Прости, прости…

Какое-то время мы с ней рыдаем хором, обнимаясь и вытирая друг другу слезы, потом постепенно успокаиваемся. Выпиваем всю минералку, которую купил Гоша. И нам с Яной становится очень хорошо. Как будто мы с ней не взрослые тетки, а в свою юность вернулись. Мне хочется поделиться с сестрой тем огромным чувством, которое живет во мне. Мне же даже обсудить все произошедшее не с кем было. Так что теперь из меня просто извергается поток восхищений и влюбленных банальностей.

– Яна, он такой внимательный ко мне, он мне украшения грузинские подарил. Много украшений. Видишь, сережки в ушах и браслет из серебра, называются минанкари. Красивые?

Теперь Яночка соглашается со всем, что я говорю.

– Очень красивые, Зоечка, очень красивые! Тебе очень идут!

– А еще я голодала, ничего не ела, и он со мной не ел, поддерживал меня. И не целовал меня, я ему запрещала. Только руки целовал!

– Романтичный какой! Зоечка, ты очень сильно похудела! Ты такая стройная стала!

– А еще он завтрак мне в постель принес, и сказал, что люуууубит…

– Если сказал, значит, это правда, так и есть!

Мне становится смешно.

– А еще он ребенка хочет… девочку светленькую, как я…

– Блть, еще и светленькую! – хохочет она. – Он себя в зеркале-то видел? Ну, и запросы у него! Кто родится, того пусть и любит, шайтан!

– Он православный…

– Тогда просто козел! По-нашему, по-православному! Светленькую ему!

После рыдательной истерики у нас начинается истерика хохотательная. Мы рассказываем друг другу всякие забавные случаи про свою новую жизнь, ругаем своих мужиков и делимся мечтами о том, какие у нас родятся дети.

– Яночка, ты же назовешь мальчика Пашей? В честь папы… Если ты не хочешь, скажи, тогда я назову.

– Зой, давай лучше ты назови, у тебя мальчик красивый будет, темненький, а у меня рыжий… Я лучше его Антошкой назову, помнишь, как в мультике? Тили-тили, трали-вали…

И мы опять хохочем, как ненормальные.

За этим занятием нас и застают Георгий и Федор.

Увидев их потрясенные физиономии, мы заходимся в хохоте еще больше.

– Девочки, а вы что тут пили? – наши половинки пребывают в полном недоумении.

– Ми… ми… нералку!

Наконец, наши силы иссякают. Мы с сестрой последний раз всхлипываем и затихаем в объятиях друг друга.

– Заяц, нам ехать надо, – негромко говорит мне Гоша.

– Хорошо. Дай нам минутку.

Я обхватываю своими ладонями лицо Яны.

– Спасибо тебе, сестричка, что выслушала меня и поддержала. Я тебе обязательно позвоню. И девочкам позвоню.

– Тебе спасибо, что приехала, навестила. Не злись на меня. Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Целуемся и крепко-крепко обнимаемся на прощание. Гоша молча обнимает меня и выводит из палаты. Федор остается. Слышу из-за закрывшейся двери ехидный голос Яны:

– Ну, муженек, что стоишь? Сказать мне ничего не хочешь?

Улыбаюсь. Не отпустит его пока что Янка. Не все нервы она ему, коза, вытрепала.

– Это что это сейчас такое было, Заяц? – Гоша внимательно вглядывается в меня. – Все хорошо?

Видит что-то такое в моих глазах, от чего начинает улыбаться.

– Как что было? Ты же сам сказал – девичий междусобойчик. Все отлично, мы помирились. Гоша, я не хочу ехать в рестораны. У меня из одежды только этот спортивный костюм, в котором я приехала. Давай лучше съездим в поселок за моими вещами. Я сто лет не была в ресторанах, хочу туда в платье прийти.

Он чмокает меня в губы.

– У меня идея получше. Ты рано встала, с сестрой нахохоталась, тебе нужно отдохнуть. Так что поехали-ка домой отдыхать. Вечером съездим и купим тебе одежду. А рестораны до завтра никуда не денутся.

– Я согласна. Кстати, как тебе Федор? Ты с ним пообщался?

– Правильно сделала, что его отшила. Я лучше. А так, в общем, неплохой мужик. Сестру твою любит до заикания.

– Гош, а ты меня любишь? – спрашиваю с замиранием сердца.

Серьезно смотрит прямо в глаза.

– Очень люблю, Зоечка.

– А за что?

– Честно? За то, что ты дурочка наивная и добрая, и все рядом с тобой добрыми становятся, даже твоя стервозная сестра. Даже я. От тебя свет изнутри идет, Заяц.

Он наклоняется ко мне и начинает целовать жадно и горячо.

И пусть эти слова – не совсем то, что я бы хотела услышать, я все равно счастлива.

Глава 7. Выход из лечебного голодания. День третий

Георгий

Первый ресторан нашей семьи появился в столице двадцать лет назад. Старший брат моей мамы, Константин Георгадзе, весьма ловкий и предприимчивый мужик, выступил инициатором и одновременно идейным вдохновителем его открытия. Мой папа – спонсором. Когда у тебя в родственниках числится половина Грузии, и все они любят хорошо и долго посидеть и вкусно покушать, грех не предоставить им эту возможность. В один прекрасный день дядя Котэ пришел к папе и попросил у него денег. А тот подумал и решил: пусть лучше вся большая грузинская семья тусуется в отдельном помещении, чем на его кухне.

Я и Катя к тому времени выросли до относительной самостоятельности, маме уже не надо было нас таскать на танцы, языки и в музыкальную школу, мы ходили туда сами (вернее, делали вид, что ходили). Поэтому мама, до этого занимавшаяся исключительно детьми, то есть нами, и никогда в жизни не работавшая, с головой погрузилась в ресторанный бизнес. Который неожиданно оказался очень успешным.

В моей семье все крутится вокруг наших ресторанов. Среди моих родственников нет врачей, педагогов, ученых. Зато есть дизайнеры, управляющие, специалисты по закупкам, бухгалтеры, администраторы, повара, водители. Молодежь работает курьерами доставки, барменами и официантами. Вот такой вот семейный подряд.

Моя сестра Катя – управляющая рестораном «Сулико». Справляется со своей работой она на «отлично». Вообще-то место управляющего по всем правилам грузинского наследия должен был занять я. Но я вырос чересчур свободолюбивым (по версии родственников – безответственным), после школы никуда не поступил, а потом и вовсе поехал кататься по миру, проводя лучшие молодые годы своей жизни в свое удовольствие. Кстати, нисколько об этом не жалею, мне есть, что вспомнить.