Любовь со вкусом миндаля (СИ) - Лейк Оливия

— И что с ним стало? — Шэрен, опасаясь услышать худшее, зарылась носом в шею Ника, пряча там лицо. Она боялась, что сходство между их отцами может оказаться полным, а известие о смерти Джима Хейворта способно окончательно вывести ее из состояния и без того хрупкого равновесия.

— Да что ему будет! — удивляясь невероятной стойкости родителя, заявил Ник. — Живет припеваючи на Гавайях: пьет коктейли, рассматривает купальники туристок и вроде даже собирается снова жениться.

Шэрен невольно рассмеялась. Да, жизнелюбию Джима Хейворта можно только позавидовать! Не у всех оно такое развитое.

— Жаль, что не у всех всё заканчивается настолько припеваючи, — вслух рассуждала она.

— Да, не у всех. — Ник пару минут молчал, потом все же произнес: — Пять лет назад я собирался выкупить «Джемини ботс». Старая, практически обанкротившаяся верфь. Меня интересовало только их место в порту, большего от нее получить нельзя было.

Шэрен притихла, услышав название компании Виктора и, стараясь не дышать громко, вся погрузилась в слух.

— Хозяин верфи не хотел продавать, упирался, но противопоставить «Беркшир» ничего не мог. Когда Колвилл начал искусственно затягивать сделку, со мной захотел встретиться его сын. — Ник скривился, будто вспомнил что-то очень неприятное.

— Он предлагал мне секретную информацию для насильственного захвата дела отца, если я заплачу ему тридцать процентов от цены за верфь. Я отказался.

Ник приподнял подбородок Шэрен, чтобы рассмотреть выражение ее лица и, вероятно, прочитав там что-то несоответствующие действительности, добавил:

— Только не думай, что я весь такой безгрешный и кристально-честный. В моей жизни бывали спорные ситуации, — не желая создавать о себе ложное впечатление, серьезно произнес Ник. — Но, клянусь, ничего такого, за что меня могли бы посадить в тюрьму!

Он шутливо приподнял руки, разбавляя гнетущую атмосферу, навеянную его откровениями. Ник не был рыцарем в сияющих доспехах, но и казаться хуже, чем есть на самом деле, он не хотел. Особенно в ее глазах.

— Просто, я не работаю с такими людьми. Кто предал однажды — предаст снова.

Он знал это не понаслышке: его отец на протяжении всей жизни только и делал, что предавал окружающих. Раз за разом, не испытывая никаких угрызений совести.

— Потом у меня состоялась встреча с хозяином «Джемини». Я предлагал ему хорошие деньги, справедливую цену за его развалившийся бизнес, а он в ответ называл меня ублюдком и стервятником. Ничего нового, — невесело усмехнулся Ник. — Но, когда он начал угрожать мне влиятельными друзьями, кричать, что сотрет меня в порошок, я не выдержал. Я в очень грубой форме объяснил, что ему никто не поможет. Что даже собственный сын готов продать его за тридцать серебряников.

В спальне повисла пауза, которую через несколько мгновений заполнил наигранно небрежный и равнодушный голос:

— На следующий день я узнал, что он застрелился у себя в кабинете.

Ник что-то еще говорил, но Шэрен его не слышала. Она ошарашенно уставилась в стену, пытаясь переварить информацию. Неужели виной самоубийства Виктора стало предательство Фрэнсиса? Что, если не потеря бизнеса и банкротство заставили его свести счеты с жизнью? Возможно, предательство любимого ребенка, родной плоти и крови, заставили его совершить этот чудовищный поступок?

Сладкий август

Из душа доносился тихий, как шелест летней листвы, звук льющейся воды и приглушенный хрипловатый баритон. Когда Ник затянул «Я бы мог всю жизнь провести в этом сладком плену…»* Шэрен прыснула от смеха и довольно обхватила подушку. Слышать его голос у себя дома — приятно, но вокал явно был не самым выдающимся талантом Ника. Она блаженно потянулась, отметив, что сегодня, наверное, самое ленивое воскресенье за последние пару лет. Стрелки часов давно перевалили за полдень, Фелл-стрит оживленно шумела, во всем городе давно кипела жизнь, а Шэрен и не думала покидать постель. Она расслабленно смотрела в потолок, прикрыв наготу тонкой белоснежной простыней, и наслаждалась ощущением цельности и наполненности, будто кусочек ее сердца все эти годы жил в другом месте. Словно находился в спячке и смиренно ждал, когда же сможет воссоединиться с хозяйкой. И, наконец, это случилось. Ник был ее квартире, в ее постели, в ее сердце. Шэрен любила, и ее любили в ответ.

Она перевернулась и зацепила пальцами небрежно брошенную на спинку кресла рубашку. Шэрен подняла ее с пола в пятницу вечером, но Нику она ни разу так и не пригодилась. Они занимались любовью ночь, день и снова ночь, прерываясь только на редкие часы сна и на заказ еды из ближайшего китайского ресторана. Быстро и вкусно.

Шэрен улыбнулась и, лениво потянувшись, как сытая кошка, собралась присоединиться к своему мужчине под горячим душем, но неожиданный и громкий стук в дверь заставил встрепенуться, быстро натянуть рубашку и вприпрыжку бежать открывать.

— Трейси! — Шэрен озадаченно моргнула, стараясь припомнить: договаривались ли они о встрече? «Нет, не договаривались!» — про себя заключила она. — Ты же должна быть в Вашингтоне.

— Что-то ты не рада меня видеть, подруга, — нарочито обиженно протянула та. — Я, вообще-то, только прилетела и сразу к тебе. Твой звонок в пятницу заставил понервничать. Давай, рассказывай, что случилось, — Трейси недоуменно осмотрела коридор, — и впусти меня, наконец!

Шэрен растерянно отступила и даже не улыбнулась, когда подруга потрясла у нее перед лицом бутылкой «Гран Марнье» — любимым ликером. Она застыла, спешно соображая, как выпутываться из сложившейся ситуации. Выпроваживать Трейси, которой она действительно звонила после ссоры с Ником и которая за нее волновалась, было не только невежливо, но и совершенно не по-дружески. Но и знакомить, вернее, возобновлять их знакомство вот так неожиданно, тоже не лучший вариант. Как он отнесется к этому? Не посчитает ли, что их отношения развиваются чересчур стремительно? Семья, друзья — это уже серьезно и, возможно, на данном этапе Нику это просто не нужно, а может, не нужно вовсе.

Шэрен еще долго бы стояла, разбираясь с умными мыслями и превосходными идеями, которые, как назло, именно сейчас решили разбежаться, как тараканы. Но дверь ванной, та, которая ближе к выходу, распахнулась, и предмет ее размышлений во всей красе появился в гостиной. Обнаженный, с влажными волосами и прозрачными капельками воды, скопившимися на груди и мышцах пресса, и только белое полотенце, небрежно повязанное на бедрах, спасало остолбеневшую Трейси от необратимого поражения лицевого нерва. У Шэрен же то ли от комичности ситуации, то ли от откровенно непристойных желаний моментально заалели щеки, а с губ сорвался нервный смешок.

— Не знал, что у нас гости, — первым нарушил неловкое молчание Ник, абсолютно не смущаясь ни своего внешнего вида, ни новых зрителей. А когда он, лениво улыбнувшись, подошел ближе, Шэрен почувствовала пусть небольшой, но все же ощутимый укол ревности, впервые в жизни пожалев, что лучшая подруга рядом и видит его. Ник был красив в одежде, но без нее просто умопомрачителен. Он прекрасно знал об этом, а если немедленно не оденется, то еще и увидит: в комнате стало нечем дышать от обилия тестостерона, значит, кислородное голодание не заставит себя долго ждать.

Шэрен моргнула, отгоняя мысли и возвращаясь в реальность, затем, ободренная его «у нас», объяснила:

— Вот, Трейси зашла, может, ты помнишь ее по Франции?

— Но я уже ухожу, — вмешалась она, не желая стеснять подругу.

— Конечно, помню, — обходительно солгал Ник, — рад встрече.

— И я рада, — сообразив, что к чему, а точнее, кто перед ней, ответила Трейси. Его лицо тоже давно стерлось у нее из памяти, но, благодаря Шэрен, казалось, что она прекрасно знает Ника Хейворта.

— Шэрен, тебе очень идет моя рубашка, — бросив взгляд на глубокий вырез, едва-едва прикрывавший округлую грудь, серьезно заметил он, — но, каким бы либеральным ни был Сан-Франциско, в твоих вещах я буду выглядеть странно даже здесь.