Дикий принц (ЛП) - Торн Айви

Меня охватывает ужас, когда я смотрю на него.

— Значит, я рабыня.

— Питомец.

— Это, блядь, одно и то же! — Восклицаю я, отклоняясь назад в ванне так, что вода выплёскивается через край. — Люди не могут быть питомцами, Дин! Их нельзя держать в таком рабстве! То, что вы делаете, чертовски незаконно.

Он пожимает плечами.

— Может быть, в некоторых местах и так. Но в Блэкмуре всё по-другому.

— У тебя нет никакой реальной власти надо мной, — шиплю я. — Я не могу принадлежать тебе, по-настоящему. Если я захочу уйти, я уйду. Ты не можешь отнять у меня всё.

— Ты ошибаешься. — Дин встаёт. — Влияние семей распространяется не только на Блэкмур. Дом, работа, все атрибуты нормальной жизни, я мог бы лишить тебя всего этого. Я мог бы проследить за тобой, сделать так, чтобы ты никогда не сбежала, Афина, если бы ты зашла достаточно далеко. Но, вероятно, ты бы так далеко не зашла. Как только я отправлю за тобой своих собак, ты будешь мертва или вернёшься ко мне прежде, чем сможешь хотя бы мельком увидеть ту нормальную жизнь, которой, как тебе кажется, ты так сильно хочешь.

Я знаю, что он говорит не о настоящих собаках. Он имеет в виду охранников семей, «Сынов дьявола», ту самую банду, которая всё равно хочет моей смерти. Я не сомневаюсь, что, если бы они пришли за мной, это было бы не весело и не красиво. И что, чёрт возьми, он имел в виду, говоря о слежке за мной? Одна только мысль о том, что Дин каким-то образом может меня вычислить или отследить таким образом, что он может видеть каждое моё движение, вызывает у меня тошноту.

— Забудь, что я говорил минуту назад, — резко говорит Дин, вставая. Все следы заботы и нежности исчезли, сменившись суровой линией его лица и теми властными манерами, к которым я так привыкла. — Когда примешь ванну, приходи ко мне в комнату.

— Я...

— Не спорь, Афина. — Он наклоняется и почти нежно берёт меня за подбородок. — Или ты хочешь, чтобы тебя наказали? Как ты думаешь, твоё прелестное маленькое тело выдержит большее после того, что ты пережила сегодня вечером? Что, если я решу, что сегодня именно та ночь, когда я захочу взять твою задницу? Или позволю Кейду взять её после того, как я наполню её своей спермой? Возможно, я снова выпорю тебя, и тогда мы оба сможем заняться этим, один за другим.

Я вздрагиваю, думая о новой боли, о ремне поверх ушибленной раны, которая уже распространяется по всему телу, о горячем ожоге на щеке, который лишь частично смягчается мазью. Мысль о Дине в моей заднице сама по себе ужасает, но, если Кейд последует за ним, я представляю толстый-пребольшой член Кейда, более толстый, чем у кого-либо здесь. Одной мысли о том, как он безжалостно вонзается в мою задницу, достаточно, чтобы я почувствовала слабость.

Я с трудом сглатываю и киваю.

— Хорошо.

— Хорошая девочка. — Дин гладит меня по волосам. — Если ты будешь моей хорошей питомицей, Афина, с тобой больше никогда не случится ничего плохого.

Но это неправда. Я знаю, что он не может гарантировать этого больше, чем слова Кейда о том, что он никому не позволит причинить мне боль, можно положиться. Мне тоже интересно, что бы сказал Дин, если бы узнал о письме, если бы узнал, что за мной могут охотиться его собственные силовики.

Но, в конце концов, это не имеет значения. Я чувствую, как ловушка захлопывается вокруг меня, и задаюсь вопросом, стоит ли вообще с этим бороться. Может, мне просто сдаться и позволить Дину стать победителем? Смириться с полу-комфортной жизнью в качестве его экономки, зная, что я буду в безопасности, что моя мама будет в безопасности, даже если это не та жизнь, которую я хочу или которую она хотела бы для меня.

Ты просто сдашься? Просто так? Ты собираешься позволить ему победить всеми возможными способами?

Мне ненавистна сама мысль об этом. Каждая частичка меня восстаёт против этого. Но я больше не знаю, что, чёрт возьми, делать. Я лежу в ванне так долго, как только могу, пока вода не становится холодной, а кончики пальцев не морщатся, и я понимаю, что у меня нет другого выбора, кроме как вылезти, вытереться и направиться в комнату Дина.

Не буду наряжаться для него. Всё, что я надену, всё равно окажется на полу, и я не собираюсь заставлять его думать, что мне небезразлично его мнение. Я просто заворачиваюсь в полотенце, позволяя своим влажным волосам рассыпаться по спине, и морщусь, когда иду босиком по коридору к его комнате. Я почти ожидаю наткнуться на Кейда или Джексона, но этого не происходит, они либо уже устроились на ночь, либо заняты чем-то другим. Может быть, кем-то ещё, кто знает. Я должна быть верна мальчикам, но кто знает, верны ли они мне. Старые двойные стандарты живы и здоровы.

Дин ждёт меня на кровати, одетый только в черные шёлковые боксеры, и я вижу, что он уже наполовину возбуждён, ширинка расстёгнута, открывая гладкую, твёрдую линию его члена. Вопреки собственному желанию, я чувствую тепло между своих ног. Я хочу сказать Дину, нет, отказать ему, не получать никакого удовольствия от того, чтобы лечь с ним в постель, но я слишком хорошо знаю, как мне может быть хорошо, даже когда это сопряжено с болью. Моё тело, кажется, трепещет от этого каждый раз, даже когда я не уверена или даже откровенно зла на него. Он знает, как надавить на мои кнопки, и почему-то это ещё больше расстраивает меня.

Он улыбается мне, лениво запускает руку в трусы и вытаскивает член, обхватывая его своими длинными пальцами.

— Иди сюда и плюнь на него, Афина. Мне нужно немного смазки.

Я пристально смотрю на него.

— Что?

— Хочешь пососать его? Его взгляд встречается с моим, его тон вызывающий. — Я подумал, что стоит дать твоему рту передышку, учитывая, в каком состоянии твоё лицо. Но я всегда могу передумать.

— Нет, — быстро говорю я, качая головой. — Я... спасибо тебе, Дин.

На его лице появляется довольная улыбка.

— Хорошая девочка. Брось это полотенце и ложись на кровать.

Я не пытаюсь спорить. Я сбрасываю полотенце и вижу, как он окидывает меня взглядом, отмечая мои полные груди с треугольной чашечкой, плоский живот, изгиб бёдер, небольшую щель между ними, мою бритую киску. Я наблюдаю, как его член напрягается в его руке, как вздуваются вены, пульсируя от его вожделения, и меня снова охватывает дрожь, моё собственное возбуждение отвечает на его возбуждение, пока я не чувствую, как оно начинает скапливаться на внутренней стороне бёдер, а кожа становится липкой от него.

— Давай, — нетерпеливо говорит Дин. — Я хочу кончить, Афина. Мне завтра рано вставать, и я чертовски возбуждён. Так что иди сюда, чтобы я мог кончить и немного поспать.

Я киваю и так быстро, как только могу, направляюсь к кровати. Мои мышцы ноют, всё тело совершенно обессилено. Тем не менее, я всё равно забираюсь на кровать, усаживаюсь верхом на колени Дина и смотрю на набухшую, покрасневшую головку его члена.

— Плюнь на него, — снова приказывает Дин. — Давай, моя девочка.

— Да, сэр, — шепчу я. Меня снова охватывает дрожь, сопровождаемая приливом горячего смущения, когда я набираю влагу в рот и позволяю ей длинной струйкой стекать к головке его члена, наблюдая, как моя слюна стекает по стволу, и он начинает поглаживать себя. Влажный звук его ладони только усиливает моё возбуждение. Можно подумать, что это придаёт мне сил, плюнув на человека, который заставляет меня делать всё это, с сожалением думаю я про себя. Но это не так. Это смущает и почему-то возбуждает одновременно, когда Дин приказывает мне сделать это снова.

— Теперь откинься назад, — приказывает он. — Раздвинь ножки пошире, чтобы я мог посмотреть на твою прелестную киску.

Я подчиняюсь, раскрасневшаяся и разгорячённая, и заставляю себя опереться на локти, широко разводя бедра, чтобы ему было хорошо видно, что у меня между ног.

— Пальцами, — рычит он, его рука двигается быстрее. — Раздвинься, Афина. Потрогай себя другой рукой, если хочешь. Мне всё равно.

Я не собираюсь этого делать, говорю я себе, опуская левую руку и раздвигая половые губки, чтобы он мог меня хорошо видеть. Мне всё равно, как бы сильно я этого ни хотела. Я не доставлю ему удовольствия наблюдать, как я кончаю от этого.