Развод. Внебрачный сын мужа (СИ) - Томченко Анна

Когда через полчаса Ярослав заполнил все бумаги и все подписал, мы вышли из здания и прошли к машине.

— Надеюсь это не навредит детям, — протянула я.

Ярослав кивнул, а потом спросил:

— Может быть останетесь в городе, вещи какие-то соберете? — муж склонил голову к плечу, и я тяжело вздохнула. Алиса, схватив меня за ногу, заныла, что хочет в свою кроватку, Матвей просто прижался, и я вздохнув, согласилась, потому что сил не было, но было множество вопросов.

Вечером, когда Яр вернулся с работы, я поджидала его чуть ли не со скалкой, чтобы выяснить обстоятельства дела.

— Вик… — протянул муж. Просто я не хочу рисковать. Лучше будет если ее лишат всяких прав на Матвея… — произнёс муж, и я, вздохнув, спросила:

— А ты у него спросил, готов ли он быть с тобой, а не с ней? — я села в угол кухни на свой любимый стул и подтянула ноги к груди.

— Вика… он ребенок. Ему нет пяти. Какой спросил? — вздрогнул Ярослав, опираясь поясницей о столешницу и зажимая глаза руками. Он запрокинул голову и тяжело выдохнул.

— Он все еще ее ждёт, Яр… — тихо произнесла я дрожащим голосом. На глаза набежали слезы, потому что Матвей как бы ему не было хорошо с нами, все равно помнил о ней, любил ее. И лишать его матери…

Я не знала, что здесь правильнее.

Ребенок, который хочет к родным или малыш, которого лучше пусть примет нормальная семья, но не совсем родная…

— Вик. Если он захочет, он будет с ней. Вне зависимости от того какие бумаги будут у меня на руках. Но и ты пойми меня… Я не могу ждать у моря погоды. Время играет против нас… — Яр чтобы не говорил, но его напрягало, что на Матвея заявят права родные родственники.

— Прости. Я понимаю. Правда как разумный человек понимаю. Но как сама мать — не особо, — я встала со стула, и Ярослав перегородил мне выход из кухни.

— Ты слышишь себя? Она его продала! Предала! Услышь меня, а не себя!

— Я слышу, Яр, — тихо сказала я мужу, поднимая лицо. — Но также я слышу и его вопросы о том, когда придет мама. О том куда мы его денем, если мама не придет. Куда ты его заберешь. Вот это я слышу своим материнским сердцем. А еще как он незаметно ото всех плачет. Потому что боится мне надоесть своими вопросами про мать. Просто он уже устал вздрагивать от твоих появлений.

— Вииик… — протянул Ярослав растерявшись, а я вытерла слезы. Мать Матвея не заслуживала его, но Матвей сам все равно любил ее. Не понимал чудовищности и любил. Поэтому когда все станет максимально ясно, ему будет больно. И Яр поступал правильно, но я думала, что прежде чем все это делать, было бы не лишним элементарно объяснить Матвею все. Но Яр как обычно, как вот с появлением Матвея, так и поступал.

И это давало осознание, что Яр не изменится никогда.

Но я ничего не могла с этим поделать, поэтому на следующий день мы с детьми вернулись на дачу. Потом через пару недель меня вызвали в службу опеки, и Ярослав сам приехал с моей матерью к нам, чтобы пока я ездила с ним, мама посидела с детьми. И мне задавали вопросы один другого хуже.

А потом еще были несколько полицейских, с которыми мне пришлось разговаривать.

А потом Ярослав нас с детьми больше не трогал. Он приезжал как обычно почти каждый день. Играл с Алисой и тихонько присматривался к Матвею. Пил чай с моей выпечкой и привозил продукты. А иногда рабочих, которые положили плитку во дворе, перекрыли крышу, поменяли половину системы водопровода.

Много чего делали и дом менялся.

Лестница не скрипела и раковина на кухне появилась большая и удобная, как раз для мытья фруктов и овощей. А еще много техники. И новая частично мебель. Вторая спальня преобразилась, но в ней все равно никто не ночевал. Дети привыкли спать со мной. А Алиса конечно иногда уходила к Ярославу, когда он слишком поздно приезжал из города.

И я понимала, что хоть мы как семья оставались вместе, но как муж и жена с каждым проведенным днем становились все дальше.

У меня появилось иррациональное потребительское отношение к Ярославу, как к отцу детей, который обязан то, это, пятое, десятое. Я запирала все свои чувства на замки, выжигала их намеренно, чтобы лёжа ночью в объятиях детей, не сходить с ума и не думать о том, как сильно мне хотелось позвонить мужу и прокричать в голос, что он самый ужасный человек, но самый любимый.

Один единственный.

Самый правильный.

И мой.

И все чаще Матвей стал задавать другие вопросы:

— Ты грустишь, — присаживался он ко мне, когда я возилась с растениями на грядках. Он путался иногда обращаясь ко мне. Когда на «вы», когда на «ты». Иногда по имени. И я не видела ничего в этом страшного, просто давала ему право самому решить кто мы для него. — Это плохо когда грустно…

— Не думай об этом… — мягко попросила я, вкладывая в маленькую ладошку малыша соцветие мяты. Матвей пожал пальчиками листву и понюхал ладонь, прикрыв глаза.

— Но если кому-то грустно, бабуля говорила надо напоить чаем и угостить… — совсем по-взрослому рассказывал Матвей и смотрел на меня серьёзным и прямым взглядом. Я отводила глаза. Невольно и грустно улыбалась, стараясь скрыть свои настоящие чувства от ребенка, который с каждым днем все сильнее врастал мне в сердце.

— У тебя чудесная бабуля… — сказала я, осознавая, что не стоило разговаривать на эту тему, потому что потом станет грустно Матвею. И он кивнул, а потом обойдя грядку, приблизился и осторожно обнял меня за руку.

Глава 44

Ярослав привозил из города ароматы дорогих духов, табака и бензина. Врывался в наш маленький с детьми мир. И мы его принимали. Алиса даже ждала. Возможно и Матвей ждал, потому что все больше интереса проявлял к нему. Осторожничал, сначала подсматривал за Яром, а потом рисковал и например что-то спрашивал.

Он учился кататься на велосипеде. Обдирал об галечную дорогу ладони и штанишки. Но вставал и снова садился на велик. А Ярослав держал его сзади за сидение, чтобы не потерять равновесие, и в такие моменты мне мы казались почти настоящей семьей.

Алиса гоняла на своем маленьком трехколесном и не парилась вообще про равновесие. А Матвею нашли велик у соседей, чей внук давно вырос из этой модели.

А еще дети менялись с каждым днем. У Матвея отрастали волосы, и по вечерам Алиса цепляла ему на челку заколки, чтобы пряди не лезли в глаза. У Алисы посветлели его сильнее косички и стали даже более пушистыми. А кожа превратилась из светлой в смуглую. На носу выступили веснушки.

И я изменилась.

Забыла про косметику и как ни странно про обезболивающее. Я почти не пользовалась ни таблетками, ни уколами. Все чаще я засыпала еще до того, как успела лечь на подушку, потому что вместе с домом и еще одним ребенком у меня появилась масса дел, а время только утекало сквозь пальцы.

— Я поставил кашу, — однажды утром сказал Матвей, когда я снова проспала. Дети спустились вниз и развлекались на кухне. Алиса стояла и мыла овощи на табуретке, а Матвей рискнул нажать кнопки на мультиварке, куда я с вечера насыпала крупу и заливала все водой или молоком.

— Спасибо, родной, — хрипло сказала я, подходя к столу и обнимая Матвея со спины, чтобы посмотреть, что там в мультиварке творилось. Матвей поймал мою ладонь и прижался к ней щекой.

Невинный, маленький жест, который заставил меня проснуться и вспомнить о том, что ребенка наверно не любили, раз он боялся показывать свои привязанности.

Мои пальцы запутались в мягких детских волосах, и я тепло улыбнулась.

— Сейчас сядем за стол… — сказала я и посмотрела на окно. Начало августа баловало солнечными днями. А по ночам мы стали смотреть на звездопад. Я открывала настежь окно и убирала сетку от комаров. Пододвигала кресло и дети вставали на него и долго наблюдали за звездным небом. Потом конечно мы начали учить созвездия, но это тоже было интересно.

А Ярослав привез карты звездного неба, и однажды я застала его разыскивающего малую медведицу. Алиса в это время уже спала у него на руках, но было странно. Хоть и мило.