Хоум-ран! - Райли Грейс

В последнем видении — перед тем как я проснулся от голоса Мии — я был за рулем, а она на пассажирском сиденье. Я вытянул руку, чтобы закрыть Мию, но я не мог ее спасти. В какой-то момент она закричала, а потом все стихло.

— Со мной все хорошо, — огрызается она в ответ. — Ты сам как? Что это было?

— Мне… мне иногда снятся кошмары. — Я морщусь и провожу рукой по волосам. — Прости меня. Я не хотел причинить тебе боль.

— Не глупи, я знаю. — Она придвигается и, взяв в руки мою ладонь, крепко ее сжимает. — Мне больше не больно. Хочешь поговорить?

— Вот почему я так часто не сплю по ночам. — Я сжимаю руку Мии в ответ, чтобы она не заметила, как сильно меня трясет. Она была последним, что я видел во сне: золотисто-карие глаза, потухшие и пустые, окровавленное лицо… Торчащий из горла осколок стекла, попавший точно в артерию. Усилием воли я возвращаю себя в реальность и внимательно смотрю на нее. Она цела. Никакой крови, никаких осколков. Мы с ней вместе у меня в спальне, и она в полном порядке — если не считать удара в живот.

Мне нужно собраться.

— Расскажи мне, — мягко уговаривает Мия, и ее голос звучит тихо, призывно. — Не стоит держать все в себе.

Я никогда не рассказывал о своих кошмарах никому, кроме психотерапевта, которого посещал в средней и старшей школе, и Купера — хотя и ему не раскрывал всех деталей. Но сейчас передо мной не доктор Барнс и не мой брат.

А Мия.

Ей можно довериться.

Я обнимаю ее так крепко, что начинаю бояться, что снова сделаю ей больно, однако, прежде чем я успеваю отстраниться, она так же сильно обнимает меня в ответ. Я утыкаюсь лицом в то место, где ее шея переходит в плечо, и делаю глубокий судорожный вдох. Мои глаза обжигают слезы.

Она пахнет жасмином.

Она заслуживает доверия.

Она мой друг.

Она цела и невредима и готова меня выслушать.

— Мне всегда снится та авария, — шепчу я. На мне нет рубашки, и Мия впивается пальцами в мою голую спину. Это не больно — наоборот, помогает успокоиться. Это как рука Купера на моем плече — только намного лучше. — Но я вижу не только родителей. Во сне… я вижу, как погибают Ричард и Сандра или мои братья с сестрой… Сегодня мне приснилась ты.

Мия моргает. Полоса лунного света озаряет ее лицо. Ее длинные ресницы красиво обрамляют глаза — почему я никогда не замечал ее ресниц? Я столько раз рассматривал ее, словно она картина в музее, но сейчас будто в первый раз увидел по-настоящему. У нее на мочке уха есть небольшая родинка — ее я раньше тоже не замечал.

— Как все произошло? — тихо спрашивает она. — Я знаю, что ты был с ними в машине.

— Мы собирались поужинать вместе, — отвечаю я. — Сезон только начался, и у отца выдался первый выходной за две недели. Приближался день рождения мамы. Я помню, черт возьми, помню, что не хотел идти. Я думал, будет скучно, поэтому обрадовался, ко­гда мне разрешили взять с собой в ресторан книгу.

— Какую?

— Что?

— Какую книгу ты взял?

— Это была биография Джо Ди Маджо25 для детей.

— Ну естественно.

От ее безобидного комментария на моих губах появляется слабая улыбка.

— В тот вечер был сильный дождь. Мы полностью вымокли за те тридцать секунд, пока бежали от ресторана до машины. Родители были в хорошем настроении. Отец радовался отличному началу сезона и купил маме бриллиантовую подвеску ко дню рождения. Ему пришлось подарить ее раньше времени, потому что на день праздника у него была назначена игра на Западном побережье.

Как ни странно, подвеска в аварии никак не пострадала. Осколки стекла застряли в мамином горле, а бриллиант переливался в свете мигалок, целый и невредимый. Сейчас украшение вместе с другими дра­гоценностями моей матери хранится у Сандры. Им с Ричардом тогда пришлось разбираться со всеми юридическими вопросами, связанными с имуществом моих родителей. Они сохранили для меня все их вещи, и теперь я должен решить, что с ними делать.

— Как мило с его стороны, — говорит Мия, поглаживая мои пальцы. — Наверное, твоя мама была рада такому подарку.

— Очень. И еще она радовалась, что мы проведем целый вечер все вместе. Вырваться к семье в разгар сезона очень сложно… Папа всегда использовал любую возможность побыть рядом, приезжал в перерывах между играми. Но по большей части нам с мамой приходилось проводить почти все время вдвоем, довольствуясь лишь телефонными звонками.

Я сглатываю, стараясь подавить вставший в горле ком. Вспоминать о тех счастливых днях невыносимо трудно — не думать о них намного проще.

— Все случилось так быстро… Только что мы ехали по дороге, а в следующую минуту врезались в дерево. Говорили, что из-за дождя отец, должно быть, пропустил поворот, а когда попытался что-то предпринять, было слишком поздно. Дорога оказалась скользкой, и нас просто занесло…

Мия сильнее сжимает мою ладонь, будто тем самым просит продолжить рассказ.

Я собираю все свое мужество и говорю:

— Он выставил вперед руку, чтобы… ну… спасти маму и… и меня. Но это никак не помогло. Столкновение было лобовое, и весь удар пришелся на них…

— О, Себастьян…

У нее такой мягкий голос. В любой другой ситуации я был бы рад такой нежности, но сейчас из-за нее мне чертовски хочется расплакаться. Мия не говорит о том, как ей жаль, и не пытается меня успокоить, как обычно поступают те, кто слышит от меня эту историю. Она лишь внимательно смотрит на меня, поглаживая мою ладонь. Не торопит и не выпытывает. Я мог бы остановиться здесь, и она бы приняла это.

Но я продолжаю говорить. Никому и никогда преж­де мне не хотелось рассказать все это подробно, но сейчас почему-то кажется важным дойти до конца. Мне хочется, чтобы она знала. Я доверяю ей. С каждым ее прикосновением к моей руке тревога будто утихает.

— Так что иногда я… снова переживаю это во сне. Я зажат на заднем сиденье, люди, которых я люблю, умирают у меня на глазах, а я ничего не могу сделать, только смотреть.

Я прикусываю щеку изнутри, уставившись на остатки нашего совместного ужина: пустая тарелка из-под пасты, моя пивная бутылка, ее стакан. Ноутбук с наклейкой OBX26 стоит на тумбочке рядом с мемуарами Энтони Бурдена27, которые я читаю. После истории с папарацци мой день закончился как нельзя лучше, потому что время, проведенное рядом с Мией, всегда прекрасно. Вот только когда я проваливаюсь в сон, ее присутствие не имеет значения.

— Мне так жаль, что я никак им не помог. Кажется, я даже не кричал — буквально прирос к месту и просто смотрел на них. Скорую и полицию вызвала машина, проезжавшая мимо. Мне и в голову не пришло куда-то позвонить.

— Ты ведь был еще ребенком, — говорит Мия. — Ты не мог ничего сделать.

— Ну и что, — возражаю я, и мой голос надламывается. — Если бы я тогда подумал своей головой, то, может, не потерял бы их обоих.

К концу фразы мои слова отдаются по комнате эхом.

Я всегда думал об этом, но не произносил вслух.

Скорее всего, мое вмешательство никак бы не помогло.

Но я этого никогда не узнаю наверняка, потому что ничего не сделал — и родители погибли.

А сегодня в этом чертовом сне я снова потерял всю свою семью, а вместе с ними и Мию. Одного за другим.

Она придвигается еще ближе и обнимает меня. Ее пальцы — в моих волосах. Она целует меня, и я чувствую, как по щеке бежит слеза. Я зажмуриваюсь и задерживаю дыхание, стараясь подавить рыдание, которое вот-вот вырвется из моего горла.

— Дыши, — шепчет она. — Давай вместе. Задержи дыхание и сосчитай до пяти.

Не с первой попытки, но у меня получается. Три секунды. Четыре. Пять. Я выдыхаю.

— Ты вовсе не там. — Наши зубы слегка сталкиваются в новом поцелуе. Это возвращает меня в реальность. К ней. — Ты здесь, со мной.

Она тянет меня за руку, приглашая снова лечь. Я утыкаюсь лицом ей в живот и ощущаю, как он мягко поднимается и опускается, когда она дышит. Она пере­бирает пальцами мои волосы. Мне спокойно и хорошо. Мы с Мией будто находимся в отдельном от всего мира маленьком пузыре, где всегда тепло и безопасно, а воспоминания так и остаются лишь воспомина­ниями вне зависимости от того, насколько они болез­ненны.