Лучшие враги навсегда (ЛП) - Хейл Оливия

Габриэль в футболке и шортах, расслабленный, но сосредоточенный. Он переговаривается с кем-то слева, время от времени ухмыляясь.

И внезапно кажется, будто я снова в подготовительной школе.

Свисток. Игра начинается.

Я никогда не была спортивным человеком. Даже когда пыталась ею быть. Даже когда еще боролась со своим телом, не зная, как принять его. Командные игры, особенно с мячом, были для меня чем-то чужим. Велоспорт, йога, пилатес — вот максимум.

Может быть, в настольный теннис я когда-нибудь рискнула бы сыграть.

Но это? Это выглядит брутально.

На лужайке разворачивается бурная схватка. Я наблюдаю, как Джейкоб ловко уходит от защитников, обводит одного за другим и делает точный тачдаун. Лицо искажено сосредоточенностью и злой решимостью.

Со всех сторон раздаются аплодисменты и крики поддержки, с крыльца кто-то выкрикивает: «Вперед!»

И уютный уголок загородного дома внезапно превращается в спортивную арену.

Габриэль ловит мяч. Движения быстрые, уверенные. Он уклоняется, мчится по полю.

И тут навстречу ему — Джейкоб.

Грязь, толчки, натянутое до предела напряжение. Джейкоб ловко подрезает его, и Габриэль падает, перекатываясь по траве. Вокруг звучат возгласы — кто-то аплодирует, кто-то негодует.

— Так нельзя! — вырывается у меня.

Я чувствую, как внутри вспыхивает злость. Это не просто игра. Это… личное.

Но бабушка Эдит лишь усмехается.

— Не переживай, девочка. Твой муж отдаст ровно столько, сколько получит.

И она оказывается права.

Спустя несколько минут Габриэль отвечает тем же: валит Джейкоба на землю, мгновенно вскакивает и снова рвется вперед, словно это ничего не значащий эпизод.

И все же ясно: сейчас на поле разыгрываются не просто очки. Разыгрываются годы сдержанной агрессии.

Их лица — раскрасневшиеся, взмокшие — отражают одну эмоцию: желание победить.

Я только наблюдаю, но адреналин в жилах пульсирует, как будто сама участвую в игре.

— Как думаете, Шэрон и Ричард сделали ставки? — спрашиваю я Эдит.

Она смеется дольше, чем раньше, словно этот вопрос действительно пришелся ей по душе.

— Следовало бы, — отвечает она, вытирая уголок глаза.

Команды подобраны идеально. Я почти уверена, что это заранее спланированная комбинация, выверенная женщиной, сидящей рядом, чтобы довести напряжение до предела.

Глаза прикованы к полю. Игра затягивает полностью, рев толпы вокруг достигает апогея. С каждым рывком команды Габриэля во мне вспыхивает новый прилив адреналина.

— Давай, у тебя получится! — выкрикиваю я, когда мяч оказывается у него в руках.

От Габриэля невозможно оторвать взгляд. Высокое, сильное телосложение всегда пряталось за строгими костюмами, но сейчас — на поле, в движении — проявляется во всей красе.

Команда Габриэля ведет в счете, остаются считанные минуты до конца матча, когда Джейкоб врезается в него сзади. Мяч уже улетел к другому игроку, пас был отдан, но столкновение все равно происходит.

Я замираю, когда Габриэль с глухим стуком падает на землю — сначала головой, затем локтями. Даже с крыльца я слышу этот звук.

— Что за черт? — вырывается у меня.

И не у одной меня. Хотя, к огромному удивлению и, честно говоря, ужасу, часть зрителей аплодирует.

Джейкоб отталкивает его и, не спеша, протягивает руку, чтобы помочь подняться. На лице появляется ухмылка, от которой сжимаются кулаки.

Габриэль поднимается сам. Улыбается, но в этой улыбке больше ярости, чем радости.

Это не просто игра. И никогда ею не было.

Джейкоб пятится к команде, прикидываясь невинным. Выражение его лица «упс» выглядит фальшиво.

На предплечье Габриэля я замечаю длинную, свежую ссадину. Даже с этого расстояния видно, насколько она глубокая.

Но все это оказывается напрасным: через несколько секунд раздается финальный свисток — игра окончена, и команда Габриэля побеждает.

Вокруг раздаются приветствия, радостные выкрики, звучат похлопывания по спине, кто-то обменивается пятюнями, кто-то обливает себя и других водой из бутылок.

Я облокачиваюсь на перила и смотрю на лужайку, полную улыбающихся лиц. Даже проигравшие выглядят так, будто только что получили долю удовольствия.

Взгляд снова останавливается на Габриэле. Теперь, когда игра окончена и он стоит неподвижно, ссадина выглядит еще более болезненной. Ее определенно нужно обработать.

Он поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Будто почувствовал, что я смотрю. Улыбка становится шире, белоснежная полоса отчетливо выделяется на загорелом лице.

Темные волосы прилипли к вискам от пота. И он идет ко мне, по лужайке, медленно и уверенно, как победитель, возвращающийся с поля боя.

— Ну что скажешь, принцесса? — спрашивает он, остановившись прямо подо мной.

Улыбка искренняя, с легкой, милой долей самодовольства, от которой сердце замирает.

Он красивый. Всегда таким был. Но сейчас — потный, с разгоряченным лицом и ярким светом солнца в глазах — кажется невыносимо настоящим и притягательным.

Я наклоняюсь к нему, призывая подойти ближе. Габриэль подходит вплотную к перилам, и я беру его лицо в ладони, целуя, не обращая внимания на пот, на запах свежескошенной травы, на десятки любопытных взглядов, впившихся в нас.

Может быть, это для них. А может — для себя.

Он отвечает на поцелуй — тепло и крепко. Я чувствую, как запах травы тянется от футболки и кожи.

Где-то сбоку раздается свист.

Когда отрываюсь от его губ, не тороплюсь отступить. Я лишь наклоняюсь ближе, к уху.

— Хотелось бы, чтобы ты расправился с двоюродным братом еще жестче, — шепчу я.

Габриэль усмехается, и смех приятно отдается на щеке вибрацией.

— Это моя девочка, — говорит он.

21. Габриэль

Конни настаивает, что мне нужно подлечиться. Я дважды заверяю, что это ни к чему, и что лучше заняться барбекю. Но она не отступает.

Девушка бросает на меня тот самый язвительный взгляд — единственный язык, на котором мы общаемся уже много лет. Я сам его провоцирую, потому что знаю: только так она по-настоящему говорит.

Это заставляет ухмыляться.

— У вас тут около сорока родственников, — говорит она, жестом приглашая меня войти. — Кто-нибудь из них точно умеет переворачивать стейки.

— Приготовление барбекю – это древнее искусство. Тут все не так просто, — замечаю я.

— Конечно. Сначала маринуем мясо, что уже сделано. А теперь давай.

— Игра тебя разозлила?

— Конечно, — коротко бросает она и, идя вперед в дом, вдруг останавливается в прихожей, уперев руки в бедра. — Где у вас аптечка?

Я качаю головой, хотя она этого не видит. Эта девушка чертовски сложная и притягательная. Когда-то она раздевалась передо мной без капли смущения, а теперь стоит и настаивает, чтобы я позволил залатать ссадины… Хотя отлично знает, что я могу справиться и сам.

Но я знаю, что лучше не отказываться.

— В гостевой ванной, — отвечаю я. — Их тут должно быть несколько.

— Травмы – это обычное дело на семейных встречах Томпсонов?

— Ты ведь видела, как мы играем.

— Видела, — соглашается она, направляясь в ванную. — Грязно.

— Ты ожидала, что будет иначе?

Она бросает на меня взгляд через плечо. Губы трогает улыбка.

— Честно? Нет.

Проходит десять минут, и мы уже в ванной наверху. Она усаживает меня на закрытое сиденье унитаза и осторожно промывает правое предплечье теплой водой. Жжет, но терпимо.

Я наблюдаю за ее лицом, пока Конни занята. Кожа гладкая, между бровями ни следа морщин. Глаза сосредоточены, рот расслаблен. Веснушки на щеках и носу за лето только усилились, а шелковистые каштановые волосы мягкой волной обрамляют лицо.

Боже, она чертовски красива.

И в памяти уже прочно запечатлелся ее образ в одном нижнем белье. Этот шрам останется куда глубже, чем следы сдерживаемой агрессии двоюродного брата, потому что я знаю: сколько бы ни старался, стереть его не смогу.