Вечная ложь (ЛП) - Рамсовер Джилл

— А мама, она знает? — спросила я, игнорируя его последний комментарий.

— Конечно, она знает.

Чем больше я узнавала, тем яснее все становилось. — Мария тоже — она знает, не так ли? Вот почему вы двое всегда были так близки — она всегда знала. — Это осознание было удивительно болезненным. Неужели я недостаточно надежна, чтобы меня взяли в семью? Почему ее посвятили в их секреты, а меня нет? — Неужели я единственная, кто не знал?

— Мы никогда не говорили Софии. Джада и ее сестры, никто из них не знает. La cosa nostra, эта наша жизнь, она не обсуждается. Нет причин, чтобы дети знали — так безопаснее для всех нас.

— Джада? Дядя Эдуардо — он тоже в этом участвует?

Он опустил подбородок в знак подтверждения.

Святое дерьмо. Как я могла не знать, что вся моя семья была частью мафии? Под каким камнем я жила?

— Человек, который сообщил тебе эту информацию, — это тот человек, с которым ты встречалась?

Я была непоколебима в своем обете молчания. Я не выдам личность Луки.

— Не защищай его, Алессия. Он встречается с тобой только для того, чтобы получить информацию о нашей семье. Наш бизнес в последний год процветает, и другие семьи завидуют, ищут способы нас сбить. Он использует тебя.

Может ли он быть прав? Как я могла доверять тому, что говорил отец, если он так долго мне лгал? Конечно, я верила, что он хочет для меня лучшего, но, возможно, он считал, что это значит держать Луку подальше любой ценой. Лука утверждал, что был честен со мной и ничего не выиграл, рассказав мне об отце, но он был так же морально развращен. Он все это время знал, кто я, подстраивал способы сблизиться со мной, а потом проникал под мою кожу. Было ли все это тактикой, чтобы подобраться к моему отцу?

Я не могла доверять ни одному из них, но у меня все еще не хватало духу выдать Луку. Я не хотела быть рядом с ним, но и не хотела, чтобы отец причинил ему боль. — Я больше не буду с ним встречаться, чтобы ты не беспокоилась о нем, но я также не скажу тебе его имя. Мне нужно идти домой — от одного присутствия здесь меня тошнит. — Я встала, не встречаясь с ним взглядом, и пошла к двери. Каждый шаг был тяжелее предыдущего под тяжестью разбитого сердца.

— Я передам Лео, чтобы он был начеку с этим человеком — я не хочу, чтобы он приближался к тебе, — окликнул он меня сзади.

Я приостановилась и обернулась, не в силах больше удивляться. — Мой водитель? Значит, он один из твоих?

— Один из наших лучших солдат. То, что ты никогда не знала, не значит, что я не обеспечивал тебе защиту.

Я почувствовала гордость в его голосе, но она не поколебала меня, как он, возможно, надеялся. — Глупая я, я должна была знать, что Лео никогда не был просто водителем.

— Как, по-твоему, я смог дать тебе все это? — Он поднял руки, указывая на Triton и все преимущества, с которыми мы выросли. — Прежде чем вернуться в свою красивую многоэтажную квартиру и осудить меня, подумай обо всех возможностях, которые дала тебе эта жизнь.

— Я не вижу ничего, кроме кровавых денег.

— Ну, теперь ты член семьи, так что тебе лучше привыкнуть к этому.

Я отошла от него, слезы наворачивались на глаза. Он был прав. Неважно, что я чувствовала и что делала, я была частью жизни. Одно только мое знание может привести к тому, что меня убьют. Я никогда не хотела ничего из этого, но бороться было бесполезно. И что же мне оставалось?

Лео ждал меня снаружи, его черный Cadillac был припаркован на оживленной улице. Вместо того чтобы проскользнуть на заднее сиденье, как я обычно делала, я пристроилась впереди на пассажирском сиденье.

— Ну, здравствуй, — удивленно поднял он светлые брови.

— Ты работаешь на моего отца? — спросила я без всякого приветствия.

— А... что все это значит?

— Не надо прикидываться дурачком; теперь я знаю о своем отце. Я знаю, что он в мафии.

— Черт, Алессия, следи за языком. — Он уставился на меня так, как будто я позвонила в Белый дом с угрозой взрыва. — Не надо нести эту чушь — тебя убьют.

— Я никому не скажу. Он сказал, что ты один из его солдат, что бы это не значило, так что я знаю, что ты знаешь. Ты ведь даже не работаешь на службу, не так ли?

— Я работаю на твоего отца. Ты — мой единственный приоритет.

— Ты докладываешь ему о том, куда я хожу и что делаю?

В ответ он перевел взгляд на меня.

Все эти годы, пока мой отец безразлично относился к моей жизни, он присматривал за мной. Это немного успокаивало, когда я знала, что ему не все равно, но это не могло полностью компенсировать чувство предательства. Мне казалось, что моя жизнь — это реалити-шоу, о котором знают все, кроме меня. Я жила притворной жизнью, искренне не понимая, что ничего вокруг меня не существует.

Мой образ жизни поддерживался грязными деньгами — моя одежда, мое образование — ничто не было чистым. Человек, которого я всю жизнь называла отцом, был чужим. Даже цель моей жизни — управлять нашим семейным бизнесом — теперь была запятнана. Оставался вопрос: кем я была, после стольких обманов? Могу ли я быть тем же человеком, что и несколько часов назад? Если я все еще могу быть той девушкой, хочу ли я быть ею?

20

АЛЕССИЯ

Остаток дня я провела, спрятавшись в своей квартире. Лука и мой отец оба оказали мне любезность, оставив меня в покое. Я позвонила на работу и сообщила сотрудникам, что меня не будет до конца недели. Я была слишком расстроена, чтобы справляться с жизнью. Мне нужно было время, чтобы решить, каким будет мой следующий шаг.

Мои эмоции действовали как карусель с разными лошадками, поднимающимися и опускающимися на столбах. Я покинула Лео в дымке отчаяния и обиды, но к следующему утру гнев перевесил все остальные эмоции и взял верх. Я была в ярости от того, что любое подобие контроля над моей жизнью было отнято у меня, что мной манипулировали так, как я даже не подозревала.

Так много лжи.

Моя жизнь была построена на ней.

В середине утра мне позвонила Мария. Я раздумывала над тем, чтобы не отвечать. Я была зла на нее за то, что отец включил ее в свою жизнь, и за то, что она сама не рассказала мне о нашей семье, но Мария никогда не звонила мне, и мое любопытство взяло верх.

— Алло? — Мое отрывистое приветствие было в лучшем случае теплым.

— Тебе нужно перестать вести себя как ребенок.

— Что, прости?

— Все, что сделал папа, было сделано для того, чтобы обезопасить тебя и Софию. Ты узнаешь об этом и закатываешь нечестивую истерику, злишься, что тебя не посвятили в тайну, как будто это какая-то игра. — Это была Мария, всегда говорившая все именно так, как она это видела.

— Я знаю, что это не игра, Мария. Именно поэтому я так расстроена. Это моя жизнь, и теперь я неразрывно связана с семьей преступников, не имея права голоса.

— Ты всегда можешь уйти.

Ее слова ошеломили меня. — Это то, чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Я этого не говорила — не надо вкладывать слова в мои уста, — ответила она с нотками гнева в голосе. — Если ты не хочешь быть частью этого, уход — это всегда вариант. Не говори, что у тебя нет выбора. Если ты останешься, то да, в какой-то степени ты всегда будешь связана, особенно теперь, когда ты знаешь.

— Почему он сказал тебе, а не нам? — Мой вопрос был полон обиды, и я ненавидела себя за то, что показала ей эту уязвимость.

— Вы с Софом всегда были слишком хороши для жизни. Папа хотел дать вам двоим шанс быть свободными от семьи.

— А ты?

— Я была совсем другой. Ты, конечно, помнишь, какой я была ужасной в детстве. Папа знал, что я попаду в беду, если не будет направлять меня и давать выход всем моим бушующим эмоциям. Черт, я сломала нос Билли Томлинсону, когда мне было всего десять лет... Я не была такой, как вы двое. Никогда не была и никогда не буду.

Мое сердце болело за нее. Почему она так мучилась в детстве? Могла ли я сделать что-то по-другому, чтобы помочь? Она была ближе всех по возрасту к Марко, и ее проблемы с дисциплиной начались примерно во время его смерти. Я могла только предположить, что она восприняла его потерю тяжелее, чем все мы.