Аксель. Новая жизнь (СИ) - Зимняя Марина

Егор смотрит на меня непонимающими глазами.

— У меня слов нет…

— У меня тоже. Сдай его обратно в магазин!

— Поднял, называется настроение девушке.

— Егор! Не делай мне больше таких подарков! Пожалуйста!

— Ты первая девушка, обращающаяся ко мне с такой просьбой, — говорит он, покачивая головой и снова выруливая на дорогу.

— И много у тебя было девушек? — бормочу себе под нос.

— Мне нравится твое любопытство, — смеется он. — Не много, Уль! Штук шесть или семь.

— Ты считаешь девушек штуками?

— Ну не десятками же мне их считать, — продолжает смеяться он.

— Ты серьезно про семь штук?

— А по-твоему, это много или мало?

— Не знаю. Учитывая твой возраст…

Егор начинает смеяться громче.

— А что не так с моим возрастом?

— Ну…

— Говори, что думаешь! Говори, не стесняйся.

— Все-таки я думаю, что у тебя было больше семи девушек.

— С чего ты сделала такие выводы?

— Все! Давай закроем эту тему!

Егор продолжает посмеиваться. Мне становится то холодно, то жарко. Крепче прижимаю букет к себе, ныряю носом в нежные лепестки.

— Насколько я понял, против цветов ты ничего не имеешь?

— Против цветов не имею.

26

Тонкие пальцы с кроваво-алым маникюром прочесывают белую гриву. Рука захватывает небольшие прядки длинных жестких волос и пропускает их сквозь пальцы.

— Ешь, мой хороший! Ешь, — нашептывает тихий женский голос.

Аксель делает взмах головой. Прижимает уши к шее. Дышит, быстро раздувая розовые ноздри. Издает непроизвольные звуки, напоминающие тихое фырчанье. Не принимает угощение, уготованное ему на узкой изящной ладони. Его тонкие ноги перетаптываются на месте, корпус напряжён, он фыркает и вскидывает морду вверх.

Рука перестает наглаживать седую гриву. Ухватывается за недоуздок. Вторая ладонь не перестает прижиматься к губам коня, заставляя его нервничать еще больше.

— Жри, тварь! Жри! — кричит некто, не переставая удерживать его. Аксель вскидывает голову, издавая дикое ржание, пытается встать на дыбы. По его морде течет белая пена. Пенистые ручьи бегут по серо-белой шее коня. Резким взмахом головы он стряхивает своего мучителя на пол. Конь брыкается и размахивает головой из стороны в сторону. По помещению раздается оглушительный женский вскрик. Конь бьет копытами по бетону и с грохотом заваливается на бок.

— Аксель! Аксель! Я сейчас помогу тебе! — кричу я, пробираясь сквозь захламлённое помещение. Проход денника завален всевозможным хламом. Огромные деревянные ящики расставлены в хаотичном порядке, брикеты тюкованного сена навалены кучами. Седла, сбруя, ведра, испачканные отрубями. Барьеры из планок и брусьев представляют собой бесконечную полосу препятствий. — Аксель! Я здесь! Аксель! — наконец добираюсь до него. Аксель лежит на боку, его тело вздрагивает от конвульсий. Кровь лужей растекается под его головой. Глаза коня закатываются, шея дергается. Я ухватываюсь за недоуздок, тяну его, пытаясь поднять голову. Кожаный ремешок рвется. Его голова тяжело падает на бетон. — Аксель! Вставай! Вставай, пожалуйста! — кричу я. — Аксель! Вставай! — мой истошный крик смешивается с его последним фырканьем. Тело Акселя вздрагивает в последний раз и застывает огромной серо-белой глыбой, похожей на громадный сугроб, доживший до весны и от того утративший свою кипельную белизну. Я лежу на его вздутом боку, глажу еще теплое тело. Глажу и шепчу:

— Не умирай, Аксель! Пожалуйста...

***

Моя жизнь в последнее время похожа на червивый фрукт. Снаружи она такая же гладкая и румяная. А внутри, ближе к косточке, а в моем случае к сердцу, гниль, испещрённая черными песчинками и исполосованная изъеденными туннелями. Рассматриваю половинки разрезанного персика и откладываю их в сторону. Разрезаю следующий. Липкий сок течет по пальцам. Разделяю две половинки… Чистый. Вынимаю ребристую бордовую косточку, тяжело отделяющуюся от мякоти второй половинки. Ее острый кончик вонзается в указательный палец. Рука дергается. На подушечке пальца надувается красная бусинка. Я по инерции прижимаю палец к губам. Чувствую солоноватый металлический вкус. Бросаю персик в тарелку и подставляю руку под струю воды, льющуюся в мойку.

— Доброе утро, доченька! — в дверном проеме показывается папа.

— Доброе.

— Зачем встала так рано? Сегодня же выходной, — папа подходит к газовой плите, приподнимает чайник, проверяя его на наличие воды, и щелкает электроподжигом. Достает банку растворимого кофе.

— Па! Убери. Я лучше сварю тебе, — тянусь за туркой, которая так и осталась стоять на столе после того, как я ее вымыла.

— Так чего подскочила так рано, — не унимает своего любопытства папа. Ставя банку с кофе обратно в шкафчик.

— Сон плохой приснился.

— Расскажешь?

— Нет. Не хочу вспоминать, пап, — оставляю чайник и на его место ставлю турку.

— Дочь! У тебя появился молодой человек?

Огромный букет невозможно было спрятать от папиных глаз. Вчера он не докучал мне вопросами. Но улыбнулся теплой улыбкой, увидев меня на пороге с цветами. Он весь вечер просидел на телефоне, закрылся в своей комнаты и не выходил оттуда до глубокой ночи. Поэтому этот разговор не мог ни состояться сегодня, ни смотря на то, что вчера мне удалось от него улизнуть.

— Да, пап. Появился.

— Я очень рад. Любовь — это прекрасно, доченька. Кто-то из клуба?

Я киваю.

— Это хорошо. У вас там серьезные ребята. И давно вы…

— Нет, пап. Недавно. Пожарить тебе яичницу, — пытаюсь сменить тему. После такой тяжелой ночи я не могу настроиться на разговор о Егоре. Надеюсь, папа не обидится на меня. Я расскажу ему позже. Сейчас все равно еще нечего рассказывать.

— Поджарь, — улыбается. Папа. — Доченька, я рад, что ты не будешь одна…

— Пап! Я не одна. Ты ведь со мной.

— Скоро суд! — его слова молнией прошивают мое тело.

— Ну и что! Пусть пройдет уже, наконец. Это просто нужно пережить! — смотрю на папу, пытаюсь разгадать его мысли.

— Да, доченька. Это нужно просто пережить, — улыбается мне он. — Вчера Маша заходила, хотела с тобой поговорить. У вас что-то произошло? Поссорились?

— Нет. С чего ты взял?

— Ну я же не слепой. Я же вижу, какими прохладными стали ваши отношения. Ни ты к ним, ни они к нам в последнее время не захаживают. Это странно…

— Пап! Мне просто некогда. Ты же видишь, сколько времени я теперь провожу в комплексе.

***

— Сегодня же выходной! — отодвигаю трубку подальше от уха. Егор позвонил мне в тот момент, когда я оплачивала проезд и слушала последние новости из жизни Ариши, второй внучки водителя автобуса, которой вчера лечили зуб.

— Ой! Ульяша! Они ей и мультики включили, и цветные пломбы — выбирай, какие хочешь! И песню ее любимую спели, и шоколадку пообещали! А она все равно рот не открывает. Щека уже с яйцо надулась...

— Ну и что. Я давно не уделяла время Акселю, — отвечаю Егору и параллельно киваю дяде Вове, показывая всем видом, что внимательно его слушаю. Автобус давно тронулся, а мне приходится стоять около водителя, не смотря на то, что в салоне полно свободных мест. — Я обещала ему, что сегодня проведу с ним немного времени, — поясняю Егору, который не перестает негодовать.

— Я бы отвез тебя!

— Я прекрасно доберусь на автобусе. Не отвлекайся от своих дел, — говорю ему, собираясь положить трубку.

— Пришлось просить, Иваныча, чтобы подменил меня на полдня! Ничего без деда не могут. Я приехал, пару слов ей сказал, на плечах покатал, и она на все согласилась. Правда, пришлось на руках ее держать...

— Уль! Ты здесь? — доносится из трубки.

— Веришь — нет. Вот ей зуб сверлят, а у меня самого шестерку словно стрелой пронзает. Арише больно! И мне тоже…

— Да не больно ей было, дядь Вов. Сейчас такая анестезия хорошая... Егор! Давай позже созвонимся? Мне неудобно говорить, — продолжаю кивать дяде Вове и сбрасываю звонок. Прослушав еще несколько случаев из жизни водителя и его внуков, и уступив место новым пассажирам, прохожу вглубь салона, занимаю одно из свободных мест.