Растворяюсь в тебе (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

Шэй не должна была говорить, что я даю ей все, что ей нужно. Она не должна была говорить, что хочет меня, хорошего или плохого.

Ей также не следовало говорить о том, что она находится в десяти секундах от оргазма.

Но она это сделала, и теперь нам обоим крышка, потому что монстр внутри меня разорвал свои цепи.

Я прижимаю Шэй к сырой стене из шлакоблоков и целую, просовывая язык внутрь, чтобы почувствовать ее вкус. Она сладкая, мягкая, теплая, вкусная... а удивленный стон, вырвавшийся из ее горла, заставляет меня напрячься еще сильнее.

Мои руки блуждают по всему ее телу, сжимая ее сиськи, талию, сочную попку. Я прерываю поцелуй, чтобы задрать ее юбку и стянуть трусики до щиколоток. Когда выпрямляюсь и смотрю на нее, она смотрит на меня широко раскрытыми глазами и дрожит, ее щеки покраснели, а красивый рот стал влажным.

Запустив одну руку в ее волосы, а другую — между бедер, я снова жадно ее целую, одновременно лаская ее пизду.

Шэй скользкая и горячая, бутон ее клитора набух. Она не лгала: она готова для меня.

Когда ввожу в нее палец, она вздрагивает. Я добавляю еще один, и она стонет.

Я прижимаюсь ртом к ее уху и говорю сквозь стиснутые зубы.

— Ты будешь вести себя тихо, детка. Ты будешь хороШэй девочкой и примешь мой член прямо здесь, на этой лестничной клетке, а когда кончишь, не издашь ни единого гребаного звука. Поняла?

Она кивает, прикусив губу.

— Ремень.

Шэй судорожно пытается расстегнуть мой ремень, потому что моя рука все еще находится у нее между ног, и я трахаю ее пальцами, и ей это нравится.

— Молния.

Она расстегивает пуговицу на моей ширинке и тянет молнию вниз.

— Член.

Шэй просовывает руку в мои трусы и вытаскивает мой твердый ствол, сжимая его у основания. Ее рука так приятно обхватывает меня, что мне приходится подавить стон.

— Теперь подтяни ногу вверх и открой рот.

Она делает то, что ей говорят, закидывая согнутую ногу мне на талию. Я вытаскиваю пальцы из ее пизды и ввожу их ей в рот. Она автоматически начинает сосать, ее веки трепещут, закрываясь.

Богиня. Она чертова богиня. Как я мог подумать, что смогу устоять?

Когда она вылизывает мои пальцы от влаги, я приказываю: — А теперь введи в себя этот член.

Дрожа, Шэй направляет член, когда я подаюсь бедрами вперед. В тот момент, когда скользкое тепло обволакивает головку моего члена, я хватаю ее за бедра и делаю рывок.

Она задыхается и выгибается назад. Ее тело прижимается к моему. Шэй не кричит, но впивается ногтями в мышцы моей спины и вздрагивает.

Я просовываю руки под ее попку и кусаю ее за горло, когда снова наваливаюсь на нее, проникая все глубже в ее намокшую киску. Она тугая, горячая, как бархат, и я не могу насытиться.

Она произносит мое имя так тихо, но наслаждение, звучащее в ее голосе, оказывает глубокое воздействие. Это сводит меня с ума. Я вхожу в нее снова и снова, мои пальцы погружаются в ее плоть, а сердце бешено колотится.

Когда я наклоняюсь и покусываю ее твердый сосок через блузку и лифчик, она напрягается. Ее киска сжимается вокруг моего члена.

Ей это нравится.

Я прикусываю сильнее.

Шэй кончает, содрогаясь всем телом, затем начинает неистово двигать бедрами, а ее влагалище бьется в конвульсиях вокруг меня. Я удерживаю ее на весу, когда она оседает у стены. Она снова шепчет мое имя, и это меня губит.

Я опустошаю себя в ней, отдавая ей все, что не должен, включая свое черное сердце и растраченную душу.

По-прежнему находясь глубоко во мне, Коул целует меня в шею, а затем говорит таким низким и хриплым голосом, словно проглотил гравий.

— Хорошая девочка.

Задыхаясь, в бреду и все еще содрогаясь от удовольствия, я прижимаюсь к нему, пока он целует мою шею.

Я даже не очень-то держусь на ногах. Я балансирую на цыпочках, но Коул держит почти весь мой вес на своих руках. И это хорошо, потому что у меня кружится голова и меня трясет, а ноги слабы.

Он накрывает мой рот своим. Поцелуй глубокий и страстный, но не такой грубый, как когда он впервые ворвался в дверь на лестничной площадке. Он дышит так же тяжело, как и я.

Когда я открываю глаза, его также открыты. От выражения обожания в его взгляде я снова слабею.

— Ты такая красивая, — шепчет он неровным голосом. — Я никогда не видел ничего настолько красивого, как ты, детка. Ты — чертово произведение искусства.

Коул прижимает свои губы к моим в сладком, мягком поцелуе, который почему-то захватывает дух еще сильнее, чем его страстные поцелуи.

Я не уверена, что смогу говорить, даже если захочу. Поэтому молчу, пока он осторожно отстраняется от меня, поддерживая, когда шатаюсь. Я молчу, пока он поправляет одежду, застегивая молнию и ремень. Он приседает, чтобы поднять мои трусики, и я опираюсь на его плечи, чтобы сохранить равновесие, пока он натягивает их на мои ноги. Он встает, поправляет их на моих бедрах и разглаживает складки на юбке.

Затем Коул берет меня за подбородок и заглядывает в глаза.

— Не вытирайся.

Я облизываю губы и качаю головой, не понимая, что он имеет в виду.

— Не вытирай мою сперму. Я хочу, чтобы ты весь день сидела за своим столом, мокрая и липкая, и думала обо мне. Скажи мне, что так и будет.

Что такого в его голосе, что мне хочется перевернуться и выполнять его команды, как послушному маленькому щенку?

— Хорошо.

Коул гладит мои волосы, целует в лоб, затем берет меня за руку и ведет по лестнице на двадцать восьмой этаж. Наши шаги гулко отдаются от стен. Флуоресцентные лампы мерцают. Я настолько дезориентирована, что мне кажется, будто я нахожусь вне тела.

Когда мы выходим на лестничную площадку, он поворачивается ко мне и снова целует меня.

— Ты в порядке?

— Да. Нет. Понятия не имею. Что только что произошло?

Он притягивает меня к себе и зарывается носом в мои волосы.

— Ты знаешь, что произошло.

— Что это значит? Десять минут назад ты настаивал на том, чтобы я ушла от тебя.

Коул берет мое лицо в руки и заглядывает мне в глаза.

— И ты должна была это сделать.

Когда он больше ничего не добавляет, я вздыхаю.

— Помнишь, как я сказала тебе в баре в тот первый вечер, что ты самый раздражающий мужчина, которого я когда-либо встречала?

Его полные губы изгибаются в улыбке.

— Я все помню. А теперь приступай к работе.

Понизив голос, говорю: — А если кто-то спросит меня о Дилане? Что мне ответить?

— Никто не будет спрашивать о нем.

— Почему ты так уверен?

— Об этом позаботились.

— О, отлично. Не мог бы ты выражаться немного более загадочно? Это было не слишком таинственно.

Коул целует меня в лоб, потом в каждую щеку, потом в губы, как будто это какое-то официальное благословение мафиози из фильма «Крестный отец».

— Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, детка. Тебе больше никогда не придется ни о чем беспокоиться.

Он открывает дверь и осторожно проталкивает меня в нее. Затем отворачивается, позволяя двери закрыться за ним с металлическим лязгом.

Я стою и слушаю, как его шаги удаляются по цементной лестнице, и снова чувствую себя не в своей тарелке, как будто наблюдаю за всем этим во сне.

«Тебе больше никогда не придется ни о чем беспокоиться».

Что это может означать? Это может быть что угодно — от принудительной лоботомии до выплаты всех моих кредитных карт и автокредита.

В кабинках по-прежнему никого нет. Часы на стене показывают шесть тридцать, так что у меня еще полно времени, прежде чем кто-нибудь появится. Пошатываясь, я иду в дамскую комнату, чтобы поправить прическу и макияж. Затем возвращаюсь в свой кабинет и сажусь за стол.

Сейчас шесть тридцать семь, и я не представляю, как мне прожить этот день.