Развод. Цена искупления (СИ) - Гранина Анна

Голова гудит, глаза красные — от бессонницы и её взгляда, что режет до сих пор. Я люблю её. Всё ещё люблю. Сказал ей вчера, но она не поверила. После той ночи с Алисой, после всего — очевидно как то, что сейчас день. Я ненавижу себя. Но вчера она была моей. В последний раз. И это рвёт меня изнутри.

Глухой стук в дверь — резкий, хаотичный, как будто кто-то бьёт кулаками. Я встаю, шагаю к двери, открываю — и передо мной Алиса.

Она врывается, как буря. Волосы спутаны, глаза дикие, зрачки расширены, губы дрожат. Пальто нараспашку, платье порвано на плече, руки трясутся. Она не в себе — дрожь, безумный взгляд, рваное дыхание. Психически сломлена, одержима, и это бьёт в глаза.

— Ты где был? — кричит она, голос срывается, высокий, надломленный. — Всю ночь с ней, да? С Викой? Я знаю, что ты был у нее.

Я сжимаю кулаки, гнев вскипает, горячий и тяжёлый.

— Убирайся отсюда, — рычу я, голос твёрдый, как сталь. — Сейчас же!

Она смеётся — резко, безумно, шагает ко мне, хватает за рубашку, пальцы впиваются в ткань.

— Убираться? — визжит она, лицо искажено. — Ты мой, Максим! Я всегда видела, как ты на меня смотришь! Я помогла тебе понять, что ты любишь меня, а не Вику!

Я хватаю её за запястья, сжимаю до хруста, отшвыриваю к стене. Она ударяется, но цепляется снова.

— Ты дура? — кричу я, голос режет воздух. — Между нами ничего не могло быть! Ты больная тварь!

Её смех переходит в хрип, она смотрит на меня, глаза горят — безумие, одержимость.

— Нет, ты любишь меня! — кричит она, голос дрожит, но в нём фанатичная уверенность. — Я видела твои взгляды! Все эти годы — ты любил… Я просто помогла тебе это понять! Препараты — они открыли тебе глаза и показали правду! Ты мой, Максим! Я же Даша. Даша-а-а-а…

Я замираю. Препараты? Даша? Гнев взрывается, я хватаю её за плечи, встряхиваю так, что голова мотается.

— Что ты несёшь, сука? — рычу я, прижимая её к стене. — Ты в себе вообще?

Она вырывается, падает на колени, но голос её режет:

— Вика думает по-другому! Я ей всё рассказала! Про ту ночь, как ты был со мной нежен и страстен! Ты отличный любовник в постели! Она ненавидит тебя, Максим! А ты любишь меня, я знаю!

Сердце падает, кровь стынет. Я хватаю её за ворот пальто, тяну вверх, кричу в лицо:

— Что ты сказала Вике, сука? Я тебя, блядь, удавлю! За Вику, за сына, за семью мою!

Она смотрит на меня, слёзы текут, но улыбка — безумная, пугающая.

— Я помогла тебе понять, — шепчет она, голос дрожит. — Препараты — в кофе, в еде. Месяц! Ты видел Дарью, но хотел меня! Ты шептал её имя, когда целовал и ласкал меня!

Я отпускаю её, шагаю назад. Голова кружится, мир рушится. Препараты? Дарья? Целовал и ласкал? Та ночь — смятые простыни, её запах, её тело подо мной — реальна, как этот момент. Я сжимаю виски, рычу:

— Ты что натворила? Ты больная мразь! Я никогда тебя не любил! Как и ее, блять, не вспоминал двадцать лет!

Она встаёт, шатаясь, смеётся — тихо, страшно, слёзы текут.

— Ты любишь меня, — шепчет она. — Я её копия! Ты всю жизнь любил Дарью, а я — это она! Вика ушла, а я осталась! Ты мой!

Я шагаю к ней, голос холодный, властный:

— Кто тебе это дал? Говори, или я вытрясу из тебя всё!

Она качает головой, улыбка кривится.

— Не скажу, — шепчет она. — Ты всё равно мой.

Я смотрю на неё — дрожащую, с безумными глазами, с этим страшным смехом. Она не в себе. Одержима мной, больна. И я не отпущу её. Хватаю телефон, набираю Сергея — начальника охраны.

— Серёга, — голос мой твёрдый, как приказ. — Бери ребят, приезжай. Срочно. Девка тут, в квартире. Заберите её. Держите под замком, пока я не разберусь. Она псих, опасна. Живо!

Алиса смотрит на меня, глаза расширяются, смех обрывается.

— Что ты делаешь? — визжит она, бросаясь ко мне. — Ты не можешь! Ты любишь меня!

Я отталкиваю её, она падает на диван, кричит:

— Ты мой! Ты не можешь так со мной!

— Заткнись! — рявкаю я, нависая над ней. — Сиди тут, пока они не приедут. Ты мне всё расскажешь, поняла? Всё, что ты натворила, больная сука!

Она съёживается, слёзы текут, бормочет:

— Ты любишь меня… ты пожалеешь…

Я падаю в кресло, руки сжимают подлокотники, внутри — гнев и пустота. Она одержима мной. Разрушила всё. Вика думает, что я с ней спал — и я сам в этом уверен, та ночь слишком чётко в голове. Препараты. Дарья. Я предал Вику, я знаю это. И она ушла. Рома уехал. Всё потеряно.

Я смотрю на неё — больную, сломленную, что бормочет о моей любви, глядя в пустоту. Жду охрану. Расследование начнётся. Я вытрясу правду. Но внутри — только боль. Слишком поздно.

Глава 46.

Максим.

Я вхожу в свой офис, и холодный свет ламп бьёт по глазам, как в комнате допросов. Пиджак падает на стул, я сажусь за стол, ощущая тяжесть вчерашнего дня в каждом движении. Утро после Вики — это не просто усталость, это боль, что вгрызается в грудь и не отпускает. Её слёзы, её дрожащий голос, её запах, что всё ещё цепляется к моей коже, — всё это преследует меня, как призрак. Новая квартира, куда я вернулся вчера, — “тесная”, чужая, без уюта и ощущения спокойствия— не дом. Общий дом с Викой остался в прошлом, и я не могу туда вернуться, не вынесу быть там без нее. Он словно склеп, стоит напоминанием о счастливых моментах и… о том как там всё умерло. Здесь оглушающе пусто, как и вся моя жизнь теперь.

Двадцать лет. И всё кончено.

Дверь открывается, и входит Сергей — начальник охраны. Высокий, жилистый, с лицом, будто высеченным из камня. Не зря я его из органов к себе переманил. Понимает, что от него хотят с первых слов.

Он молча садится напротив, и я чувствую, как напряжение в комнате густеет.

Алиса. Её безумные глаза, её крики про Дарью, её дрожащие руки — всё это всплывает передо мной, и гнев снова вскипает, горячий и тяжёлый. Что мне безумно хочется сжать ее тонкую шею и сжать посильнее. Блять, я в психа превращаюсь? Чем эта тварь меня кормила?

— Где она? — спрашиваю я голосом не терпящим возражений.

— Сидит на корпоративной квартире, под замком. Двое ребят её стерегут круглые сутки.

Я киваю, пальцы сжимаются на столе. Вчера, когда её уводили, она визжала, бормотала что-то про мою любовь, цеплялась тонкими пальцами за стены до кровавых следов.

Она не в себе, это ясно, как день. Но мне не до её безумия. Мне вообще похрен на все и всех кроме моей семьи. Эта сука сумела пробраться к нам так близко и разрушила нашу жизнь.

— Что она сказала? — голос мой режет воздух, и я вижу, как Сергей слегка напрягается.

— Пока молчит, — говорит, глядя мне в глаза. — Бормочет бессвязно, но ничего толкового. Давим, но аккуратно. Если пережать, она совсем сломается.

— Мне плевать, сломается она или нет, — цежу я, наклоняясь вперёд. — Она травила меня, Сергей. Месяц сыпала мне какую-то дрянь в кофе, в еду. Я хочу знать, кто ей это дал. Выясняй.

Он кивает, достаёт блокнот, делает пометку. Я откидываюсь в кресле, чувствуя, как гнев смешивается с болью.

Вика.

Её лицо — последнее, что я вижу перед сном, и первое, что всплывает утром. Она думает, что я спал с этой больной сукой. И я сам в это верю — та ночь в спальне, как в туманном мареве. Смятые простыни, её запах, её тело подо мной — всё слишком реально, чтобы быть ложью.

Я предал жену в нашем же доме. И она ушла.

Её мягкий голос, её окутывающее тепло — всё, что у меня было, теперь потеряно.

Я ненавижу себя за слабость, за то, что не заметил, как Алиса влезла в мою жизнь и раздавила всё, что я строил. Почему я не проверил ее от и до? Почему я решил раз Рома ее выбрал, раз привел в наш дом, то ей можно доверять? Дебил, блять.