Я кладу одну руку на живот и просто наблюдаю за тем, как угощаюсь второй хлебной палочкой.
Себастьян снова перевел взгляд на Люсинду, и я предполагаю, что они устраивают соревнование в гляделках, которое она проигрывает. Я поворачиваю костяное кольцо в руке, теперь зная, чья это кость, чувствуя, как при этой мысли во мне пробегает волна силы.
Это мой секрет. Только мой. У меня есть их часть. Моя тетя взяла палец своего ублюдка Скафони, вынула из него кость и сделала из нее украшение для себя. Череп, который она повесила себе на шею в знак своей победы.
Ее зарубка.
Как подходит череп.
Боже, я хочу смеяться. Я хочу громко рассмеяться.
«Твоя тетя была не совсем там, и определенно не до конца».
Черт, может быть, я тоже не совсем там, потому что с тех пор, как я пришла в это место, я чувствую себя сумасшедший.
Себастьян поворачивается ко мне. Он бесцеремонно отодвигает ногой стул рядом со своим.
— Сядь.
Я думаю, что теперь эти кинжалы направлены на меня. Я послушно подхожу к столу и сажусь.
Девушка, которую я узнаю по тем нескольким разам, когда она поднималась в мою комнату, быстро освобождает место передо мной.
— Я голоден, — говорит Себастьян. Он снова уставился на Люсинду и смотрит на неё сверху вниз.
Она допивает остатки своего напитка и встает. Итан следует ее примеру, и впервые я вижу нерешительность на его лице, и то, что сказал Себастьян, имеет смысл. Он не совсем там. Мне любопытно, что произошло, что это был за несчастный случай.
Я бросаю взгляд на Себастьяна. Он тоже смотрит на Итана, и я клянусь, что вижу в нем что-то похожее на раскаяние. Но это исчезает в тот момент, когда Люсинда заговаривает.
— Тогда мы отправимся в путь. Не хочу отрывать тебя от ужина, — она бросает на меня многозначительный взгляд, прежде чем повернуться, и Итан следует за ней по пятам.
Несколько минут спустя я слышу мотор лодки как раз в тот момент, когда открывается бутылка вина и подается ужин: стейк для каждого из братьев с гарниром из картофеля и жареных овощей. Для меня то же самое, но вместо говяжьего стейка у меня вегетарианская версия.
— Спасибо, говорю я девушке.
Себастьян и Грегори берут свои вилки и нарезают мясо. Я начинаю с кусочка картофеля. Когда я кладу в рот второй кусочек, Себастьян откидывается на спинку стула, а наблюдает за мной. Он в настроении.
— Я хочу, чтобы с этого момента ты спускалась каждый раз, когда нужно поесть.
— Я не завтракаю, — говорю я, зная, что это слабое оправдание.
— Хорошо, ты начнешь. Тем более, что мы приняли во внимание твою диету, и повар готовит для тебя специальные блюда.
— Почему вы обращаете на это внимание?
— Господи. Сможешь ли ты когда-нибудь просто быть благодарной и двигаться дальше?
— Я благодарена, - в этом он прав. Я знаю, — Спасибо. Это был просто вопрос.
— Для тебя ничто не является просто вопросом. Ешь. Я не хочу, чтобы ты была слишком худой.
— Недостаточно плоти, чтобы выпороть?
— Что-то в этом роде.
Мы смотрим друг на друга целую минуту, пока я больше не могу этого делать и делаю, как он говорит. Я ем. Я умираю с голоду, а еда выглядит вкусно.
Я изучаю Грегори, пока расправляюсь со своей тарелкой. Он и Себастьян имеют сходство в чертах лица и, более того, в манерах, и я не могу не наблюдать за ними. Они не любят болтать, поэтому мы едим в основном молча.
— Вы оба были здесь, когда моя тетя Либби была Девушкой Уиллоу? — они оба смотрят на меня, и через мгновение отвечает Себастьян.
— Да, в течение лета.
— Какой она была? — они, кажется, удивлены моим вопросом, и я уточняю, — Мне было всего пять лет, когда она вернулась домой. Я так и не узнала ее по-настоящему.
— Она была не такой, как ты, — говорит Себастьян.
— Что это значит?
— Хотя к тому времени, когда я встретил ее, она провела шесть месяцев на острове, так что, возможно, вначале она была такой же, как ты, — он продолжает, как будто я ничего вообще не говорила.
— Это Люсинда нанесла отметины ей на спину или это был твой отец?
Грегори кладет в рот последний кусок своего стейка, как будто то, что я только что спросила, было совершенно нормальным. Все это время он изучает меня, его глаза непроницаемы.
Себастьян вытирает рот и кладет салфетку на стол, покончив с едой.
— Я видела их однажды, — говорю, — Я все еще помню их. Я думала, это татуировки, но понятия не имела, что это.
— Мой отец страдал после смерти моей матери. Я не знаю, смог ли он когда-нибудь пережить это. В каком-то смысле твоя тетя стала ему другом и даже больше, —говорит Себастьян, — Люсинда ненавидела ее за это.
— На самом деле это не ответ на мой вопрос, — я смотрю на Грегори.
— Это моя мать нанесла эти отметины на спину твоей тети, — говорит Грегори.
Наверное, я не ожидала такого прямого ответа, особенно от него, потому что мы все еще говорим о его матери. Может быть, я вообще не ожидаю, что он заговорит со мной. Каждый раз, когда он это делает, ему кажется, что он должен.
— Наш отец не остановил ее, что, на мой взгляд, делает это такой же его виной, как и ее, — продолжает Грегори.
— Вы были свидетелем наказаний?
— Немного, — отвечает Грегори.
— Вы их тоже не остановили?
— Моему брату было восемь, а мне двенадцать, Хелена. Мы не смогли бы остановить их, даже если бы захотели, — отвечает Себастьян.
— А ты этого хотел?
— Господи. Оставь это в покое, — говорит Себастьян.
— Она имеет право знать, если хочет знать, брат, — говорит Грегори. Себастьян поворачивается к нему.
— Но проблема, брат, в том, что у Хелены есть привычка задавать вопросы, на которые она на самом деле не хочет знать ответы.
— Я хочу знать, — говорю я.
— Почему? — спрашивает Себастьян, — Для какой цели это могло бы послужить?
— Я могу быть свидетелем.
