Ну что ж… значит, придется попрощаться. И эта близость была вот таким прощальным подарком судьбы. Остро, горячо, нежно… Так сладко — и так горько.
И показалось вдруг, что теперь, после этой ночи, просто не должно остаться каких-то недомолвок. Даже если будет больно — а оно будет, непременно будет.
«Кто знает, вдруг случится что-то, и вы уже не сможете уйти от разговора»…
Иван говорил, отец Рафаил прозорливый. Знает, что должно случиться. Ну, не буквально, конечно, но что-то ему открывается. Вот оно и случилось — сразу же после его слов. Мы вдвоем на острове, и некуда деваться. Только он и я. И нам придется наконец поговорить. А если не получится и сейчас… ну что ж, значит, это в принципе невозможно.
— Ты здесь?
Я вздрогнула и повернулась, едва не разлив воду в миске. Так задумалась, что не заметила, как он встал и оделся, не услышала шагов.
— Ты знаешь, как из бересты котелок сделать? — спросила, пытаясь улыбнуться. — Воды согреть. Можно земляничные листья заварить, будет чай.
— Умею. Наберешь листьев? А потом червей накопаю, удочку сделаю и рыбу половлю. У родника глина есть, можно будет запечь.
— Да, наберу. И грибов поищу. Ты говорил, тут много. И ягод. С голоду точно не умрем.
— Саш… — Иван поднялся по двум скрипучим ступенькам, подошел ко мне. — Как ты?
— Нормально, — я нерешительно дотронулась до его руки. — Спасибо, Ваня.
Раньше между нами тоже было напряжение, но сейчас оно стало другим. Не густым, вибрирующим, отдающим в животе, как гул трансформаторной будки, а больше похожим на писк комара. Тоненько и неотвязно. Все время казалось, что не хватает воздуха, и хотелось вдохнуть поглубже. Наверно, давление болталось где-то под плинтусом, но тонометр и таблетки кофеина остались в другой жизни.
Иван ловко скрутил котелок-шаркунок из бересты, наполнил водой, подвесил над костром. Вот ведь загадка — как получается, что и не течет, и не горит? Когда вода закипела, бросили горсть земляничных листьев. Отвар, конечно, мало напоминал чай, но вкус был приятным, и согрело. Пили по очереди, через край.
— Все прелести первобытной жизни, — усмехнулся Иван. — Помнишь учебник «История древнего мира»? Сейчас мужчина будет охотиться на мамонта, а женщина займется собирательством. Для начала нужна палка-копалка. Червей нарыть. Только огонь запалим покрепче и повонючей. Мне комары ночью все задницу сожрали. Ну и чтобы видно было издалека. Если вдруг вертолет услышим, будем плясать у костра, орать и махать руками.
— Знаешь, за все время, пока я здесь, слышала вертолет раза два, — засомневалась я. — Они правда летают?
— Летают, — как-то не слишком уверенно ответил Иван. — Но без четкого графика и маршрута. Тебе когда уезжать-то?
— На крайняк в воскресенье. Самолет в понедельник вечером. В отпуск.
— И куда?
— В Сочи.
— В городе Сочи темные ночи… Еще три дня. Ну будем надеяться, что нас все-таки найдут. Ладно, за дело.
Ржавым ножом он срезал подходящую хворостину, выдернул из капюшона куртки шнурок, привязал к нему мой от толстовки и задумался.
— Крючок, крючок… Из чего бы сделать крючок?
— Булавка подойдет?
Папа много чего рассказывал — лайфхаки на случай чрезвычайной ситуации, но мне в одно ухо влетало, в другое вылетало. Хотя некоторые вещи все-таки уложились. Например, всегда иметь при себе английскую булавку.
— Да, давай.
Я отстегнула от внутреннего шва куртки булавку, Иван разогнул ее, подцепил к шнурку, ножом спилил острый кончик. Потом взял палку и начал высматривать место, где могли водиться дождевые черви. Я вспомнила, что видела в беседке газеты, и пошла за ними.
— Левее держись, — предупредил Иван. — Справа болото. Если что — кричи.
— А тут звери есть? — уточнила я.
— Зайцев видел, белок. Ну и всякую срань мелкую.
Ягод и грибов действительно было столько, что далеко отходить не пришлось. В один кулек, свернутый из газеты, я складывала грибы, привередливо отбирая только крепенькие молодые белые: боровики с шоколадными шляпками, более светлые березовые и дубовые. Второй кулек быстро наполнялся ягодами: горсть в него, горсть в рот. Желудок, видимо, понял, что пришли лихие времена, и смиренно помалкивал.
Хоть мне и доводилось бывать «в поле» в диких местах, столько лесных ягод сразу я еще никогда в жизни не видела. Все вокруг было красно-черным. Черника уже перезрела и осыпалась прямо в кулек, стоило только дотронуться до куста. Под нее маскировалась мелкая черная шикша, кислая и водянистая, но ее я брать не стала, как и костянику. Зато голубую восковатую гоноболь — с большим удовольствием. И мамуру, похожую вкусом одновременно на персик и ананас. Морошка еще не дозрела, брусника тоже, но и без них кулек наполнился быстро.
На острове мне не понравилось и в первый раз, а сейчас и вовсе было жутко. Не оставляло ощущение, что кто-то смотрит на меня и читает мои мысли. Как будто снова голая, только не снаружи, а изнутри. И как будто этот невидимый наблюдатель оценивает каждый мой поступок, каждое слово.
Когда я вернулась к костру с добычей, Иван уже потрошил рыбу. Три крупные обезглавленные тушки с распоротыми брюшками лежали рядом.
— Что это? Окунь? — удивилась я. — Такой здоровый?
— Мелких я выбрасывал. Они тут дурные, на голый крючок идут, лишь бы блестел. А за червя драку устраивают. Халявщики, — Иван усмехнулся и оценил мою добычу: — Умничка. Сейчас мы их грибами набузуем. Плохо, что без соли, но я тут где-то гусиный лук видел, все не так пресно будет. А ты сейчас возьми миску, сходи к роднику и набери глины. Немножко водичкой разведи, чтобы густая была, но мазалась хорошо.
Вернувшись с глиной, я сложила вместе несколько поленьев, сверху насыпала мха и села, как на табурет, наблюдая за Иваном. Он набивал рыбу грибами, мелкими луковичками и какими-то травками, густо обмазывал глиной и палкой зарывал в угли костра.
Как давно мы не делали ничего вместе. Я забыла, когда это было в последний раз. Кажется, у нас вообще не было общих бытовых проблем. Готовила я не каждый день, продукты привозила доставка, для уборки вызывали клининг. У нас не было даже нужды заработать на все это денег. Они падали на карточку, как снег или дождь, а зарплаты мы тратили на свои личные прихоти. Вот и задумаешься, а хорошо ли это, когда вообще не беспокоишься о хлебе насущном и о быте?
По большому счету, у нас было слишком мало точек соприкосновения, которые превращают мужчину и женщину в семью. Штамп в паспорте ничего не изменил в наших отношениях. Мы по-прежнему просто жили в одном доме, тратили не нами заработанные деньги и трахались в охотку. И даже если делали что-то вдвоем или друг для друга, это было такое… ну ведь мы муж и жена, правда? Значит, должны друг о друге заботиться.
А вот сейчас, через три года после развода, мы по-настоящему были вместе. В одной лодке. С того самого момента, когда реальная лодка пошла ко дну. И когда Иван тащил меня к берегу, и когда разводил костер, а меня отправил за растопкой. И когда заставил раздеться, чтобы не замерзла в мокрой одежде. И… секс — он тоже был совсем другим. Никогда еще мы не становились единым целым настолько полно.
Такие трезвые, горькие мысли — сейчас. Почему их не было раньше? Или тогда мы еще не доросли до них, не повзрослели? Понадобилось убить все, расстаться и встретиться снова, чтобы начать думать? Сейчас — когда уже слишком поздно? Но, может быть, для того, чтобы не повторить потом этих ошибок с другими?
Мы сидели в беседке и ели рыбу, разложенную на листьях лопуха, заедая ягодами и запивая горячим отваром из мамуры. Я даже не могла понять, вкусно или нет. С голодухи все вкусно. Ели молча, и напряжение с каждой минутой росло.
— На прикорм, — Иван завернул рыбьи кости в лист. — Они, знаешь, каннибалы. Пойдем к костру?
Мы сидели рядом, смотрели на огонь, на воду… Начать разговор — это было так же страшно, как, наверно, шагнуть на канат, натянутый над пропастью.
Ну же!
