Шум дождя (СИ) - Ру Тори

Он не спасал меня, не посвящал мне стихов, и никогда бы не полюбил…

Прошу Лизу переслать мне это злосчастное видео и пересматриваю еще сотню раз. Подло вру Анне, что разболелся живот, отлыниваю от праздничного обеда, хандрю, умираю и не нахожу в себе сил подняться с кровати.

37

Выходные тянутся, словно во сне — семейные чаепития, совместный просмотр фильмов, присмиревшая, дружелюбная Лиза, ободряющие улыбки и пустые разговоры… Я стараюсь казаться вовлеченной, хотя ощущение свободного падения не отпускает, и я незаметно, но как можно больнее щиплю себя за запястье.

Набравшись смелости, проверяю свою страницу, но чуда не происходит — чата со Спиритом нет в списке, зато на почте висит непрочитанное сообщение от представителей «Суриковки» с вопросами для статьи обо мне. Не заморачиваясь, отвечаю примерно то же, что и ребятам у сцены, но мысли о предстоящей учебе на время отвлекают от тягостных переживаний.

В понедельник Лиза уезжает в колледж на генеральную уборку, а папа наконец приступает к обустройству нашей квартиры — вкручивает саморезы и собирает стеллажи, и Анна аккуратно развешивает по стенам свои картины и раскладывает по полочкам сувениры. Доставленный курьером стул торжественно занимает пустующее место за кухонным столом. Гармония постепенно прорастает из хаоса.

Зияющая пустота в душе медленно но верно заполняется повседневными заботами, от былого накала эмоций не осталось и следа. Добрые слова близких не сравнятся с признаниями любящего парня, уютные интерьеры не заменят лазурное небо над крышами, мелкие бытовые достижения не затмят сбывшуюся мечту.

Я как могу помогаю родителям — сметаю с пола опилки, отношу в прихожую картонную упаковку, протираю с поверхностей пыль, однако вскоре Анна перехватывает инициативу в уборке, а меня отпускает с миром:

— Спасибо, Варюш. Отдыхай!

Ухожу к себе и, прихватив первый попавшийся роман, заваливаюсь на кровать, но за дверью почти сразу раздаются шаги, и в комнату с осторожным стуком заглядывает папа.

— Юш, мне решительно не нравится твой настрой. Ты провернула такое грандиозное дело, так почему до сих пор хандришь? Не поладили с Лизой? Что-то произошло в наше отсутствие?

Я откладываю так и не начатую книгу и упрямо мотаю головой:

— Все нормально, пап! С Лизой мы дружим. Наверное, мне тяжело справляться со стрессом — не верится, что мои художества, на которых я успела поставить крест, так высоко оценили профессионалы. В остальном у меня все отлично, клянусь!

Папа садится на край кровати и, глубоко вздохнув, поднимает на меня встревоженный взгляд:

— Так ты все же помнишь ее? Маму… — он нервно проводит рукой по растрепанным волосам и с усилием прочищает горло: — Видишь ли… Я был слишком глупым и признаю это. Когда тебе шестнадцать, каждый день живешь как последний, а каждая привязанность кажется любовью до гроба. Мы с… ней были слишком разными и вообще не должны были сходиться. Но я добивался и добился ее, и это стало большой ошибкой. В отношениях я постоянно уступал — потому что любил и боялся ее потерять, — а она каждый раз заходила все дальше и дальше. В один из дней, после очередного скандала с битьем посуды, я остро осознал, что вот-вот потеряю себя и предложил ей расстаться. Я знал — она тоже этого ждала, но инициативу проявлять не хотела. Я дал ей и родственникам шикарный повод обвинять в разрыве меня. В глазах окружающих я выглядел подонком и еще долго зализывал раны, а она… пустилась во все тяжкие. Считала, что у нее есть на это право. Самое страшное, что она срывала злость на тебе. Бабушка чувствовала неладное, переживала и не находила себе места, а я… Иногда я замечал у тебя синяки, но твоя мама объясняла, что дети падают, и это нормально…

Он прячет покрасневшие глаза за ладонями и замирает, а я, сжав слабые кулаки и проглотив комок невыплаканных слез, принимаюсь увещевать:

— Пап, ты не виноват. Она хорошо заметала следы!.. Она наряжала меня в самые лучшие платья и просила не жаловаться. А всем соседям говорила, что очень любит меня и никому не отдаст.

— Да виноват я. Виноват! Надо было получше присматриваться и не оставлять тебя с ней!.. Когда все закончилось, психолог из соцзащиты предупреждал, что рано или поздно пережитый кошмар даст о себе знать, но ты почти сразу перестала о ней спрашивать, и мы с бабушкой понадеялись на лучшее и старались не ворошить прошлое. Я столько лет прожил, спрятав голову в песок, я реально уверовал, что эта история не всплывет в твоей памяти, но ты опять рисуешь его…

— Кого? — вцепившись в книгу, как в единственное доказательство существования материального мира, переспрашиваю я, и папа обращает ко мне бледное лицо:

— Того пацана-беспризорника. Ты лет до трех его рисовала, пока не переключилась на голубей. Когда я забирал тебя по выходным, мы кормили белых голубей на площади, и ты очень их любила.

— Что? — от испуга и невыносимой надежды темнеет в глазах. — Ты видел рядом со мной какого-то мальчика?

— Твоя мать срывалась в штопор и пропадала сутками. Кто-то из ее приятелей выбил замок, и дверь в той халупе не запиралась. В квартиру мог зайти кто угодно, но, по счастливой случайности, зашел только какой-то мелкий мальчишка. На суде по лишению родительских прав мать говорила, что, якобы, этот пацан приносил с улицы голубей, и она постоянно его прогоняла. Но она всегда врала… Много и убедительно врала.

— Пап, как он выглядел? И куда подевался потом?! Вспомни, вспомни пожалуйста! — почти без голоса умоляю я и едва остаюсь в сознании от волнения, и папа задумчиво продолжает:

— Однажды ты плакала особенно сильно, под утро соседи не выдержали и набрали наш номер. Мы с бабушкой примчались и обнаружили страшную картину… Антисанитария, сквозняки, отсутствие еды… Мы и подумать о таким не могли, понимаешь?.. Ты пряталась за ободранным креслом и рисовала прямо на обоях, а мальчишка — лет четырех или, может, пяти — тихо сидел рядом. Светловолосый, с голубыми глазами. Бабушка попыталась его разговорить, но он ничего о себе не рассказал. За завтраком я попробовал расспросить его о родителях, но ты раскричалась: «Уходи, уходи!», и он замолчал. Бабушка долго не могла прийти в себя, вызвала полицию и скорую, но, когда службы приехали, пацан в суматохе сбежал. Я до сих пор его вспоминаю — как он, жив ли, нашел ли свой дом… Бабушка пробовала его искать, но безуспешно. Твоим воспитанием занималась бабушка, а не я…

Он быстро смахивает что-то со щеки и отворачивается, но я не выдерживаю — бросаюсь к нему и стискиваю в неловких, но крепких объятиях:

— Пап, я очень тебя люблю и ни в чем не виню! Ты водил меня на прогулки. Ты рассказывал мне смешные истории и читал интересные книги. Ты покупал мне игрушки, карандаши и бумагу. Ты показал мне «Ходячий замок» и включал отличную музыку. Тебе было так мало лет, но ты многое в меня вложил и научил видеть красоту и добро в мелочах. Ты — мой друг! И вообще: не каждая девчонка может похвастаться таким молодым и красивым папой!

Мы еще долго сидим рядом, говорим обо всем, смеемся и плачем, и вошедшая в комнату Анна ласково обнимает нас и приглашает пить чай. Из-за туч вырывается яркое солнце, разгоняет остатки надоевшей серости и заливает двор внизу ослепительным золотым светом. Оно так похоже на бесстрашного, доброго мальчика, который все же существовал…

Глотаю терпкий мятный чай, ощущаю в крови его согревающее волшебство и, подперев ладонью подбородок, абстрагируюсь от воркования Анны и папы и проваливаюсь в размышления.

Шок и последствия удара головой многое из нее стерли, и мне приходится продираться сквозь дебри и двигаться на ощупь.

Неужели образ Спирита возник из той давно позабытой истории?.. Я испугалась, что папа заберет домой не меня и прогнала своего друга, однако вина перед ним накрепко угнездилась в душе. Где-то глубоко в моем подсознании реальный мальчик из детства рос и взрослел вместе со мной… В моем воображении он стал настоящим красавцем, и в один прекрасный момент я решила, что он реален. Но, как бы там ни было, дальнейшей судьбы того мальчика я не знаю, а Спирит от этого не обретет плоть и кровь.