Лена смеётся, целует меня в нос, и всё снова кажется идеальным.
Но где-то глубоко внутри - очень глубоко - что-то щёлкает.
Детская. Жёлтый. Когда.
Словно она уже всё решила. Так и не спросив, чего хочу я? Млять, какие дети? Может, внуки? Я помню, как это было с Тимкой и с девочками и это было… ужасно!
Не уверен, что хочу повторить все. Это нормальная реакция. Никто не пойдет второй раз на фильм ужасов, если обмочил штаны еще при первом просмотре.
- Мы с Ромой хотели красить детскую именно в жёлтый, - вдруг говорит Лена, не отрываясь от телефона. - По-моему, хорошая идея.
Она произносит это так легко, будто просто обсуждает погоду. А я застываю, пытаясь понять, кто, чёрт возьми, такой Рома.
И только через секунду до меня доходит.
Погибший жених. Тот самый, по которому она убивалась полгода, пока я изнывал от любви к ней.
Я резко встаю из за стола и иду в ванную. В зеркале на меня смотрит взрослый, состоявшийся мужчина - не щенок, который будет подбирать за кем-то объедки.
За каким-то Ромой. Которого уже и в живых-то нет.
Я хватаю из кармана таблетки, высыпаю пригоршню в ладонь и запиваю водой из под крана. Подставляю лицо под холодную струю, чувствую, как та бьет по глазам, не сразу попав в рот. Глотаю, потому что знакомый спазм уже сжимает желудок. Бросаю баночки в раковину и возвращаюсь в спальню.
Лена, беззаботная и счастливая, листает каталог мебели в телефоне.
- Лен, - начинаю резко, - хочу пояснить ситуацию. Я не мальчик, который отбил тебя у твоего сопливого бывшего. Я солидный мужчина. И мне нужна женщина мне подстать.
Она поднимает на меня глаза, искренне недоумевая.
- А это тут при чём?
- При том, что я не буду делать так, как хотел твой Рома. Он мёртв, похоронен и давно в прошлом.
- Ах, вот оно как... - голос Лены ломается, становится тише, почти детским. Она откладывает телефон, поворачивается ко мне, и я вижу, как дрожат её ресницы. - Владлен, я не хотела... - она тянется ко мне, но я отстраняюсь. - Я просто... - её пальцы теребят край одеяла, — это вырвалось. Я даже не думала о нём, честно.
- О ком? - я прищуриваюсь. - О своем женихе?
- Именно, - её губы дрожат, глаза становятся мокрыми, огромными. - Это было так давно.
- Тогда зачем вспоминаешь?
- Я не вспоминала! - она вдруг вскидывает руки, словно защищаясь. - Это просто... краска для стен! Просто жёлтый!
Я молчу, смотрю. На её сжатые в кулаки ладошки, на то, как она прикусила губу, чтобы не заплакать.
- Ты прав, - шепчет она вдруг, опуская голову. — Это глупо. Прости.
Её плечи ссутулились, голова упала вниз. Она больше не тянется ко мне, не оправдывается - просто сидит, такая крохотная, одна против меня, здорового сильного мужика, и гладит пальцами узор на одеяле.
- Я просто... я не хотела тебя расстроить.
- Проехали.
Куда там! Я уже чувствую себя сволочью.
Мы лежим в кровати, не обнимаемся, не говорим о важном, каждый уткнулся в телефон. Я пытаюсь не думать о Лене - сейчас не до неё.
Но краем глаза замечаю, как она украдкой вытирает щёку.
И снова - этот укол в груди.
Как это все не вовремя!
Скоро приедут Яна с Полиной, нужно подготовиться, встретить их как следует. Прищемить хвост Яшину. И наконец разобраться с рестораном. Что бы там ни говорила Карина, половина — моя.
Я так увлечён, что уже забыл о Лене.
Как вдруг она вскрикивает и тычет мне телефон в лицо.
Я не понимаю, что происходит. Злюсь.
- Что, хочешь показать очередного бывшего? - скалюсь.
- Почти, - отвечает она.
Только тогда я разглядываю экран.
Новость: В одном из фудмоллов города обнаружена кишечная палочка. В больницу с пищевым отравлением разной тяжести попало несколько человек.
- Нет, нет, нет... - шепчу я, листая ленту вниз.
Ошибки быть не может.
Моё здание, которое я так тщательно выбирал. Моя парковка. Которую я с таким трудом строил.
И сын - тоже мой. Иуда!
На фото - бледный, с термометром под мышкой, он лежит на задрипанной кушетке городской больницы и гордо показывает большой палец в объектив.
Глава 29. Тимофей
Больница как больница.
Омка, конечно, злилась, что я не предупредил ее, что не сделал все «по-людски», что не дал организовать мне частную клинику с капельницами за бешеные деньги, настоянными на перхоти единорога и обрезках ногтей лепреконов, которые бы точно поставили меня на ноги.
Капельницы, не ногти.
А я что?
А я ничего. Ем овсянку на воде, флиртую с санитаркой (клевой бабкой, которая еще Ленина живым видела), подставляю жопу под уколы и кайфую! У меня отпуск! Да не в одиночку, а вместе с моими кентами!
Лёвка, вон, в соседней палате храпит так, будто тренируется для чемпионата мира по бензопильному спорту. Шурика уже выписали — слабачок. Боря лечится дома, потому что жена не пустила в больницу.
Короче, вся команда в сборе! И все как один согласились помочь в моей маленькой просьбе.
- Обижаешь, Тимыч! Сегодня пятница, какая разница, после чего блевать – после вискаря или несвежей картошки.
- Здесь все свежее.
- Да знаю, я, знаю… ну ты понял.
Шурик хлопнул меня по спине и первый схомячил мясистый корн-дог с общего подноса. А дальше все как в тумане, пока бдительный Боря не вызвал скорую.
Я разваливаюсь на кушетке и довольно щурюсь, как кот на солнышке. Статья вышла, проверки уже наверняка громыхают в нашем ресторане, а санэпидстанция, должно быть, прямо сейчас строчит что-то мерзкое жирными красными буквами.
По хорошему, мне бы надо бояться. Но я ликую!
Если папаша хочет оттяпать у нас с Омкой половину бизнеса — пусть не удивляется, когда его доля вдруг тоже похудеет. Сильно похудеет.
